КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК • ПЕРЕВОДЫ И МАТЕРИАЛЫ
CARM. ICARM. IICARM. IIICARM. IVCARM. SAEC.EP.SERM. ISERM. IIEPIST. IEPIST. IIA. P.

переводчики


У некоторых переводчиков есть две или три версии перевода одного текста. В собрание включены все версии, в которых отличны минимум три строки. Если отличны только одна или две строки, приводится версия, которая считается более поздней.

Переводчики → Дмитриев М. А., 42 перев. [убрать тексты]


carm. i xxii integer vitae scelerisque purus...


Кто от порока свободен и чужд преступленья 
Что ему ну́жды в копье мавританском и луке!
Что ему ну́жды в колчане, в стрелах, напоенных
Ядом, о Фускус!

5 Сквозь ли горячие степи он путь направляет,
Или же чуждым гостеприимства Кавказом,
Или страною, в которой Гидасп баснословный
Берег ласкает!

Раз, воспевая Лалагу мою и блуждая
10 В самой глуши густого сабинского леса,
Вдруг повстречался я с волком! Я был безоружен 
Но убежал он!

Это  чудовище страшное было; подобных
Бранной Даунии даже леса не питают;
15 Даже и Юбы земля, львов кормилица жадных,
Тощая с зноя!

Но, где б я ни был, в степях ли скупых и ленивых,
Где ни одно деревцо дуновением летним
Не освежится; в страна́х ли, которыя небо
20 Давит туманом;

Будь хоть под самою я колесницею солнца,
Близкий к земле, где не строят жилищ человеки 
Буду повсюду любить я улыбку Лалаги
И сладкие речи!

1850 г. Дмитриев М. А., «Стихотворения», М., 1865, ч. 2, с. 179180.

<21 февр. 1850> К Аристию Фуску. (Кн. 1, Ода 22.)


carm. i xxiv quis desiderio sit pudor aut modus...


Нам ли печали стыдиться? Нам ли знать меру
Грусти о столь драгоценной главе? Мельпомена!
Пой печальную песнь, ты, которой родитель
Дал с цитрой и сладостный голос!

5 Да! И Квинтилий сном мрачным заснул  где отныне
Скромность и Верность, сестра Справедливости честной,
С Правдой нагою  ему подобного мужа
Где найдут между смертных?

Многие честные люди льют о нем слезы!
10 Но, о Виргилий, никто как ты не крушится!
Богобоязненный, тщетно молил ты бессмертных 
Боги не отдали друга!

Если б Орфея фракийского слаще на лире
Звуки ты издавал, и древа бы внимали 
15 То и тогда бы кровь не могла возвратиться
Тщетному образу, тени!

Тени, которой Меркурий, не внемля молитвам,
Грозным жезло́м указал путь к черному стаду!
Горько  но что возвратить нам уже не возможно,
20 То легче творит нам  терпенье!

1856 г. Дмитриев М. А., «Стихотворения», М., 1865, ч. 2, с. 181182.

<14 февр. 1856> К Виргилию. (Кн. 1, Ода 24.)


carm. i xxxiv parcus deorum cultor et infrequens...


Мудрости тщетный поклонник, и скупо и редко
Чтил я бессмертных богов; но отныне я снова
Пускаюсь в оставленный путь  и обратно
Свой парус направлю;

5 Ибо доныне перуном лишь тучи одни рассекавший,
Ныне, я видел, Юпитер по ясному небу
Промчался в крылатой своей колеснице
На конях гремящих!

Страшно от них трепетала земля; колебались
10 Быстро текущие реки; дрожал краеземный
Атла́с, и тряслись ненавистные оку
Жилища Тенара!

Верю  есть Бог! Он из бездны выводит; он гордость
Быстро свергает с высот; свет выводит из мрака!
15 Там с шумом венцы похищает Фортуна;
А там  раздает их!

1850 г. Дмитриев М. А., «Стихотворения», М., 1865, ч. 2, с. 183.

<19 сент. 1850> Обращение. (Кн. 1, Ода 34.)


carm. i xxxviii persicos odi, puer, adparatus...


Мальчик! Персидскую пышность я ненавижу!
Нет, не люблю я венков, искусно сплетенных!
Ты не ищи мне напрасно, где расцветает
Поздняя роза!

5 В мирты простые, смотри же, ты не вплетай мне
Лишних цветов! И к тебе, как вино мне подносишь,
Мирты идут; и ко мне, как я пью под густою
Сеткою гроздий!

1850 г. Впервые: Дмитриев М. А., «Стихотворения», М., 1865, ч. 2, с. 184.

<1 генв. 1850> К мальчику. (Кн. 1, ода 38.)


carm. ii xiv eheu fugaces, postume, postume...


Годы бегут незаметно, Постум мой, Постум!
Нет! Добродетель морщин на лице не удержит,
Ни старости нашей, ни смерти!
Непобедимой ничем!

5 Друг, не преклонишь Плутона, хотя б ты вседневно
Триста волов закалал; он печальной волною
Держит о трех телах Гериона,
Держит Титея в плену!

Все мы, земных наслаждений участники ныне,
10 Кто бы мы ни были, царь ли могучий, иль скромный
Житель полей  а черные волны
Все мы должны переплыть!

Тщетно мы будем бежать от кровавого Марса,
Тщетно беречься от волн Адриатики бурных;
15 Тщетно от вредного осени ветра
Будем себя укрывать 

Некогда все мы увидим ленивые воды Коцита,
Как извивается он мутной и черной волною;
Все  род проклятый Даная  Сизифа
20 Вечный увидим мы труд!

Некогда все ты покинешь  и землю, и дом, и супругу,
Милую сердцу; из всех, возвращенных тобою,
Краткий владелец, дерев  за тобою
Только пойдет кипарис!

25 Как ни берег ты цекубское по́д ста замками 
Выпьет наследник! И лучшими винами, кои
Пьют на пирах лишь жрецы, оросит он
Твой драгоценный помост!

1850 г. Дмитриев М. А., «Стихотворения», М., 1865, ч. 2, с. 185186.

<19 сент. 1850> К Постуму. (Кн. 2, ода 14.)


serm. i i qui fit, maecenas, ut nemo, quam sibi sortem...


Что за причина тому, Меценат, что какую бы долю
Нам ни послала судьба и какую б ни выбрали сами,
Редкий доволен, и всякий завидует доле другого?
«Счастлив купец!»  говорит солдат, отягченный летами,
5 Чувствуя, как у него все тело усталое ноет.
И отвечает купец-мореходец, бросаемый бурей:
«Воин счастливей меня! Еще бы: лишь кинется в битву,
Час не пройдет  иль скорая смерть, или радость победы!»
Хвалит удел мужика законник, опытный в праве,
10 Слыша, как в двери к нему стучится чем свет доверитель.
Ну, а мужик, для суда оставить село принужденный,
В город шагая, одних горожан за счастливцев считает!
Этих примеров не счесть: толкуя о них, утомится
Даже и Фабий-болтун! Итак, чтоб тебе не наскучить,
15 Слушай, к чему я веду. Представь-ка, что бог им предложит!
«Вот я! Исполню сейчас все, чего вы желали! Ты, воин,
Будешь купцом; ты, ученый делец, земледельцем! Ступайте,
Те сюда, а эти туда, поменявшись ролями!»
Нет, смотри: не хотят! А ведь счастье у них под рукою.
20 После этого как не надуть и Юпитеру губы,
Как не воскликнуть ему во гневе своем справедливом,
Что никогда с этих пор к людским не склонится он просьбам?
Впрочем, начал я речь не затем, чтоб потешиться шуткой!
Правда, порою не грех и с улыбкою истину молвить:
25 Так ведь и школьный учитель, привлечь желая питомцев,
Пряники детям дает, чтобы азбуке лучше учились;
Но  мы в сторону шутку; поищем чего поважнее.
Тот, кто ворочает землю упорной сохою, и этот
Лживый шинкарь, и солдат, и моряк, проплывающий смело
30 Бездны сердитых морей,  все одним утешаются в мыслях:
Тем, что за все злоключенья, какие они испытали,
Будет наградой им полный амбар и спокойная старость.
«Так,  для примера они говорят,  муравей работящий,
Даром что мал, а что сможет, ухватит и к куче прибавит:
35 Думает тоже о будущем он и беды бережется».
Да! Но лишь год, наступающий вновь, Водолей опечалит,
Он из норы ни на шаг, наслаждаясь разумно запасом,
Собранным прежде; а ты? А тебя ведь ни знойное лето,
Ни зима, ни огонь, ни моря, ни железо не могут
40 От барышей оторвать: лишь бы не был другой кто богаче!
Что же в том пользы тебе, что от всех украдкой ты в землю
Золота и серебра зарываешь тяжелые груды?..
«Стоит почать,  говоришь ты,  дойдешь до последнего асса»
Ну, а ежели их не почать, что за польза от кучи?
45 Пусть у тебя на гумне хоть сто тысяч мешков намолотят;
Твой желудок не больше вместит моего! Ведь когда бы
Ты в караване рабов тащил плетенку с хлебами,
Все же в прокорм получил бы не больше любого другого!
Что же за нужда тому, кто живет в пределах природы,
50 Сто ли вспахал десятин он иль тысячу?  «Так! да приятней
Брать из кучи большой!»  Поверь, все равно что из малой,
Лишь бы я мог и из малой взять столько, сколько мне нужно!
Что ж ты огромные житницы хвалишь свои? Чем их хуже
Хлебные наши мешки?.. А если б тебе довелася
55 Нужда в одном лишь кувшине воды, ты разве сказал бы:
«Лучше в большой я реке зачерпну, чем в источнике этом!»
Вот оттого людей, которые жадны не в меру,
С берегом вместе снесет и потопит Авфид бурливый!
Кто же доволен лишь тем немногим, что нужно, ни в тине
60 Мутной воды не черпнет, ни жизни в волнах не погубит!
Очень много людей твердят, опьяняясь корыстью:
«Мало нам, мало всего! Ведь нас по богатству лишь ценят!»
С этими что толковать! Пускай их мучатся вволю!
Был же в Афинах один скупец, богатый и гнусный, 
65 Он презирал людскую молву и сужденье сограждан.
«Пусть их освищут меня,  говорит,  но зато я в ладоши
Хлопаю дома себе, как хочу, на сундук свой любуясь!»
Так вот и Тантал сидел в воде, а вода убегала
Дальше и дальше от уст... Чему ты смеешься? Лишь имя
70 Стоит тебе изменить,  не твоя ли история это?..
Так ведь и ты над деньгами проводишь бессонные ночи,
Их осужденный беречь как святыню; любуешься ими,
Точно картиной какой! А знаешь ли деньгам ты цену?
Знаешь ли, деньги на что? Чтоб купить овощей, или хлеба,
75 Или бутылку вина, без чего обойтись невозможно.
Или приятно тебе, ^полумертвому в страхе, беречь их
Денно и нощно, боясь и воров, и пожара, и даже
Собственных в доме рабов, чтоб они, обокрав, не бежали!
Нет! Пусть лучше меня минует такое богатство!
80 Если когда лихорадки озноб ты почувствуешь в теле
Или другая болезнь к постели тебя приневолит,
Будет ли кто за тобою ходить и готовить припарки
Или врача умолять, чтобы спас от болезни и снова
Детям, родным возвратил? Ни супруга, ни сын не желают!
85 Ну, а соседи твои и знакомые, слуги, служанки?
Все ненавидят тебя! Ты дивишься? Чему же? Ты деньги
В мире всему предпочел  за что же любить тебя людям?
Если ты хочешь родных, без труда твоего и заботы,
Данных природой тебе, и друзей удержать за собою 
90 Тщетны надежды твои: с таким же успехом осленка
Мог бы ты приучать к ристанью на Марсовом поле!
Полно копить! Ты довольно богат; не страшна уже бедность!
Время тебе отдохнуть от забот; что желал, ты имеешь!
Вспомни Умидия горький пример; то не длинная повесть.
95 Так он богат был, что деньги считал уже хлебною мерой;
Так он был скуп, что грязнее любого раба одевался,
И  до последнего дня  разоренья и смерти голодной
Все он боялся! Но вот нашлась на него Тиндарида:
Девка, которую сам отпустил он из рабства на волю,
100 В руки топор ухватив, пополам богача разрубила!
«Что ж ты советуешь мне? Чтоб я жил, как какой-нибудь Невий
Или же как Номентан?»  Ошибаешься! Что за сравненье
Крайностей, вовсе не сходных ни в чем? Запрещая быть скрягой,
Вовсе не требую я, чтоб безумный ты был расточитель!
105 Меж Танаиса и тестя Визельева есть середина!
Мера должна быть во всем, и всему есть такие пределы
Дальше и ближе которых не может добра быть на свете!
Я возвращаюсь к тому же, чем начал; подобно скупому,
Редкий доволен судьбой, считая счастливцем другого!
110 Если чужая коза нагуляет полней себе вымя,
То уж и тут человек от зависти сохнет и чахнет».
Все он глядит не на тех, кто бедней, а на тех, кто богаче,
Хочет сравняться с одним, с другим, а с третьим не может!
Так, когда на бегах колесницы летят из ограды,
115 Только вперед возницы глядят, за передними рвутся.
А до отставших, до тех, кто в хвосте, им нет уже дела.
Вот оттого-то мы редко найдем, кто сказал бы, что прожил
Счастливо жизнь, и, окончив свой путь, выходил бы из жизни.
Точно как гость благодарный, насытясь, выходит из пира.
120 Но уж довольно: пора замолчать, чтоб ты не подумал,
Будто таблички украл у подслепого я, у Криспина!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 1. О скупости и алчности. Мотив этой сатиры (ст. 24) «...с улыбкою истину молвить...» повторен Державиным в его известном переложении Горациева «Памятника».


Ст. 36. Водолей  созвездие, в котором Солнце находится с середины января.

Ст. 43. Асс  др.-рим. мелкая медная монета.

Ст. 101105. Невий, Номентан.  Скряга Невий и мот Номентан, не раз упоминаемые и в следующих сатирах, сравниваются с кастратом Танаисом и страдавшим грыжею тестем оратора Визелия (105 ст.).


serm. i i qui fit, maecenas, ut nemo, quam sibi sortem...


Что за причина тому, Меценат, что какую бы долю
Нам ни послала судьба, и какую б ни выбрали сами,
Редкий доволен и всякий завидует доле другого?
«Счастлив купец!»  говорит отягчаемый летами воин,
5 Чувствуя, с многих трудов, у себя как разбитые члены.
Если же буря бросает корабль, мореходец взывает;
«Лучше быть воином! что им! лишь кинутся в битву с врагами,
Час не пройдет  иль скорая смерть, или радость победы!»
Опытный в праве законник, услыша чем свет, что стучится
10 В двери к нему доверитель,  хвалит удел земледельца!
Житель же сельский, для тяжбы оставить село принужденный,
Вызванный в город, считает одних горожан за счастливцев!
Этих примеров так много, что их перечесть не успел бы
Даже и Фабий-болтун!  Итак, чтоб тебе не наскучить,
15 Слушай, к чему я веду. Пусть бы кто из богов вдруг сказал им:
«Вот я! Исполню сейчас все, что вы желали! Ты, воин,
Будешь купцом; ты ученый делец, земледельцем!  Ступайте.
Роли свои променяв, ты туда, ты сюда!  Что ж вы стали?»
Нет, не хотят!  А ведь счастье желанное он им дозволил!
20 После же этого как не надуть и Юпитеру губы!
Как же во гневе ему не сказать, что вперед он не будет
Столь благосклонен?  Но полно! я шутку оставлю; не с тем я
Начал, чтоб мне, как забавнику, только смешить!  Не мешает
Правду сказать и шутя, как приветливый школьный учитель
25 Лакомства детям дает, чтобы азбуке лучше учились;
Но  мы в сторону шутку: поищем чего поважнее.
Тот, кто ворочает землю тяжелой сохою, и этот
Лживый шинкарь, и солдат, и моряк, проплывающий смело
Бездны сердитых морей  все труды без роптания сносят
30 С тем, чтоб, запас накопивши, под старость пожить на покое.
«Так,  для примера они говорят,  муравей работящий,
Даром, что мал, а что сможет, ухватит и к куче прибавит.
Думает тоже о будущем он и нужду предвидит».
  Да! но лишь год, наступающий вновь, Водолей опечалит,
35 Он из норы ни на шаг, наслаждаясь разумно запасом,
Собранным прежде; а ты?  А тебя ведь ни знойное лето,
Ни зима, ни огонь, ни моря, ни железо  не могут
От твоих барышей оторвать: никаких нет препятствий!
Только и в мыслях одно, чтобы не был другой кто богаче!
40 Что же в том пользы тебе, что украдкой от всех зарываешь
В землю ты кучи сребра, или злата тяжелые груды?..
«Стоит почать,  говоришь ты,  дойдешь до последнего асса».
Ну, а ежели их не почать, что за польза от кучи?
Пусть у тебя на гумне намолотят сто тысяч мер хлеба;
45 Твой ведь желудок не больше вместит моего: так как, если б
Ты, меж рабами, сеть с хлебами нес на плечах  ты, однако,
Больше другого, который не нес, ничего не получишь!
Что же за нужда тому, кто живет в пределах природы,
Сто ли вспахал десятин он иль тысячу?  «Так! да приятней
50 Брать из кучи большой!»  Поверь, все равно, что из малой,
Лишь бы я мог и из малой взять столько же, сколько мне нужно!
Что ж ты огромные житницы хвалишь свои? Чем их хуже
Хлебные наши мешки?.. Ну, так если б тебе довелася
Нужда в кувшине воды, иль в стакане одном, ты сказал бы:
55 «Лучше в большой я реке зачерпну, чем в источнике этом!»
Вот от того и бывает с людьми ненасытными, если
Лишних богатств захотят, что Ауфид разъяренный волною
С берегом вместе и их оторвет, и потопит в пучине!
Если ж кто малого хочет, что нужно, тот и не в тине
60 Черпает воду себе, да и жизни в волнах не погубит!
Многие люди, однако ж, влекомые жадностью ложной,
Скажут: «Богатство не лишнее; нас по богатству ведь ценят!»
С этими что толковать! Пусть их алчность презренная мучит!
Так, говорят, афинянин один, и скупой и богатый,
65 Речи людские привык презирать, говоря о гражданах:
«Пусть их освищут меня»,  говорит,  «но зато я в ладоши
Хлопаю дома себе, как хочу, на сундук свой любуясь!»
  Тантал сидел же по горло в воде; а вода утекла
Дальше и дальше от уст!.. но чему ты смеешься?.. Лишь имя
70 Стоит тебе изменить, не твоя ли история это?..
Спишь на мешках ты своих, наваленных всюду, несчастный,
Их осужденный беречь как святыню; любуешься ими
Точно картиной какой!  А знаешь ли деньгам ты цену?
Знаешь ли, деньги на что?  Чтоб купить овощей, или хлеба,
75 Или бутылку вина, без чего обойтись невозможно.
Или приятно тебе, полумертвому в страхе, беречь их
Денно и нощно, боясь и воров, и пожара, и даже
Собственных в доме рабов, чтоб они, обокрав, не бежали!
Нет! Я желал бы, чтоб благ таковых у меня было меньше!
80 Если когда лихорадки озноб ты почувствуешь в теле,
Или другою болезнью ты будешь к постели прикован,
Кто за тобою-то станет ходить и готовить лекарства?..
Кто врача умолять, чтобы спас от болезни и снова
Детям, родным возвратил?  Ни супруга, ни сын  не желают;
85 Ну, а соседи твои и знакомые, слуги, служанки,
Все ненавидят тебя!  Ты дивишься?  Чему же? Ты деньги
В мире всему предпочел, попечений любви ты не стоишь!
Если ты хочешь родных, без труда твоего и заботы,
Данных природой тебе, и друзей удержать за собою 
90 Тщетно, несчастный, теряешь свой труд: как осла не приучишь
Быть послушным узде и скакать по Марсову полю!
Полно копить!  Ты довольно богат; не страшна уже бедность!
Время тебе отдохнуть от забот: что желал, ты имеешь!
Вспомни Умидия горький пример; то не длинная повесть.
95 Так он богат был, что деньги считал уже хлебною мерой;
Так он был скуп, что с рабами носил одинакое платье,
И  до последнего дня  разоренья и смерти голодной
Все он боялся!  Но вот, отпущенная им же на волю,
Видно, храбрейшая всех Тиндарид, не задумавшись, разом
100 В руки топор ухватив, пополам богача разрубила!
«Что ж ты советуешь мне?.. Неужели, чтоб жил я как Невий
Или какой Номентан?»  Ошибаешься! Что за сравненье
Крайностей, вовсе не сходных ни в чем? Запрещая быть скрягой,
Вовсе не требую я, чтоб безумный ты был расточитель!
105 Меж Танаиса и тестя Визельева  есть середина!
Мера должна быть во всем, и всему, наконец, есть пределы,
Дальше и ближе которых не может добра быть на свете!
Я возвращаюсь к тому же, чем начал; подобно скупому,
Редкий доволен судьбою, считая счастливцем другого!
110 Если коза у соседа с паствы придет с отягченным
Вымем  густым молоком, и от этого с зависти сохнут!
А ведь никто не сравнит тебя с бедняком: все  с богатым!
Но ведь, как ни гонись за богатым, все встретишь богаче!
Так на бегу колесницу несут быстроногие кони;
115 Следом возница другой погоняет своих им вдогонку,
Силится их обогнать, презирая далеко отставших.
Вот оттого-то мы редко найдем, кто сказал бы, что прожил
Счастливо век свой, и, кончив свой путь, выходил бы из жизни
Точно как гость благодарный, насытясь, выходит из пира.
120 Но уж довольно: пора замолчать, чтобы ты не подумал,
Будто таблички украл у подслепого я, у Криспина!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 213216.

Сатира 1.


Ст. 91. Марсово поле.  У Горация сказано просто поле, но здесь разумеется именно «Марсово поле» как место для гимнастических и конных упражнений и состязаний.

Ст. 99. Храбрейшая всех Тиндарид, т. е. Клитемнестра, жена и убийца Агамемнона, сестра Елены. Тиндарей был мужем их матери Леды. Под Тиндаридами Гораций разумеет здесь и вообще женщин.

Ст. 105. Древние комментаторы говорят, что Танаис, вольноотпущенник Мецената, был кастратом, а у тестя Визелия была грыжа. Больше об этих лицах ничего неизвестно.


serm. i ii ambubaiarum collegia, pharmacopolae...


Флейтщицы, нищие, мимы, шуты, лекаря площадные,
Весь подобный им люд огорчен и в великом смущеньи 
Умер Тигеллий-певец: он для них был и щедр и приветлив!
Так; а иной, опасаясь прослыть расточителем, даже
5 Бедному другу не хочет подать и ничтожную помощь,
Чтобы укрылся от холода он, утолил бы свой голод!
Спросишь: зачем он добро, нажитое отцом или дедом,
Все без остатка спускает в свою ненасытную глотку
И на заемные деньги скупает к столу разносолы?..
10 Скажет: не хочет он слыть мелочным и расчетливым скрягой!
Что ж, ответ как ответ; да не всякий с таким согласится.
Вот Фуфидий скорей прослыть испугается мотом:
Он, у кого за душой и поместий и денег немало,
Пять процентов на месяц берет с должников, и чем больше
15 Кто нуждою стеснен  тех более он притесняет!
Больше всего он ловит людей молодых, у которых
Строги отцы, и надевших недавно вирильную тогу.
Как не воскликнуть, услышавши это: «Великий Юпитер!»
Скажут: «Конечно, зато по доходам его и расходы?»
20 Нет! Не поверишь никак! Он сам себе недруг! Не меньше,
Чем у Теренция сына изгнавший отец был страдальцем,
Так же и он  сам терзает себя, не давая покоя.
Спросишь, к чему эту речь я веду? К тому, что безумный,
Бросив один недостаток, всегда попадает в противный!
25 Так у Мальтина, вися, по земле волочится туника;
Ну, а другой до пупа поднимает ее, щеголяя.
Пахнет духами Руфилл  и козлом воняет Гаргоний.
Нет середины! Одни на тех лишь зарятся женщин,
Столы которых обшиты оборкой, до пят доходящей;
30 А для других хороши лишь девки в вонючих каморках.
Встретив знакомого раз от девок идущего: «Славно!» 
Мудрый воскликнул Катон, изрекая великое слово:
«В самом деле: когда от похоти вздуются жилы,
Юношам лучше всего спускаться сюда и не трогать
35 Женщин замужних».  «Ну нет, такой я хвалы не хотел бы!» 
Молвит под белой лишь столой ценящий красу Купиэнний.
Вот и послушайте вы, коль успеха в делах не хотите
Бабникам,  сколько страдать приходится им повсеместно,
Как наслаждение им отравляют заботы и беды,
40 Как достается оно ценою опасностей тяжких.
С крыши тот сбросился вниз головою, другого кнутами
Насмерть засекли; а тот, убегая, разбойников шайке
В руки попал; а другой поплатился деньгами за похоть;
Третий мочою облит; был раз и такой даже случай,
45 Что, волокиту схватив, совершенно его оскопили
Острым ножом. «Поделом!»  говорили все, Гальба же спорил.
В низшем сословии этот товар куда безопасней!
Вольноотпущенниц я разумею, которых Саллюстий
Любит безумно, как истый блудник. Но было бы лучше,
50 Если бы он понимал, как жить с умом и по средствам,
Если бы он, подарки даря, знал должную меру,
Добрым и щедрым бы слыл, однако себе не в убыток
И не на срам. Но, увы! Одной лишь он тешится мыслью,
Любит и хвалит одно: «Ни одной не касаюсь матроны».
55 Так же недавно Марсей, любовник Оригины славной,
Отчую землю и дом танцовщице отдал в подарок,
Хвастая: «Я ведь зато ничьей не коснулся супруги».
Пусть, однако, он жил и с плясуньей, и с уличной девкой 
Чем не убыток для средств, а пуще  для чести? Неужто
60 Надо отдельных особ избегать, не заботясь избегнуть
Зла, приносящего вред? Утратить ли доброе имя
Иль состоянье отца промотать  одинаково дурно.
Ну, так не все ли равно: с матроной грешить иль с блудницей?
Виллий решил приблудиться в зятья диктатору Сулле, 
65 Но за тщеславье свое поплатился он полною мерой;
Был кулаками избит, был ранен жестоким железом,
Вытолкан был за порог,  а Фавста спала с Лонгареном.
Если бы, эту печаль его видя, к нему обратился
Дух его с речью такой: «Чего тебе? Разве когда ты
70 Пылом объят, то тебе непременно любовницу надо,
В столу одетую дать, от великого консула родом?»
Что он сказал бы? «Ну, да: девчонку из знатного дома!»
Лучше стократ нас учит природа, вот с этим воюя,
Средств изобильем сильна, если только ты хочешь разумно
75 Жизнь устроять, различая, чего домогаться ты должен
Или чего избегать: ведь разница есть  пострадаешь
Ты по своей ли вине иль случайно. Поэтому, чтобы
После не каяться, брось за матронами гнаться: ведь так лишь
Горя скорее испить, чем сорвать удовольствие можно.
80 Право, у женщины той, что блестит в жемчугах и смарагдах
(Как ни любуйся, Керинф!), не бывают ведь бедра нежнее,
Ноги стройней; напротив, порой у блудниц они лучше!
Кроме того, свой товар выставляют блудницы честнее,
Кажут себя без прикрас, открыто: совсем не кичатся
85 Тем, что красиво у них, и плохого они не скрывают.
Есть у богатых обычай коней покупать лишь прикрытых,
Чтобы осанистый круп не мешал увидеть, какие
Жидкие ноги под ним, и не дался в обман покупатель:
Зад, мол, хорош, голова невеликая, шея крутая.
90 Правы, они  так и ты не будь, на красивое глядя,
Зорче Линкея; равно не слепее известной Гипсеи
Ты на уродства взирай: «О ручки, о ножки!..» Но с задом
Тощим, носастая, с тальей короткой, с большою ступнею...
Кроме лица, ничего у матроны никак не увидишь:
95 Ежели это не Катия  все у нее под одеждой!
Если к запретному ты, к окруженному валом стремишься
(Это тебя ведь ярит), повстречаешь препятствий немало:
Стража, носильщики вкруг, задувальщик огня, приживалки;
Спущена стола до пят, и накинута мантия сверху 
100 Много всего мешает тебе добраться до сути!
Здесь же  все на виду: можешь видеть сквозь косские ткани
Словно нагую; не тоще ль бедро, не кривые ли ноги;
Глазом измеришь весь стан. Или ты предпочтешь, чтоб засады
Строили против тебя и плату вперед вырывали 
105 Раньше, чем видел товар ты? Охотник бегущего зайца
С песнею гонит в снегу, а лежачего трогать не хочет.
«Вот такова и любовь,  он поет,  она пробегает
Мимо того, что лежит под рукой, а бегущее ловит».
Этого песенкой ты надеешься, что ли, из сердца
110 Страсти волненья, печаль и заботы тяжелые вырвать?
Иль не полезней узнать, какие пределы природа
Всяческим ставит страстям? В чем легко, в чем, страдая, лишенья
Терпит она? Отличать от того, что существенно, призрак?
Разве, коль жажда тебе жжет глотку, ты лишь к золотому
115 Тянешься кубку? Голодный, всего, кроме ромба, павлина,
Будешь гнушаться? Когда же ты весь разгорелся и если
Есть под рукою рабыня иль отрок, на коих тотчас же
Можешь напасть, ужель предпочтешь ты от похоти лопнуть?
Я не таков: я люблю, что недорого лишь и доступно.
120 Ту, что «поздней» говорит, «маловато», «коль муж уберется», 
К евнухам шлет Филодем, для себя же он лучше желает
Ту, что по зову идет за малую плату, не медля, 
Лишь бы цветуща, стройна, изящна была, не стараясь
Выше казаться, белей, чем природа ее одарила.
125 Если прижмется ко мне и крепко обнимет руками 
Будет она для меня всех Илий милей и Эгерий.
Буду ласкать, не боясь, что муж из деревни вернется,
Что затрещит под ударами дверь, залают собаки,
Криком наполнится дом, любовница вскочит с постели
130 И завизжит рабыня-пособница: «Горе мне, бедной!» 
За ноги эта страшась, за приданое  та, за себя  я.
Без подпояски бежать и босыми ногами придется,
Чтоб не платиться спиной, деньгами, а то и бесчестьем.
Горе  попасть в такую беду: согласится и Фабий.

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 2. О разврате. Считается самым ранним дошедшим до нас произведением Горация. Ст. 28134 в переводе Н. С. Гинцбурга.


Ст. 3. Тигеллий-певец.  Хлебосол Тигеллий из Сардинии был модным певцом, которому покровительствовали Юлий Цезарь и Клеопатра, а потом Октавиан.

Ст. 14. ...Пять процентов на месяц...  То есть впятеро против обычного.

Ст. 17. Вирильная тога  знак совершеннолетия: белая одежда вместо окаймленной красным отроческой одежды.

Ст. 21. ...у Теренция...  Имеется в виду комедия «Самоистязатель».

Ст. 29. Стола  длинная одежда замужних женщин.

Ст. 46. Гальба  имя многих известных знатоков-правоведов.

Ст. 48. Саллюстий  будущий адресат Оды II, 2 (с. 486).

Ст. 6467. Виллий Аннал был мужем Фавсты, дочери Сумы, а Лонгарен  ее любовником: комическая перемена ролей.

Ст. 91. Линкей  самый зоркий из участников похода аргонавтов.

Ст. 107108  парафраз стихов из эпиграммы др.-греч. поэта Каллимаха («Палатинская антология», XII, 102).

Ст. 115. Ромб  камбала.

Ст. 121. Филодем  эпикурейский философ и поэт-эпиграмматист, старший современник Горация; его эпиграмма, которая здесь имеется в виду, не сохранилась.

Ст. 131. За ноги эта страшась...  Переламывание ног  наказание рабов.


serm. i ii ambubaiarum collegia, pharmacopolae...


Флейтщицы, нищие, мимы, шуты, лекаря площадные,
Весь подобный им люд огорчен и в великом смущеньи 
Умер Тигеллий-певец: он для них был и щедр и приветлив!
А ведь иной, опасаясь прослыть расточителем, даже
5 Бедному другу не хочет подать и ничтожную помощь,
Чтобы укрылся от холода он, утолил бы свой голод!
Спросишь другого: зачем он именье блестящее дедов
Или именье отца на прожорливость тратит? Зачем он,
Тратя заемные деньги, припасы к столу покупает?..
10 Скажет: не хочет он мелкой душонкой прослыть или скрягой!
Хвалит, конечно, иной и его; а другой осуждает.
Ну, а богатый землями и в рост отдающий Фуфидий,
Славы развратного, имени мота боясь, не стыдится
Брать с должников пять процентов на месяц; и даже чем больше
15 Кто нуждою стеснен  тем более он притесняет!
Больше он ловит в добычу людей молодых, у которых
Строги отцы, и надевших недавно вирильную тогу.
Как не воскликнуть, услышавши это: «Великий Юпитер!»
Скажут: «Конечно зато по доходам его и расходы?»
20 Нет! Не поверишь никак! Он сам себе недруг! Не меньше,
Чем у Теренция, сына изгнавший отец был страдальцем,
Также и он  сам терзает себя!  Но если кто хочет
Знать, к чему эту речь я веду, то к тому, что безумный,
Бросив один недостаток, всегда попадает в противный!
25 Так у Мальтина туника отвсюду висит и тащится;
Ну, а другой поднимает ее до пупка. От Руфилла
Пахнет духами; Гаргоний же козлищем грязным воняет.
Нет середины. Одни только тех хотят женщин касаться,
Сто́лы которых обшиты оборкой, до пят доходящей;
30 Тот же, напротив,  лишь тех, что стоят под воняющим сводом.
Мужа известного раз из-под свода идущим увидя,
Молвил божественно-мудрый Катон: «Твоей доблести  слава!
Ибо, надует когда затаенная похоть им жилы,
Юношам лучше сюда спускаться, хватать не пытаясь
35 Женщин замужних».  «Такой я хвалы ни за что не хотел бы»,
Молвит под белой лишь столой ценящий красу Купиэнний.
Выслушать сто́ит вам, тем, что успеха в делах не желают
Бабникам,  сколько страдать приходится им повсеместно:
Как наслаждение им  отравлено горем обильным 
40 Редко дается, ценой сплошь и рядом опасностей тяжких.
С крыши тот сбросился вниз головою, другого кнутами
Насмерть засекли; а тот, убегая, разбойников шайке
В руки попал; а другой поплатился деньгами за похоть;
Слугами этот облит. Был раз и такой даже случай,
45 Что, волокиту схватив, совершенно его оскопили
Острым ножом. «Поделом!»  говорили все, Гальба же спорил.
В классе втором сей товар безопасней, конечно, гораздо 
Вольноотпущенниц я разумею, которых Саллюстий
Любит безумно, не меньше, чем истый блудник. Но ведь он же,
50 Если бы в меру желал быть добрым и щедрым, насколько
Средства и разум велят и насколько ему то пристойно
Быть тороватым, давал бы он вдоволь, себе разоренья
Сам не чиня и позора. Но тешит себя он одним лишь,
Любит и хвалит одно: «Ни одной не касаюсь матроны».
55 Так же недавно Марсей, любовник Оригины славной:
Отчую землю и дом актерке он отдал в подарок,
Хвастая: «Я не имел с чужими ведь женами дела».
Но и с актерками жил и с блудницами он, а ведь этим
Больше, чем средствам, ущерб причиняется чести. Неужто
60 Надо отдельных особ избегать, не заботясь избегнуть
Зла, приносящего вред? Утратить ли доброе имя
Иль состоянье отца промотать  одинаково дурно.
Разница есть ли, когда ты с матроной грешишь иль с блудницей?
Биллий (по Фавсте он стал зятем Суллы) несчастный, прельстившись
65 Именем только, понес наказаний довольно и даже
Больше того: был избит кулаками он, ранен железом,
Выгнан за дверь был, когда Лонгарен находился в покоях.
Если бы, эту печаль его видя, к нему обратился
Некто с вопросом таким: «Чего тебе надобно? Разве
70 Пылом когда ты объят, то тебе любовницу надо
В столу одетую дать, от великого консула родом?»
Что он ответил бы? «Дочь ведь отца она знатной породы!»
Сколь же нас лучшему учит природа, вот с этим воюя,
Средств изобильем сильна,  если только ты хочешь с расчетом
75 Жизнь устроять, различая, чего домогаться ты должен
Или чего избегать. Все равно тебе, что ли, страдаешь
Ты по своей ли вине иль случайно? Поэтому, чтобы
После не каяться, брось за матронами гнаться: ведь так лишь
Горя скорее испить, чем сорвать удовольствие можно.
80 Право, у женщины той, что блестит в жемчугах и смарагдах
(Как ни любуйся, Керинф!), не бывают ведь бедра нежнее,
Ноги стройней; у блудниц они часто бывают красивей.
Кроме того, свой товар без прикрас они носят; открыто,
Что на продажу идет, выставляют; совсем не кичатся
85 Тем что красиво у них, и плохого они не скрывают.
Есть у богатых обычай коней покупать лишь прикрытых,
Чтобы, зевая на круп, как нередко бывает, красивый, 
Пусть и на жидких ногах,  покупатель в обман не попал бы:
Зад, мол, хорош, голова коротка у ней, шея крутая.
90 Правы они  вот и ты не гляди на красивое в теле
Глазом Линкея; равно́ не слепее известной Гипсеи
Ты на уродства взирай  «О ручки, о ножки!..» Но с задом
Тощим, носастая, с тальей короткой, с большою ступнею...
Кроме лица, ничего у матроны никак не увидишь:
95 Если не Катия  все ниспадающим платьем закрыто.
Если к запретному ты, к окруженному валом стремишься
(Это тебя ведь ярит), повстречаешь препятствий ты много:
Стража, носильщики вкруг, раздувальщик огня, приживалки;
Спущена стола до пят, и покрыто все мантией сверху 
100 Многое ясно предстать пред тобою мешает предмету.
Все наяву у другой: можешь видеть сквозь косские ткани,
Словно нагую; не тоще ль бедро, не уродливы ль ноги;
Глазом измеришь весь стан. Или ты предпочтешь, чтоб засады
Строили против тебя, или плату вперед вырывали,
105 Раньше, чем видел товар ты? Охотник поет, как за зайцем
Вслед по глубокому снегу он мчится, а если лежит он 
Трогать не хочет; припев же: «Любовь моя также несется
Мимо того, что лежит предо мной, а бегущее ловит».
Этою песенкой ты надеешься, что ли, из сердца
110 Страсти волненья, печаль и заботы тяжелые вырвать?
Иль не полезней узнать, какие преграды природа
Всяческим ставит страстям? В чем легко, в чем, страдая, лишенья
Терпит она? Отличать от того, что существенно, призрак?
Разве, коль жажда тебе жжет глотку, ты лишь к золотому
115 Кубку стремишься? Голодный, всего, кроме ромба, павлина,
Будешь гнушаться? Когда же ты весь разгорелся, и если
Есть под рукою рабыня иль отрок, на коих тотчас же
Можешь напасть, предпочтешь ты ужели от похоти лопнуть?
Я не таков: я люблю, что недорого лишь и доступно.
120 Ту, что «поздней» говорит, «маловато», «коль муж уберется», 
К евнухам шлет Филодем, для себя же он лучше желает
Ту, что по зову идет за малую плату, не медля, 
Лишь бы цветуща, стройна, изящна была, не стараясь
Выше казаться, белей, чем природа ее одарила.
125 Если прижмется ко мне и крепко обнимет руками 
Илия то для меня иль Эгерия; имя любое
Дам, не боясь, как бы муж из деревни в ночь не вернулся,
Дверь не взломали б, чтоб пес не залаял, и, шумом встревожен,
Вдруг не наполнился б криком весь дом; побледнев, не вскочила б
130 С ложа жена, не кричала б участница: «Горе мне бедной!» 
За ноги эта страшась, за приданое  та, за себя  я.
Без подпояски бежать и босыми ногами придется,
Чтоб не платиться деньгами, спиной, наконец же и честью.
Горе  попасться: я то докажу, хоть бы Фабий судья был.

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 217220. Из Сатиры II М. А. Дмитриев перевел только 27 стихов. Далее  перевод Н. С. Гинцбурга.

Сатира 2.


Ст. 1. Мимы  мимические актрисы.

Ст. 17. Вирильная тога  одежда взрослого мужчины, белая тога, которую надевали юноши при достижении семнадцатилетнего возраста вместо детской тоги (toga praetexta), окаймленной пурпурной полосой.

Ст. 21. У Теренция.  Имеется в виду комедия Теренция (ум. в 159 г. до н.э.) «Самоистязатель» (см. перевод Артюшкова ‘Academia’, 1934).

Ст. 2527. Мальтин, Руфилл, Гаргоний  лица неизвестные. Последних двух Гораций упоминает снова в четвертой сатире этой же книги. Возможно, что Гаргоний  то же лицо, над которым издевается, как над человеком глупым и грубым, ритор Сенека (Suas, VII, 14). «Должно заметить,  говорит Дмитриев в примечании к этим стихам,  ...что туника, висящая или влачащаяся по полу, была у римлян признаком изнеженности и слабодушия, а приподнятая  знаком мужества. Средина между двумя крайностями состояла в том, чтобы туника висела немного ниже колен».

Ст. 29. Стола  почетная одежда замужних женщин (матрон).

Ст. 30 слд. Под воняющим сводом.  Гораций имеет в виду сводчатые каморки лупанаров, освещавшиеся вонючими масляными лампами.

Ст. 101. Косские ткани  о тонкости тканей, выделывавшихся на острове Косе, см. Оды IV, 13.

Ст. 115. Ромб  камбала.

Ст. 121. Эпиграмма на Филодема, которую упоминает здесь Гораций, до нас не дошла.


serm. i iii omnibus hoc vitium est cantoribus, inter amicos...


Общий порок у певцов, что в приятельской доброй беседе,
Сколько ни просят их петь, ни за что не поют; а не просят 
Пению нет и конца! Таков был сардинец Тигеллий.
Цезарь, который бы мог и принудить, если бы даже
5 Стал и просить, заклиная и дружбой отца и своею, 
Все нипочем бы! А сам распоется  с яиц и до яблок
Только и слышишь: «О Вакх!»  то высоким напевом, то низким,
Басом густым, подобным четвертой струне тетрахорда.
Не был он ровен ни в чем. Иногда он так скоро, бывало,
10 Ходит, как будто бежит от врага; иногда выступает
Важно, как будто несет священную утварь Юноны.
То вдруг двести рабов у него; то не больше десятка.
То о царях говорит и тетрархах высокие речи;
То вдруг скажет: «Довольно с меня, был бы стол, хоть треногий,
15 Соли простая солонка, от холода грубая тога!»
Дай ты ему миллион, как будто довольному малым, 
И в пять дней в кошельке ничего! Ночь гуляет до утра;
Целый день прохрапит! Не согласен ни в чем сам с собою!
Может быть, кто мне заметит: «А сам ты? Ужель без пороков?»
20 Нет! Есть они и во мне, но другие и, может быть, меньше.
Новия Мений бранил за глаза и вышучивал дерзко;
Кто-то сказал: «А сам ты каков? Уж нам-то известно,
Что ты за птица!» А Мений в ответ: «О! Себе я прощаю!»
Это пристрастье к себе самому и постыдно и глупо.
25 Ежели сам на свои недостатки глядишь ты сквозь пальцы,
То почему же в друзьях ты их любишь высматривать зорко,
Словно орел или змей эпидаврский? А что, коль на это
Сами друзья на тебя такими же взглянут глазами?
Вот человек: он строптив, не по нашему тонкому вкусу,
30 Можно смеяться над ним за его деревенскую стрижку,
За неумелые складки одежд, за башмак не по мерке;
Честен и добр он зато, и лучше нет человека,
И неизменный он друг, и под этой наружностью грубой
Гений высокий сокрыт и прекрасные качества духа!
35 А испытай-ка себя: не посеяла ль матерь-природа
Или дурная привычка в тебе недостатка какого?
В брошенном поле бурьян вырастает, что выжечь придется!
Страстью любви ослепленный не видит ничуть недостатков
В милой подруге; ему и ее безобразие даже
40 Нравится: так любовался Бальбин и наростом у Агны!
Если бы в дружбе мы так заблуждались, сама добродетель,
Верно, почтила б тогда заблужденье подобное наше.
В друге должны мы сносить терпеливо все недостатки,
Так же как в сыне отец снисходительно многое терпит.
45 Если сын кос, говорит: «У него разбегаются глазки!»
Если он мал, как уродец Сизиф, называет цыпленком.
Ежели сын кривоног, о нем говорят: «Косолапит»,
Ежели пятки толсты: «Смотри, как шагает он важно».
Так ты суди и о друге, и, ежели скупо живет он, 
50 Ты говори, что твой друг бережлив; коли хвастает глупо 
Ты утверждай, что друзьям он понравиться шутками хочет;
О грубияне развязном скажи: «Он прям и отважен»;
О сумасшедшем: «Он пылок не в меру». От этого дружба
Крепче бывает меж нас, и согласье людей съединяет!
55 Мы же, напротив, готовы чернить добродетель; наводим
Грязь на чистейший сосуд; того, кто скромен и честен,
Мы называем тотчас чудаком, отставшим от века;
Тот, кто не любит спешить, для нас  ленивый тупица;
Ну, а ежели кто любой западни избегает,
60 Если, живя меж людей и завистных, и злобных, и хитрых,
Злому не выдаст себя безоружной своей стороною,
Мы говорим: он лукав, а не скажем, что он осторожен.
Если кто прост в обращенье,  как я, Меценат, пред тобою
Часто бывал,  чуть приходом своим иль своим разговором
65 В чтенье он нас развлечет, в размышлении нам помешает, 
Тотчас готовы его обозвать назойливым дурнем.
Как легкомысленны мы в неправых таких приговорах!
Кто без пороков родится? Тот лучше других, в ком их меньше.
Но снисходительный друг, как и должно,  мои недостатки
70 С добрыми свойствами, верно, сравнит, и склонится лишь к добрым.
Если их больше и если он сам дорожит моей дружбой 
Ибо тогда ведь и я на тех же весах его взвешу.
Если ты хочешь, чтоб друг у тебя не заметил нарыва,
Не замечай у него и прыщика. Кто снисхожденья
75 Хочет к себе самому, тот умей снисходить и к другому!
В самом деле: уж ежели гнев и пороки иные
Мы, глупцы, не умеем из душ истребить совершенно,
Что же рассудок с своими и мерой и весом? Зачем же
Он не положит за все соразмерного злу наказанья?..
80 Если б кто распял раба, со стола относившего блюда,
Лишь за проступок пустой, что кусок обглоданной рыбы
Или простывшей подливки он, бедный, дорогой отведал, 
Ты бы сказал, что безумнее он Лабеона. А сам ты
Сколько безумнее, сколько виновнее! Друг пред тобою
85 В самой безделке пустой провинился,  а ты не прощаешь,
Словно злопамятным хочешь прослыть; а ты, ненавидя,
Все убегаешь его, как должник убегает Рузона,
К дню платежа не успевший собрать ни процентов, ни суммы
И обреченный, как пленник, внимать его нудным рассказам!
90 Друг мой столовое ложе мое замарал; или чашу
Древней работы свалил со стола; или с блюда цыпленка
Взял, хоть он был предо мной; так неужто за это на друга
Я осержусь? Да что ж я бы сделал, когда б обокрал он,
Тайну бы выдал мою или мне не сдержал обещанья?..
95 Те, для кого все проступки равны, все равно не сумеют
В жизни так рассуждать: против них и рассудок и опыт,
Против них, наконец, и мать справедливости  польза!
В те времена, когда из земли поползло все живое,
Между собою за все дрались бессловесные твари 
100 То за нору, то за горсть желудей кулаками, ногтями,
Палками бились, а там и мечами (нужда научила!),
Вплоть до того, как они для вещей имена подыскали.
   
   
105 Тут уклонились они от войны; города укрепили;
Против воров, любодеев, разбойников дали законы:
Ибо и прежде Елены велись из-за похоти бабьей
Стыдные войны не раз; но все, кто в скотском порыве
Рвался страсть утолить, от сильной руки погибали
110 Смертью бесславной  как бык погибает, убитый сильнейшим
Против таких-то бесчинств и придумали люди законы 
В том убедиться легко, листая всю летопись мира;
Ибо ведь чувством нельзя отличить неправду от правды,
Как отличаем приятное мы от того, что противно;
115 Да и рассудком нельзя доказать, что и тот, кто капусту
На огороде чужом поломал, и тот, кто похитил
Утварь из храма богов, одинаково оба виновны!
Нужно, чтоб мера была, чтоб была по проступку и кара,
Чтоб не свирепствовал бич, где и легкой хватило бы розги.
120 Впрочем, чтоб тросточкой ты наказал заслужившего больше,
Этого я не боюсь! Ты всегда говоришь, что различья
Нет меж большой и меж малой виной, меж разбоем и кражей;
Будто ты все бы одной косою скосил без разбора,
Если б тебя избрали царем. Но разве не царь ты?
125 Ты ведь твердишь, что мудрец  уж тем самым богач, и сапожник,
И красавец, и царь: так чего желать, все имея?..
«Ты ведь не понял меня,  говоришь ты,  Хризипп, наш наставник,
Так говорит, что мудрец хоть не шьет ни сапог, ни сандалий,
Но сапожник и он».  Почему?  «Потому что и молча
130 Гермоген  все отличный певец, а Алфен  все сапожник
Ловкий, как был, хоть и бросил снаряд свой и лавочку запер!
Так и мудрец. Он искусен во всем; он всем обладает,
Следственно, он над всеми и царь». Хорошо! Отчего же
Ты не властен мальчишек прогнать, как они всей толпою
135 Бороду рвут у тебя и как ты надрываешься с крику?..
Ты и мудрец, ты и царь, а без палки смирить их не можешь!
Кончим! Пока за квадрант ты, царь, отправляешься в баню
С свитой покуда незнатной, с одним полоумным Криспином,
Я остаюся с друзьями, которые  в чем по незнанью
140 Я погрешу  мне охотно простят; я тоже охотно
Их недостатки сношу. И хоть я гражданин неизвестный,
Но убежден, что счастливей царя проживу я на свете!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 3. О дружбе.


Ст. 45. Цезарь  Октавиан, отец его (приемный)  Гай Юлий Цезарь.

Ст. 6. ...с яиц и до яблок...  То есть от начала до конца обеда.

Ст. 13. Тетрархи, «четверовластники»  правители некоторых областей на эллинистическом Востоке.

Ст. 27. Змей эпидаврский.  Змеи были священными животными бога врачевания Эскулапа, главное святилище которого находилось в Эпидавре.

Ст. 46. Сизиф  карлик Марка Антония.

Ст. 87. ...должник убегает Рузона...  Ростовщик Октавий Рузон, по свидетельству древних комментаторов, был историком любителем.

Ст. 99119. Длинное отступление о происхождении справедливости из пользы выдержано в духе философии эпикуреизма.

Ст. 130. Тигеллий Гермоген  плохой певец, быть может, вольноотпущенник Тигеллия Сардинского (Сат. 1, 2).

Ст. 137. Квадрант  мелкая медная монета, четверть асса.


serm. i iii omnibus hoc vitium est cantoribus, inter amicos...


Общий порок у певцов, что в приятельской доброй беседе,
Сколько ни просят их петь, ни за что не поют; а не просят 
Пению нет и конца!  Таков был сардинец Тигеллий.
Цезарь, который бы мог и принудить, если бы даже
5 Стал и просить, заклиная и дружбой отца и своею,
Все ни во что бы!  А сам распоется  с яиц и до яблок
Только и слышишь: «О Вакх!» то высоким напевом, то низким,
Басом густым, подобным четвертой струне тетрахорда.
Не был он ровен ни в чем.  Иногда он так скоро, бывало,
10 Ходит, как будто бежит от врага; иногда выступает
Важно, как будто несет он священную утварь Юноны.
То вдруг двести рабов у него; то не больше десятка.
То о царях говорит и тетрархах высокие речи;
То вдруг скажет: «Довольно с меня, был бы стол, хоть треногий,
15 Соли простая солонка, от холода грубая тога!»
Дай сестерций ему миллион, столь довольному малым,
И в пять дней в кошельке ничего!  Ночь гуляет до утра;
Целый день прохрапит!  Не согласен ни в чем сам с собою!
Может быть кто мне заметит: «А сам ты? ужель без пороков?»
20 Нет! есть они и во мне, и не меньше, только другие.
Мений однажды заочно над Новием дерзко смеялся.
Кто-то сказал: «А тебя мы не знаем?  иль нам не известно,
Сам ты каков?»  А Мений в ответ: «О! себе я прощаю!»
Это пристрастье к себе самому и постыдно и глупо.
25 Если свои недостатки ты видишь в тумане, зачем же
Видишь их зорко в других, как орел или змей эпидаврский?
Верь мне: за то и они все твои недостатки припомнят!
«Этот строптив, говорят, ни малейшей не вытерпит шутки».
Да! хоть над грубою тогой, висящей до пят; над короткой
30 Стрижкой волос; над широкой обувью  можно смеяться:
Но он и честен и добр, и нет лучше его человека!
Но неизменный он друг; но под этой наружностью грубой
Гений высокий сокрыт и прекрасные качества духа!
Ты испытал бы себя: не посеяла ль матерь природа
35 Или дурная привычка  в тебе недостатка какого,
Или порока?  Дурную траву сожигают; но знаешь 
Где вырастает она?  На запущенном пахарем поле!
Страстью любви ослепленный не видит ничуть недостатков
В милой подруге; ведь даже ему и ее безобразье
40 Нравится: так любовался Бальбин и наростом у Агны!
Если б мы так заблуждались и в дружбе, сама добродетель
Верно почтила б тогда заблужденье подобное в друге.
В друге его недостатки должны мы сносить терпеливо.
Так же как в сыне отец снисходительно многое терпит.
45 Если сын кос, говорит: «У него разбегаются глазки!»
Если он мал, как уродец Сизиф, называет цыпленком.
Ежели сын кривоног, он бормочет сквозь зубы, что пятки
Толсты немножко; затем он на них так и держится слабо.
Так ты суди и о друге и, ежели скупо живет он, 
50 Ты говори, что твой друг бережлив; а хвастлив он, насмешлив, 
Ты утверждай, что друзьям он понравиться шутками хочет;
Если он груб и себе позволяет он вольностей много,
Ты за прямого его и правдивого выдать старайся.
Если он бешен,  скажи, что немножко горяч.  Вот как дружбы
55 Связи хранятся, и вот как согласье людей съединяет!
Мы же, напротив, готовы чернить добродетель; наводим
Грязь на чистейший сосуд; а честного, скромного мужа
Мы назовем простяком; а кто медлит  тупым и тяжелым.
Ежели кто осторожно людской западни избегает;
60 Если, живя меж людей и завистных, и злобных, и хитрых,
Злому не выдаст себя безоружной своей стороною,
Мы говорим: он лукав; а не скажем, что он осторожен.
Если кто прост в общеньи,  как я, Меценат, пред тобою
Часто бывал,  чуть приходом своим иль своим разговором
65 В чтеньи он нас развлечет, в размышлении нам помешает, 
Тотчас готовы сказать, что в нем вовсе нет здравого смысла.
Ах, сколь безумно даем на себя же мы эти законы!
Кто без пороков родится?  Тот лучше других, в ком их меньше.
Но снисходительный друг, как и должно,  мои недостатки
70 Добрыми свойствами верно пополнит; и если их больше,
Склонится к добрым, когда он желает и сам быть любимым.
С этим условьем и сам он на тех же весах оценится.
Если ты хочешь, чтоб друг твой горбов у тебя не заметил,
Сам не смотри на его бородавки.  Кто снисхожденья
75 Хочет к себе самому, тот умей снисходить и к другому!
Ежели гнев и порывы безумья, которые сродны
Слабости нашей природы, нельзя истребить совершенно,
Что же рассудок с своими и мерой и весом?  Зачем же
Он не положит за все соразмерного злу наказанья?..
80 Если б кто распял раба, со стола относившего блюда,
Лишь за поступок пустой, что кусок полусъеденной рыбы
Или простывшей подливки он, бедный, дорогой отведал, 
Ты бы сказал, что безумнее он Лабеона.  А сам ты
Сколько безумнее, сколько виновнее!  Друг пред тобою
85 В самой безделке пустой провинился; а ты не прощаешь.
Верь: все за это жестоким тебя назовут.  Ненавистно
Ты убегаешь его, как должник убегает Рузона.
Словно должник, с наступленьем Календ, не имея готовых
Ни процентов, ни суммы, рад провалиться, несчастный,
90 Только б пред ним не стоять, как пленному, вытянув шею,
Только б не слушать его Нестерпимых и скучных историй!
Друг мой столовое ложе мое замарал; иль Эвандра
Старую чашу с стола уронил; или с блюда цыпленка
Взял, несмотря, что он был предо мной; и за это на друга
95 Я осержусь?  Да что ж я сделал, когда б обокрал он,
Тайне моей изменил или мне не сдержал обещанья?..
Тем, для которых вины все равны  нет самим оправданья!
Против них все вопиет: и рассудок, и нравы, и польза 
Мать справедливости, мать правоты  их все осуждает!
100 Люди вначале, когда, как стада бессловесных животных,
Пресмыкались они по земле  то за темные норы,
То за горсть желудей  кулаками, ногтями дралися;
Билися палками, после оружием; выдумав слово,
Стали потом называть именами и вещи и чувства.
105 Тут уклонились они от войны; города укрепили;
Против воров, любодеев, разбойников дали законы:
Ибо и прежде Елены многие жены постыдной
Были причиной войны; но все эти, как дикие звери,
Жен похищавшие чуждых, от сильной руки погибали
110 Смертью бесславной  как бык погибает, убитый сильнейшим
Если раскроет кто летопись мира, веков и народов,
Должен признать, что закон происшел  от боязни неправды!
Правды с неправдой натура никак различить не умеет
Так, как она различает приятное  с тем, что противно!
115 Просто рассудком нельзя доказать, что и тот, кто капусту
На огороде чужом поломал, и тот, кто похитил
Утварь из храма богов  преступление оба свершили!
Нужно, чтоб правило было и им полагалось возмездье
Равным вине, чтоб бичом не наказан был легкий проступок.
120 Впрочем, чтоб розгою ты наказал заслужившего больше,
Этого я не боюсь!  Ты всегда говоришь, что различья
Нет меж большой и меж малой виной, меж разбоем и кражей;
Будто ты все бы одной косою скосил без разбора,
Если б почтили тебя сограждане властью высокой.
125 Если ж мудрец  по твоим же словам  и богач, и сапожник,
И красавец, и царь: так чего же желать, все имея?..
«Ты ведь не понял меня,  говоришь ты,  Хризипп, наш наставник,
Так говорит, что мудрец, хоть не шьет сапогов и сандалий,
Но сапожник и он».  Почему?  «Потому, что и молча
130 Гермоген  все отличный певец; а Алфен  все искусный
Был брадобрей, хоть и бросил он бритвы и запер цирюльню!
Так и мудрец. Он искусен во всем; он всем обладает,
Следственно, он над всеми и царь». Хорошо! Отчего же
Ты не властен мальчишек прогнать, как они всей толпою
135 Бороду рвут у тебя, и как ты надрываешься с крику?..
Ты и мудрец, ты и царь; а лаешь на них по-пустому!
Кончим! Пока за квадрант ты, властитель, отправишься в баню.
С свитой покуда незнатной, с одним полоумным Криспином,
Я остаюся с друзьями, которые  в чем по незнанью
140 Я погрешу  мне охотно простят; я тоже охотно
Их недостатки сношу.  И хоть я гражданин неизвестный,
Но убежден, что счастливей тебя проживу я на свете!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 221224.

Сатира 3.


Ст. 3. Сардинец Тигеллий.  См. выше, Сат. 2.

Ст. 4. Цезарь  Октавиан.

Ст. 5. Дружбой отца  Юлия Цезаря, которым Октавиан был усыновлен.

Ст. 6. С яиц и до яблок (ab ovo usque ad mala)  т. е. с начала до конца обеда.

Ст. 8. Тетрахорд  древнейшая форма лиры о четырех струнах.

Ст. 11. Утварь Юноны  т. е. корзины, которые носили на торжественных шествиях в честь Юноны и других богинь.

Ст. 13. Тетрархи  «четвертовластники», как назывались римские правители Галатии и Иудеи (ср. Саллюстий, «О заговоре Катилины», перевод С. П. Гвоздева, ‘Academia’, глава 20, 7, стр. 116).

Ст. 16. Миллион сестерций (правильнее «сестерциев»)  около 60 000 рублей.

Ст. 21. Мений  мот, имя которого вошло в пословицу еще со времени сатирика Луцилия (р. в 180 г. до н.э.).

Ст. 26. Змей эпидаврский.  Змеи считались, как и орлы, обладающими особенно острым зрением. Эпитет эпидаврский дан змею потому, что змеи были посвящены Эскулапу, главное святилище которого находилось в Эпидавре. Эскулап и сам изображался в виде змея, ясно видящего болезни людей.

Ст. 137. Квадрант  четверть асса, около полукопейки.


serm. i iv eupolis atque cratinus aristophanesque poetae...


Аристофан и Кратин, Евполид и другие поэты,
Мужи, которые древней комедии славою были,
Всякого, кто заслужил посмеянья в стихах комедийных,
Вор ли, убийца ль, супружних ли прав оскорбитель бесчестный 
5 Смело, свободно всегда на позор выставляли народу.
В этом последовал им и Луцилий, во всем им подобный,
Кроме того, что в стихе изменил он и стопы и ритмы.
Весел, тонок, остер, лишь в составе стиха был он жесток:
Вот в чем его был порок. Он считал за великое дело
10 Двести стихов произнесть, на одной ноге простоявши.
Мутным потоком он тек, немало в нем было излишеств,
Лени, пустой болтовни; не любил он трудиться над слогом.
Много ль писал  умолчу! А то уж я вижу Криспина;
Он подзывает мизинцем меня: «Возьми-ка таблички,
15 Ежели хочешь; назначим свидетелей, время и место,
Да и посмотрим, кто больше напишет!»  О нет! Превосходно
Сделали боги, что дали мне ум и скудный и робкий!
Редко и мало ведь я говорю; но тебе не мешаю,
Если угодно тебе, подражать раздувальному меху?
20 И напрягаться, пока от огня размягчится железо.
Пусть блаженствует Фанний, свой лик и свои сочиненья
Выставив всем напоказ; но мои-то стихи неизвестны,
Их не читает никто; а публично читать я боюся,
Ибо немало на свете людей, порицанья достойных
25 Все они  против сатир! Возьми из толпы наудачу 
Этого скупость томит, того честолюбие мучит,
Этому нравятся женщины; этому мальчики милы;
Этого блеск серебра восхищает, а Альбия  бронза,
Этот меняет товары от стран восходящего солнца
30 Вплоть до земель, где оно закатными греет лучами:
Множа богатства, убытков страшась, он мчится сквозь бури
Мчится, как пыльный столб, закруженный ударами вихря.
Люди такие боятся стихов, ненавидят поэта:
«Сено,  кричат,  на рогах у него! Берегись! Он пощады
35 Даже и другу не даст, коли вздумает сыпать насмешки!
Только б ему написать, а уж там все мальчишки, старухи,
Что из пекарни да с пруда идут, затвердят его сплетни!»
Пусть! Но примите, прошу, два слова в мое оправданье!
Прежде всего: я совсем не из тех, кто заслуженно носит
40 Имя поэта: ведь стих заключить в известную меру 
Этого мало! Ты сам согласишься, что кто, нам подобно,
Пишет, как говорят, тот не может быть признан поэтом.
Этого имени честь прилична лишь гению, духу
Божеской силы, устам, великое миру гласящим.
45 Вот отчего и комедия многих вводила в сомненье,
И задавали вопрос, уж точно ль поэзия это?
Ибо ни силы в ней духа, ни речи высокой: отлична
Только известною мерой стиха от речей разговорных.
«Так! Но и в ней  не гремит ли отец, пламенеющий гневом,
50 Ежели сын, без ума от развратницы, брак отвергает
И от невесты с приданым бежит и при факелах, пьяный,
Засветло бродит туда и сюда?»  Но разве Помпоний,
Если бы жив был отец, не те же слыхал бы угрозы?
Стало быть, мало в размер уложить обыденные речи,
55 Если, размера лишась, они подошли бы любому
Гневному старцу не только на сцене, но даже и в жизни!
Если в писаньях моих и Луцилия ритм уничтожить,
И переставить слова, поменяв последнее с первым
(То ли дело  стихи: «Когда железные грани
60 И затворы войны сокрушились жестоким раздором...») 
В нас ведь никто не найдет и разбросанных членов поэта!
Но подождем разбирать, справедливо ль считать за поэмы
То, что пишу я теперь. Вот вопрос: справедливо ль считаешь
Ты, что опасны они для людей? Пусть Сульций и Каприй,
65 Оба охриплые, в жарком и сильном усердии оба,
Ходят с доносом в руках, негодяев к великому страху;
Но  кто честно живет, тому не страшны их наветы»
Ежели ты и похож на разбойника  Целия, Бирра,
Я-то не Каприй, не Сульций: чего же меня ты боишься?
70 В книжных лавках нет вовсе моих сочинений, не видно
И объявлений о них, прибитых к столбам; и над ними
Не потеет ни черни рука, ни рука Гермогена!
Я их читаю только друзьям; но и то с принужденьем,
Но и то не везде, не при всех. А многие любят
75 Свитки свои оглашать и на форуме людном, и в бане,
Ибо под сводом купальни звончей раздается их голос.
Суетным людям приятно оно; а прилично ли время,
Нужды им нет, безрассудным.  «Но ты,  говорят мне,  ты любишь
Всех оскорблять! От природы ты склонен к злоречью!»  Откуда
80 Это ты взял? Кто из живших со мной в том меня опорочит?
«Тот, кто на друга возводит поклеп; кто слышит о друге
Злые слова и не хочет промолвить ни слова в защиту;
Тот, кто для славы забавника выдумать рад небылицу
Или для смеха готов расславить приятеля тайну:
85 «Римлянин! Вот кто опасен, кто черен! Его берегися!»
Часто мы видим  три ложа столовых; на каждом четыре
Гостя; один, без разбора, на всех насмешками брызжет,
Кроме того, чья вода; а как выпьет, как только откроет
Либер сокрытое в сердце, тогда и тому достается.
90 Этот, однако же, кажется всем и любезным, и кротким,
И откровенным; а я лишь за то, что сказал, как противно
«Пахнет духами Руфилл  и козлом воняет Гаргоний»,
Я за это слыву у тебя и коварным и едким!
Если о краже Петиллия Капитолина кто скажет
95 Вскользь при тебе, то, по-твоему, как ты его защищаешь?
«С детства он был мне товарищ; а после мы были друзьями;
Много ему я обязан за разные дружбы услуги;
Право я рад, что он в Риме и цел-невредим; и, однако ж...
Как он умел ускользнуть от суда, признаюсь, удивляюсь!»
100 Вот где злословия черного яд; вот где ржавчины едкость!
Этот порок никогда не войдет в мои сочиненья,
В сердце ж  тем боле. Поскольку могу обещать  обещаю!
Если же вольно что сказано мною; и ежели слишком
Смело, может быть, я пошутил  не сердись и одобри,
105 Это уроки отца: приучал он меня с малолетства
Склонностей злых убегать, замечая примеры пороков.
Если советовал мне он умеренно жить, бережливо,
Жить, довольствуясь тем, что он сам для меня уготовил,
Он говорил: «Посмотри, как худо Альбия сыну,
110 Или как бедствует Бай! Вот пример, чтоб отцом нажитое
Детям беречь!» Отвращая меня от уличных девок,
Он мне твердил: «Ты не будь на Сцетана похож!» Убеждая
Жен не касаться чужих: «Хороша ли Требония слава? 
Мне намекал он.  Ты помнишь: застали его и поймали!
115 В чем причина того, что одно хорошо, а другое
Плохо,  тебе объяснят мудрецы. Для меня же довольно,
Если смогу я тебе передать обычаи дедов
И без пятна сохранить твое доброе имя, покуда
Нужен наставник тебе. А когда поокрепнут с годами
120 Тело твое и душа, тогда уж и плавай без пробки!»
Так он ребенком меня поучал; и если что делать
Он мне приказывал: «Вот образец,  говорил,  подражай же!»
И называл отборных мужей из судейского чина.
Если же что запрещал: «Ни пользы ведь в этом, ни чести!
125 Ты не уверен? А ты припомни такого-то славу!»
Как погребенье соседа пугает больного прожору,
Как страх смерти его принуждает беречься, так точно
Юную душу от зла удаляет бесславье другого.
Так был я сохранен от губительных людям пороков.
130 Меньшие есть и во мне; но, надеюсь, вы мне их простите!
Может быть, годы меня от тех недостатков излечат,
Может быть, искренний друг, а может быть, здравый рассудок,
Ибо, ложусь ли в постель иль гуляю под портиком, всюду
Я размышляю всегда о себе. «Вот это бы лучше, 
135 Думаю я,  вот так поступая, я жил бы приятней,
Да и приятнее был бы друзьям. Вот такой-то нечестно
Так поступил; неужель, неразумный, я сделаю то же?»
Так иногда сам с собой рассуждаю я молча; когда же
Время свободное есть, я все это  тотчас на бумагу!
140 Это  тоже один из моих недостатков; но если
Ты мне его не простишь, то нагрянет толпа стихотворцев,
Вступятся все за меня; а нас ведь, право, немало!
Как иудеи, тебя мы затащим в нашу ватагу!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 4. О сатирической поэзии.


Ст. 2. Древняя комедия  аттическая комедия V века до н.э.

Ст. 6. Луцилий  римский поэт II века до н.э., первый начавший писать сатиры гексаметром; Гораций во многом ему подражал в своих сатирах.

Ст. 2123. Речь идет о книжных лавках, где выставлялись книги с портретами авторов, и о публичных декламациях, модных в ту пору в Риме.

Ст. 34. Сено... на рогах...  Сено на рога привязывали бодливым быкам.

Ст. 5960. Цитата из «Летописи» Энния, национального римского эпоса.

Ст. 8687. ...на каждом четыре // Гостя...  В хорошем обществе на ложе за столом возлежали только по трое.

Ст. 92  цитата из сатиры 1, 2, 27.

Ст. 94. Петиллий  чиновник, назначенный блюстителем Капитолийского храма и уличенный в краже храмового золота незадолго до написания 4 сатиры.


serm. i iv eupolis atque cratinus aristophanesque poetae...


Аристофан и Кратин, Эвполид и другие поэты,
Мужи, которые древней комедии славою были,
Если кто стоил представленным быть на позорище людям,
Вор ли, убийца ль, супружних ли прав оскорбитель бесчестный 
5 Смело, свободно его на позор выставляли народу.
В этом последовал им и Луцилий, во всем им подобный,
Кроме того, что в стихе изменил он и меру и сто́пу.
Весел, тонок, остер; но в составе стиха был он жесток:
Вот в чем его был порок.  Он считал за великое дело
10 Двести стихов просказать, на одной на ноге простоявши.
Мутным потоком он тек; а найти в нем хорошее можно.
Но  многословен, ленив, не любил он трудиться над слогом,
Много ль писал  умолчу!  Но вот уж я вижу Криспина;
Вот... Подзывает мизинцем меня: «Возьми-ка таблички,
15 Ежели хочешь; назначим свидетелей, время и место,
Да и посмотрим, кто больше напишет!»  О нет! Превосходно
Сделали боги, что дали мне ум и скудный и робкий!
Редко и мало ведь я говорю; но тебе не мешаю,
Если угодно тебе, подражать раздувальному меху
20 И напрягаться, пока от огня размягчится железо.
Счастливый Фанний! Он все сочиненья свои и свой облик
Выставил сам, хоть никто не просил  Но моих сочинений
Не читает никто; а публично читать я боюся,
Потому что не мало людей, порицанья достойных:
25 Им не нравится род мой!  Возьми из толпы наудачу 
Этот терзается скупостью; тот честолюбьем несчастным;
Этому нравятся женщины; этому мальчики милы;
Этого блеск серебра восхищает, а Альбия  бронза.
Этот меняет товары от стран восходящего солнца
30 Вплоть до земель, где оно заходящими греет лучами:
Все умножая богатства, убытков страшась, он несется,
Он сквозь опасности мчится, как прах, воздвигаемый вихрем.
Все, кто боится стихов, ненавидят за них и поэта.
«Сено, кричат, на рогах у него!»  «Берегись! Он пощады
35 Даже и другу не даст; приневолит себя, чтоб смеяться!
Только б ему написать, а уж там всем мальчишкам, старухам,
Из пекарни ль, с пруда ли идут, всем уж будет известно!»
Пусть! Но примите, прошу, два слова в мое оправданье!
Первое: я не считаю себя в тех, которым бы дал я
40 Имя поэта: ведь стих заключить в известную меру 
Этого мало!  Ты сам согласишься, что кто, нам подобно,
Пишет, как говорят, тот не может быть признан поэтом.
Этого имени честь прилична лишь гению, духу
Божеской силы; устам  великое миру гласящим.
45 Вот отчего и комедия многих вводила в сомненье,
И поэма ль она или нет, подвергалось вопросу;
Ибо ни силы в ней духа, ни речи высокой: отлична
Только известною мерой стиха от речей разговорных.
«Так! Но и в ней  не гремит ли отец, пламенеющий гневом,
50 Ежели сын, без ума от развратницы, брак отвергает,
От невесты с приданым бежит, и при светочах, пьяный
Засветло бродит туда и сюда!»  Но разве Помпоний,
Если бы жив был отец, не те же бы слышал угрозы?
Следственно гладких стихов для комедии мало, хотя бы,
55 Меру отняв, мог и всякий отец так грозиться на сцене.
Ежели меры и такта лишить все, что ныне пишу я,
Как и что прежде Луцилий писал, и слова переставить,
Первое сделать последним, последнее первым (не так, как
В этих известных стихах: «Когда железные грани
60 И затворы войны сокрушились жестоким раздором...») 
В нас невозможно б найти и разбросанных членов поэта!
Но поэма ль комедия или она не поэма,
Это оставим до времени. Вот в чем вопрос: справедливо ль
Ты почитаешь опасной сатиру?  Пусть Сульций и Каприй
65 Оба охриплые, в жарком и сильном усердии оба,
Ходят с доносом в руках, негодяев к великому страху;
Но  кто честно живет, тот доносы и их презирает.
Если на Целия, Бирра, разбойников, сам и похож ты,
Все я не Каприй, не Сульций: чего же меня ты боишься?
70 В книжных лавках нет вовсе моих сочинений, не видно
Объявлений о них, прибитых к столбам; и над ними
Не потеет ни черни рука ни рука Гермогена!
Я их читаю только друзьям; но и то с принужденьем,
Но и то не везде, не при всех.  А многие любят
75 Громко читать, что напишут, на форуме, даже и в бане,
Ибо в затворенном месте звончей раздается их голос.
Суетным людям приятно оно; а прилично ли время,
Нужды им нет, безрассудным.  «Но ты, говорят мне, ты любишь
Всех оскорблять! От природы ты склонен к злоречью!»  Откуда
80 Это ты взял?  Кто из живших со мной в том меня опорочит?
Если заочно злословит кто друга; или злоречье
Слыша другого о нем, не промолвит ни слова в защиту;
Если для славы забавника выдумать рад небылицу
Или для смеха готов расславить приятеля тайну:
85 «Римлянин! Вот кто опасен, кто черен! Его берегися!»
Часто мы видим  три ложа столовых; на каждом четыре
Гостя; один, без разбора, на всех насмешками брызжет,
Кроме того, чья вода; но лишь выпьет, лишь только откроет
Либер сокрытое в сердце, тогда и тому достается.
90 Этот, однако же, кажется всем и любезным и кротким,
Но откровенным; а я, лишь за то, что сказал: «От Руфилла
Пахнет духами; Гаргоний же козлищем грязным воняет»,
Я за это слыву у тебя и коварным и едким!
Если о краже Петиллия Капитолина кто скажет
95 Вскользь при тебе, то по-своему как ты его защищаешь?
«Он был мне с детства товарищ; а после мы были друзьями;
Много ему я обязан за разные дружбы услуги;
Право, я рад, что он в Риме, и цел и невредим; однако ж...
Как он умел ускользнуть от суда, признаюсь, удивляюсь!»
100 Вот где злословия черного яд; вот где ржавчины едкость!
Этот порок никогда не войдет в мои сочиненья,
Особливо же в сердце!  Если могу, обещаюсь!
Если же вольно что сказано мною и ежели слишком
Смело, быть может, я пошутил, то вместе с прощеньем
105 Ты и дозволь: мой отец приучал меня с малолетства
Склонностей злых убегать, замечая примеры пороков.
Если советовал мне он умеренно жить, бережливо,
Быть довольным и тем, что он нажил; он говорил мне:
«Разве не видишь, как худо Альбия сыну; как Барус
110 В ну́жде живет?  Великий пример, чтоб отцом нажитое
Детям беречь!»  Отклоняя меня от любви постыдной,
Он мне твердил: «Ты не будь на Сцетана похож!»  Отвращая
От преступных связей: «Хороша ли Требония слава?»
Мне намекал он: «Ты помнишь  застали его и поймали!»
115 «Но  почему хорошо одного избегать, а другому
Следовать: мудрый тебе объяснит. Для меня же довольно,
Если смогу без пятна сохранить по обычаю древних
Жизнь и добрую славу твою, пока надзиратель
Нужен тебе. Но как скоро с летами в тебе поокрепнут
120 Члены и разум, то будешь ты плавать тогда и без пробки!»
Так он ребенка, меня, поучал; и если что делать
Он мне приказывал: «Вот образец!  говорил,  подражай же!»
С этим указывал мне на людей, отличившихся жизнью.
Если же что запрещал: «Не в сомненьи ли ты, что бесчестно
125 И бесполезно оно? Ты вспомни такого-то славу!»
Как погребенье соседа пугает больного прожору,
Как страх смерти его принуждает беречься, так точно
Душу младую от зла удаляет бесславье другого.
Так был я сохранен от губительных людям пороков.
130 Меньшие есть и во мне; надеюсь, вы их мне простите!
Может быть, лета и собственный зрелый рассудок, быть может,
Друг откровенный меня и от тех недостатков излечат;
Ибо, ведь лежа в постели иль ходя под портиком, верьте,
Я размышляю всегда о себе. «Вот это бы лучше, 
135 Думаю я,  вот так поступая, я жил бы приятней,
Да и приятнее был бы друзьям.  Вот такой-то нечестно
Так поступил; неужель, неразумный, я сделаю то же?»
Так иногда сам с собой рассуждаю я молча, когда же
Время свободное есть я все это  тотчас на бумагу
140 Вот один из моих недостатков, который, однако,
Если ты мне не простишь, то нагрянет толпа стихотворцев;
Вступятся все за меня; а нас-таки очень не мало!
Как иудеи тебя мы затащим в нашу ватагу!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 225228.

Сатира 4.


Ст. 1. Из трех, упоминаемых здесь, представителей древней аттической комедии до нас дошли только комедии Аристофана (русский перевод А. Пиотровского ‘Academia’, 1934).

Ст. 34. Сено... на рогах  пословица. Бодливым быкам и коровам рога обвязывали сеном.

Ст. 59 слд. «Когда железные грани...»  стихи из начала восьмой книги «Аннал» Энния (240169 до н.э.).

Ст. 91 слд. Повторение ст. 26 сл. Сат. I, 2.


serm. i v egressum magna me accepit aricia roma...


После того, как оставил я стены великого Рима
С ритором Гелиодором, ученейшим мужем из греков,
В бедной гостинице вскоре Ариция нас приютила;
Дальше был  Аппиев форум, весь корабельщиков полный,
5 Да и плутов корчмарей. Мы в два перехода покрыли
Этот путь, но кто не ленив, те и в день проезжают.
Мы не спешили; без спешки на этой дороге приятней.
Здесь, от несвежей и мутной воды повздорив с желудком,
Я поджидал с беспокойством, чтоб спутники кончили ужин.
10 Ночь между тем расстилала уж тень, рассыпала уж звезды.
Слуги с гребцами, гребцы со слугами стали браниться:
«Эй! причаливай здесь! У тебя человек уже триста!
Хватит!» Пока разочлись, пока мула впрягали в постромки,
Час уже целый прошел. Комары и лягушки в болоте
15 Спать не давали. Да лодочник пьяный с погонщиком нашим
Вза́пуски петь принялись про своих далеких подружек.
Вскоре один захрапел; а другой зацепил за высокий
Камень свою бечеву и мула пустил попастися,
Сам же на спину лег и спокойно всхрапнул, растянувшись.
20 Уж начинало светать, когда мы хватились, что лодка
С места нейдет. Тут, выскочив, кто-то как бешеный начал
Бить по башкам, по бокам то скота, то хозяина палкой.
Еле доплыли в четвертом часу. Здесь лицо мы и руки
Чистой, Ферония, влагой твоею омыв и поевши,
25 Вновь протащились три мили и въехали в Анксур, который
Издали виден, красиво на белых утесах построен.
Здесь мы были должны поджидать Мецената с Кокцеем:
Оба отправлены были они с поручением важным;
Оба привыкли друзей примирять, соглашая их пользы.
30 Вот пока мазал больные глаза я коллирием черным,
Прибыл меж тем Меценат; с ним Кокцей с Капитоном Фонтеем
Мужем, лощеным под ноготь; он был Антонию другом,
Как никто не бывал. Мы охотно оставили Фунды,
Где нас, как претор, встречал Авфидий Косой. Посмеялись
35 Вдоволь мы все и над тогой его с широкой каймою,
И над курильницей, пуще всего, сумасшедшего скриба!
После, усталые, в городе мы отдохнули Мамурров;
Здесь нам Мурена свой дом предложил, Капитон  угощенье.
Самый приятнейший день был за этим для нас в Синуэссе,
40 Ибо тут съехались с нами Вергилий, и Плотий, и Варий
Чистые души, которым подобных земля не носила
И к которым сильнее меня никто не привязан!
Что за объятия были у нас и что за восторги!
Нет! Пока я в уме, ничего не сравняю я с другом!
45 Близ Кампанийского моста потом приютила нас вилла,
Поставщики же нам соль и дрова прислали, как должно.
В Капуе ношу свою сложили поранее мулы,
Начал играть Меценат, а я и Вергилий заснули:
Мяч  не для нас, не для слабых очей, не для слабых желудков.
50 А миновавши харчевни кавдийские, несколько выше
Мы поднялись, и нас принял Кокцей в прекраснейшей вилле.
Муза! Поведай теперь о том, как в битву вступили
Мессий Кикирр и Сармент; и скажи нам о роде обоих!
Мессий свой род знаменитый от осков ведет; а Сармента
55 До сих пор хозяйка жива; вот они подвизались!
Начал Сармент: «Ты похож, мне сдается, на единорога!»
Мы засмеялись. А Мессий в ответ: «Соглашаюсь!»  и тут же
Стал головою трясти. Тот крикнул: «О, если бы рог твой
Вырезан не был, чего б ты не сделал, когда и увечный
60 Так ты бодлив!» И подлинно, лоб у него волосатый
С левой лица стороны ужасный рубец безобразит.
Вдоволь Сармент потрунив над кампанской болезнью Кикирра,
Начал его приглашать сплясать перед нами Циклопа 
Роль, для которой ему не нужны ни котурны, ни маска.
65 Шуткой на шутку Кикирр отвечал; он спросил, посвятил ли
В храм свои цепи Сармент, потому что хотя он и служит
Скрибом, но право над ним госпожи не уменьшилось этим!
Дальше, зачем он сбежал, когда он так мал и тщедушен,
Что ведь довольно и фунта муки для его пропитанья!
70 Так мы продлили свой ужин и весело кончили вечер.
Прямо оттуда поехали мы в Беневент, где хозяин,
Жаря нам чахлых дроздов, чуть и сам не сгорел от усердья,
Ибо бегучий огонь разлился по старенькой кухне
И порывался уже лизать потолок языками.
75 Все мы, голодные гости и слуги все наши, в испуге
Бросились блюда снимать и тушить принялися. Отсюда
Видны уж горы Апулии, мне столь знакомые горы!
Сушит горячий их ветер. Никак бы на них мы не влезли,
Если бы отдых не взяли на ближней к Тривику вилле;
80 Но и то не без слез от дыма камина, в котором
Сучья сырые с зелеными листьями вместе горели.
Здесь я обманщицу-девушку ждал, глупец, до полночи;
Сон наконец сморил и меня, распаленного страстью.
Навзничь я лег и заснул; но зуд сладострастных видений
85 Мне запятнал в эту ночь и постельную простынь, и брюхо.
Двадцать четыре потом мы проехали мили  в повозке,
Чтобы прибыть в городок, которого даже и имя
В стих невозможно вместить; но узнают его по приметам:
Здесь и за воду с нас деньги берут; но хлеб превосходен,
90 Так что заботливый путник в запас нагружает им плечи:
Ибо в Канузии хлеб  как камень, а речка безводна,
Даром что был городок самим Диомедом основан.
Здесь мы расстались в слезах с опечаленным Барием нашим.
Вот мы приехали в Рубы, устав от пути чрезвычайно, 
95 Длинной дорога была и сильно размыта дождями.
День был наутро получше, зато дорога похуже
К рыбному Барию шла. А потом нас потешила вдоволь
Гнация (город сей был раздраженными нимфами создан).
Здесь нас хотели уверить, что тут на священном пороге
100 Ладан горит без огня! Одному иудею Апелле
Впору поверить тому, а не мне: я уверен, что нету
Дела богам до людей, и если порою природа
Чудное что производит,  не с неба они посылают!
Так в Брундизий окончился путь, и конец описанью.

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 5. Описание поездки Горация в свите Мецената в Брундизий в 37 г. до н.э., по Аппиевой дороге из Рима. Спутниками его были юрист Кокцей Нерва (легат Марка Антония), Фонтей, поэты Вергилий, Варий и их друг Тукка. Перечисляются все места, которые миновали путники за пятнадцать дней пути.


Ст. 23. Четвертый час  от рассвета, то есть около 910 часов утра.

Ст. 36. Скриб  писец: Гораций осмеивает тщеславную пышность чиновника из маленького городка.

Ст. 5369. В состязании шутов (характерно прозвище Мессия «Кикирр», означающее «петух») Сармент попрекает Мессия уродством, делающим его похожим на циклопа Полифема, Мессий Сармента  рабским положением; старый хозяин Сармента был казнен во время проскрипций, а новый хозяин отпустил его на волю, но вдова старого хозяина была еще жива.

Or. 92. Диомед  герой Троянской войны, по преданию, изгнанный из Аргоса в Италию, где ему приписывалось основание многих городов.

Ст. 101102. ...нету // Дела богам до людей...  «Боги не заботятся о земных делах»  основное положение эпикуреизма.


serm. i v egressum magna me accepit aricia roma...


После того, как оставил я стены великого Рима,
С ритором Гелиодором, ученейшим мужем из греков,
В бедной гостинице вскоре Ариция нас приютила;
Дальше был  Аппиев форум, весь корабельщиков полный
5 И плутов корчмарей.  Мы свой переезд разделили
На два; но кто не ленив и спешит, те и в день проезжают.
Мы не спешили; доро́гой же Аппия ехать покойней.
Здесь, от несвежей и мутной воды, повздорив с желудком,
Я поджидал с беспокойством, чтоб спутники кончили ужин.
10 Ночь между тем расстилала уж тень, появлялися звезды.
Слуги с владельцами лодок, а эти с слугами бранились:
«Эй! причаливай здесь!»  «У тебя человек уже триста!
Будет! Полно! Но пока разочлись и мула привязали,
Час уже целый прошел.  Комары и лягушки
15 Не дали спать.  Да лодочник пьяный с каким-то проезжим
Вза́пуски петь принялись про своих отдаленных любезных.
Этот заснул наконец; а тот, зацепив за высокий
Камень свою бечеву, пустил мула попастися;
Сам же на спину лег и спокойно всхрапнул, растянувшись.
20 Начинало светать; мы лишь тут догадались, что лодка
С места нейдет.  Тут, выскочив, кто-то как бешеный начал
Бить то мула, то хозяина ивовой палкой.  Досталось
Их головам и бокам!  Наконец мы насилу, насилу
На берег вышли в четыре часа.  Здесь лицо мы и руки
25 Чистой, Ферония, влагой твоею омыв и поевши,
Вновь протащились три мили и въехали в Анксур, который
Издали виден, красиво на белых утесах построен.
Здесь Мецената с Кокцеием мы поджидали приезда.
Оба отправлены были они с поручением важным;
30 Оба привыкли друзей примирять, соглашая их пользы.
Зрением слаб, здесь я черным коллирием очи помазал.
Прибыл меж тем Меценат; с ним Кокцеий и с ним же Фонтеий,
Муж во всем совершенный; он был Антонию другом,
Как никто не бывал.  Мы охотно оставили Фунды,
35 Где нас, как претор, встречал Ауфидий Косой.  Насмеялись
Вдоволь мы все и претексте его с пурпуровой прошивкой
И курильнице, пуще всего, сумасшедшего скриба!
После, усталые, в городе мы отдохнули Мамурров;
Здесь нам Мурена свой дом предложил, Капитон  угощенье.
40 Самый приятнейший день был за этим для нас в Синуэссе;
Ибо тут съехались с нами  Вергилий, и Плотий, и Варий,
Чистые души, которым подобных земля не носила
И к которым сильнее меня никто не привязан!
Что за объятия были у нас и что за восторги!
45 Нет! покуда я в здравом уме, ничего не сравняю я с другом!
Близ Кампанийского моста потом приютила нас вилла;
А поставщики соль и дрова нам прислали, как должно.
В Капуе наши мулы сложили поранее ношу;
Меценат занялся здесь игрой, а я и Вергилий
50 Сну предались, потому что в бросаньи мяча упражняться
Вредно и слабому зрению, вредно и слабым желудкам.
А миновавши корчмы Каудиума, несколько выше
Приняты были Кокцеием мы  в прекраснейшей вилле.
Муза! поведай нам кратко теперь, как в битву вступили
55 Мессий Цицирр и Сармент; открой и об роде обоих!
Мессий свой род знаменитый от осков ведет; а Сармента
Госпожа  и доныне жива: то они подвизались!
Начал Сармент: «Ты похож, мне сдается, на дикую лошадь».
Мы засмеялись.  А Мессий в ответ: «Соглашаюсь!»  И тут же
60 Он головою встряхнул.  Тот вскричал: «О, если бы рог твой
Вырезан не был, чего б ты не сделал, когда и увечный
Так ты грозишь!»  И подлинно лоб у него волосатый
С левой лица стороны ужасный рубец безобразит.
Тут наконец, подтрунив над его кампанийской болезнью,
65 Начал просить он его проплясать перед нами Циклопа,
Говоря, что не нужно ему ни котурна ни маски.
Много на это Цицирр; и спросил наконец: «Посвятил ли
Ларам он цепи свои, потому что, хотя он и служит
Скрибом, но право над ним госпожи не уменьшилось этим!
70 Дальше, зачем он сбежал, когда он так мал и тщедушен,
Что довольно и фунта муки для его пропитанья!»
Так мы продлили свой ужин и весело кончили вечер.
Прямо оттуда поехали мы в Беневент, где хозяин,
Жаря нам чахлых дроздов, чуть и сам не сгорел от усердья;
75 Ибо, разлившись по кухне, огонь касался уж крыши.
Все мы, голодные гости и слуги все наши, в испуге
Бросились блюда снимать и тушить принялися.  Отсюда
Видны уж горы Апулии, мне столь знакомые горы!
Сушит горячий их ветер.  Никогда б мы на них не взобрались,
80 Если бы не взяли отдых в соседственной Тривику вилле;
Но и то не без слез от дыма камина, в котором
Сучья сырые с зелеными листьями вместе горели.
Здесь я обманщицу-девочку прождал, глупец, до полночи;
И, наконец, как лежал на спине, в таком положеньи
85 Я неприметно заснул и во сне насладился любовью.
Двадцать четыре потом мы проехали мили  в повозке,
Чтобы прибыть в городок, которого даже и имя
В стих не вместишь; но узнают его по приметам:
Здесь продается простая вода; но хлеб превосходный,
90 Так что заботливый путник в запас нагружает им плечи;
Хлеб ведь в Канузии смешан с песком, а источника урна
Там небогата водой. Городок же был этот основан
Диомедом самим.  Здесь мы с Барием грустно расстались.
Вот мы приехали в Рубы, устав от пути чрезвычайно, 
95 Длинной дорога была и испорчена сильно дождями.
День был на утро получше; но в Бариум, рыбой обильный,
Хуже дорога пошла.  За ним нас потешила вдоволь
Гнация (город сей был раздраженными нимфами создан).
Здесь нас хотели уверить, что будто на праге священном
100 Ладан без пламени тает у них!  Одному лишь Апелле
Иудею поверить тому, а не мне: я учился
Верить, что боги беспечно живут, и если природа
Чудное что производит  не с неба они посылают!
Так в Брундизиум кончился путь, и конец описанью.

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 229231.

Сатира 5. В этой сатире Гораций описывает свое путешествие в Брундизиум (н. Бриндизи) в обществе Мецената, юриста Кокценя Нервы (прадеда императора Нервы), уполномоченного и легата Антония в Азии  Фонтейя Капитона, поэтов Вергилия, Вария и издателя «Энеиды» Плотия Тукки. Путешествие это состоялось в 37 году и было сделано с целью заключения нового мирного договора между Октавианом и Антонием. Первый Брундизийский мирный договор был заключен между ними в 40 году. Все путешествие заняло две недели. До древней столицы вольсков Анксура (над нынешней Таррачиной) Гораций ехал с греческим ритором Гелиодором, а затем соединился с Меценатом, Нервой и Капитоном. В Синуэссе, на границе Кампании к ним присоединились Вергилий, Тукка и Варий, расставшийся с ними в Канузиуме (в Апулии). Путешественники ехали по Аппиевой дороге (VII, Appia).


Ст. 4. От Аппиева Форума надо было ехать до следующей станции по каналу.

Ст. 7. Дорога Аппия, построенная в 312 году до н.э. Аппием Клавдием от Рима до Капуи, впоследствии продолжена до Брундизиума.

Ст. 24. В четыре часа  от восхода солнца, т. е. по-нашему в десятом часу утра.

Ст. 35. Ауфидий, бывший в Риме всего только писцом (скрибом), назначенный в маленький город Фунды преторским чиновником  префектом, чванился, точно был настоящим претором. Как государственный чиновник, он носил тогу с широкой пурпурной полосой, так что на вид был важнее самого Мецената, который, как всадник, не занимавший никакой должности, имел на одежде только узкую полосу.  Относительно прозвища «Косой» Дмитриев говорит: «Я почел нужным перевести прозвание Luscus и назвать его (Ауфидия) в переводе Ауфидий Косой, потому что Гораций, писавший это имя, вероятно имел в виду его буквальное значение и поставил его не без намерения посмеяться».

Ст. 38. Городом Мамурров названы Формии как родина некоего казнокрада Мамурры, которому покровительствовал Юлий Цезарь и на которого написано несколько эпиграмм Катуллом.

Ст. 39. Мурена. К этому Лицинию Мурене, шурину Мецената, обращена 10-я Ода II книги. Очевидно, самого Мурены в это время в Формиях не было, так как угощал путешественников Капитон, имевший дом в Формиях.

Ст. 46. Кампанийский мост  мост через реку Савон (н. Саона).

Ст. 49. Игра, которой занялся Меценат  игра в мяч.

Ст. 5471. В этих стихах, начинающихся шуточно-торжественным обращением к музе, описывается импровизированное представление  перебранка двух скоморохов, один из которых называется Цицирром, т. е. петухом, и таким образом является родоначальником «пульчинеллы» (т. е. петушка), одного из главных персонажей итальянской импровизированной комедии (commedia dell’arte), восходящей к осской ателлане. (См. А. Dietrich, Pulcinella, Leipzig 1897 и обширную статью об этой книге Ф. Ф. Зелинского в «Филологическом обозрении», М. 1897, том 13, отд. 2, стр. 106 слд.).

Ст. 64. Кампанийская болезнь  по-видимому, какие-то наросты или бородавки. Здесь, скорее всего, имеется в виду петуший гребень, украшавший Мессия.

Ст. 65. Циклоп  танец, изображавший циклопа Полифема, ослепляемого Одиссеем, известен еще из Аристофана (см. комедию «Богатство», ст. 287 слд., перевод А. Пиотровского, ‘Academia’ 1934, т. 2, стр. 521). Сармент говорит, что Мессию не надо для этого танца ни котурнов ни маски, намекая на его высокий рост и безобразную наружность.

Ст. 67 слд. ...Посвятил ли он парам цепи свои..., т. е. перестал ли он быть рабом, так как римляне посвящали домашним богам знаки своего прежнего состояния.

Ст. 87 слд. Что это за «городок, которого даме и имя а стих не вместить»,  в точности не выяснено. Это или Equus Tuticus в южном Самниуме, или же Ausculum  апулийский город на восток от Беневента.

Ст. 98. Гнация (или Эгнация), как говорит Гораций, была создана «раздраженными Нимфами». Вероятно этим указывается на недостаток или дурное качество воды в этом городе.


serm. i vi non quia, maecenas, lydorum quidquid etruscos...


Нет, Меценат, хоть никто из этрусков, лидийских потомков
Знатностью рода с тобой потягаться вовеки не сможет,
Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
Многие в древнее время вожди легионов великих, 
5 Нет! Ты орлиный свой нос задирать перед теми не любишь,
Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!
Ты говоришь, что тебе все равно, от кого кто родился,
Лишь бы родился свободным; ты знаешь, ты истинно знаешь,
Что из ничтожества стал царь Туллий владыкою Рима,
10 Да и до Туллия много мужей безвестного рода
Жили, храня добродетель, и были без знатности чтимы;
Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим
Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,
Даже римским народом ценился не более асса,
15 Глупым народом, который, ты знаешь, всегда недостойным
Почести рад расточать, без различия рабствуя славе
И без разбора дивясь и титлам и образам предков.
Ну, а ведь мы далеки и от этих его предрассудков.
Пусть, однако, народ отдает предпочтенье Левину,
20 А не безродному Децию; пусть исключает из списков
Цензор Аппий меня за то, что рабом был отец мой
(И поделом: почему не сидится мне в собственной коже?), 
Все-таки слава влечет сияньем своей колесницы
Низкого рода людей, как и знатных. Что прибыли, Тиллий,
25 Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?
Только что нажил завистников ты, каких и не знал бы,
Если б остался простым гражданином,  затем, что как скоро
Ты облачишься в сапожки да в тогу с широкой каймою,
Тотчас вопросы: «Кто он? От какого отца он родился?»
30 Словно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,
Именно, страстью красавцем прослыть,  куда ни пошел бы,
Как-то всегда он девицам умеет внушить подозренье,
Точно ли в нем хороши и лицо, и бедра, и ноги,
Зубы и волосы; так между нами и тот, кто охрану
35 Гражданам, Риму, державе, Италии, храмам священным
Наших богов обещал,  возбуждает заботу проведать,
Кто был отец у него и кто мать, не из низкого ль рода?..
«Как ты смеешь, сын Сира-раба, Дионисия, Дамы,
Граждан с Тарпейской скалы низвергать или Кадму для казни
40 Их предавать?»  «Но ведь Новий, товарищ мой, степенью целой
Ниже меня!»  «Это как же?»  «Что был мой отец, он такой же!»
Что же, иль думаешь ты, что сам ты Мессала иль Павел?
Этот ведь Новий зато заглушить своим голосом может
Двести телег да хоть три погребенья: вот он и в почете.
45 Но обращусь на себя! Сын раба, получившего волю,
Всем я противен как сын раба, получившего волю:
Нынче  за то, что тебе, Меценат, я приятен и близок;
Прежде  за то, что трибуном я был во главе легиона.
В этом есть разница! Можно завидовать праву начальства,
50 Но недоступна для зависти дружба твоя, потому что
Только достойных берешь ты в друзья, чуждаясь искательств.
Я не скажу, чтоб случайному счастию был я обязан
Тем, что мне выпала честь себя называть твоим другом.
Нет! Не случайность меня указала тебе, а Вергилий,
55 Муж превосходный, и Варий тебе обо мне рассказали.
В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:
Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.
Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,
Что объезжаю свои поля на коне сатурейском;
60 Просто сказал я, кто я. Ты ответил мне тоже два слова,
Я и ушел Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;
Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся
Дружбою мужа, который достойных людей отличает
И не на знатность глядит, а на жизнь и на чистое сердце.
65 Если же я по природе моей от тяжелых пороков
Чист и дурнрго во мне лишь немного, подобно родимым
Пятнам на теле здоровом; и если ушел от упрека
В скупости, в подлости или же в низком, постыдном разврате
Если я чист и невинен душой и друзьям драгоценен
70 (Вот как себя я хвалю!),  я отцу моему тем обязан.
Беден он был и владел не большим и не прибыльным полем,
К Флавию в школу, однако, меня не хотел посылать он,
В школу, куда сыновья благородные центурионов,
К левой подвесив руке пеналы и счетные доски,
75 Шли, и в платежные дни восемью медяками звенели.
Нет, решился он мальчика в Рим отвезти, чтобы там он
Тем же учился наукам, которым сенатор и всадник
Каждый своих обучают детей. Средь толпы заприметив
Платье мое и рабов провожатых, иной бы подумал,
80 Что расход на меня мне в наследство оставили предки.
Сам мой отец всегда был при мне неподкупнейшим стражем;
Сам, при учителе, тут же сидел. Что скажу я? Во мне он
Спас непорочность души, залог добродетелей наших,
Спас от поступков дурных и от всех подозрений позорных.
85 Он не боялся упрека, что некогда буду я то же,
Что он и сам был: публичный глашатай иль сборщик; что буду
Малую плату за труд получать. Я и тут не роптал бы;
Ныне ж тем больше ему я хвалу воздаю благодарно.
Нет! Покуда я смысл сохраню, сожалеть я не буду,
90 Что у меня такой был отец; не скажу, как другие,
Что-де не я виноват, что от предков рожден несвободных.
Нет! Ни в мыслях моих, ни в словах я не сходствую с ними!
Если б природа нам прежние годы, прожитые нами,
Вновь возвращала и новых родителей мы избирали,
95 Всякий бы выбрал других, честолюбия гордого в меру,
Я же никак не хотел бы родителей, коих отличье 
Ликторов связки и кресла курульные. Может быть, черни
Я бы казался безумцем; но ты бы признал мой рассудок
В том, что я не взвалил на себя непривычное бремя,
100 Ибо тогда б мне пришлось, неустанно гонясь за наживой,
Льстить одному и другому, возить одного и другого
Вместе с собою в деревню,  не ездить же мне в одиночку! 
Множество слуг и коней содержать на лугах травянистых,
Чтобы в колясках своих разъезжать. А нынче могу я
105 Даже и в самый Тарент отправляться на муле кургузом,
Коему спину натер чемодан мой, а всадник  Лопатки, 
Не упрекнут меня в скупости, я ведь не претор, не Тиллий,
Едущий вскачь по Тибурской дороге, и пятеро следом
Юных рабов  у иного кувшин, у иного урыльник,
110 Но впрямь, мне спокойнее жить, чем тебе, знаменитый сенатор!
Да и спокойней, чем многим другим. Куда пожелаю,
Я отправляюсь один, справляюсь о ценности хлеба,
Да о цене овощей, плутовским пробираюсь я цирком;
Под вечер часто на форум  гадателей слушать; оттуда
115 Я домой к пирогу, к овощам. Нероскошный мой ужин
Трое рабов подают. На мраморе белом два кубка
С ковшиком винным стоят, простая солонка, и чаша,
И узкогорлый кувшин  простой, кампанийской работы.
Спать я иду, не заботясь о том, что мне надобно завтра
120 Рано вставать и  на площадь, где Марсий кривляется бедный
В знак, что он младшего Новия даже и видеть не может.
Сплю до четвертого часа; потом, погулявши, читаю
Или пишу втихомолку я то, что меня занимает;
После я маслом натрусь  не таким, как запачканный Натта,
125 Краденным им из ночных фонарей. Уставши от зноя,
Брошу я мяч и с Марсова поля отправлюся в баню.
Ем, но не жадно, чтоб легким весь день сохранить мой желудок.
Дома потом отдохну. Жизнь подобную только проводят
Люди, свободные вовсе от уз честолюбия тяжких.
130 Я утешаюся тем, что приятней живу, чем когда бы
Квестором был мой отец, или дедушка, или же дядя.

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 6. О богатстве и знатности.


Ст. 1. ...этрусков, лидийских потомков...  Меценат был из этрусского рода, а этруски считались потомками малоазийских лидийцев.

Ст. 9. Туллий  Сервий Туллий, сын рабыни, ставший шестым римским царем.

Ст. 12. Левин  потомок Валерия Попликолы, одного из первых римских консулов после свержения царей, был настолько ничтожен, что даже в Риме, преклоняющемся перед знатью, не смог сделать политической карьеры.

Ст. 24. Тиллий  изгнанный Юлием Цезарем из сената, после его гибели вновь начал политическую карьеру; пурпурная полоса на тоге была знаком сенаторского достоинства.

Ст. 38 и след. Сенатор, сын вольноотпущенника, оправдывается тем, что другой сенатор  сам вольноотпущенник.

Ст. 59. Сатурий  местность близ Тарента, среди поместий римской знати.

Ст. 73. Центурионы  отставные унтер-офицеры римского войска, составляли «высшее общество» в городках, вроде горациевой Венузии.

Ст. 97. Ликторов связки и кресла курульные  знаки достоинства высших должностных лиц.

Ст. 120. Марсий  статуя сатира на римском форуме.


serm. i vi non quia, maecenas, lydorum quidquid etruscos...


Нет, Меценат, хоть никто из лидийцев не равен с тобою
Знатностью рода  из всех, на пределах Этрурии живших,
Ибо предки твои, по отцу и по матери, были
Многие в древнее время великих вожди легионов:
5 Нет! Ты орлиный свой нос поднимать перед теми не любишь,
Кто неизвестен, как я, сын раба, получившего волю!
Ты говоришь, что нет ну́жды тебе, от кого кто родился,
Только б был сам благороден; что многие даже и прежде
Туллия, так же как он, происшедши из низкого рода,
10 Жили, храня добродетель и были без знатности чтимы;
Знаешь и то, что Левин, потомок Валерия, коим
Гордый Тарквиний был свергнут с царского трона и изгнан,
Римским народом всегда  не более асса ценился,
Римским народом, которого суд и правдивость ты знаешь,
15 Этим безумным народом, который всегда недостойным
Почести рад расточать, без различия рабствуя славе,
Титлам и о́бразам предков всегда без разбора дивится.
Что тут нам делать, далеким от низких его предрассудков!
Пусть же Левину б он, а не Децию, новому родом,
20 Важные должности начал вверять; пусть я, как рожденный
Несвободным отцом, через цензора Аппия был бы
Выгнан: и мне поделом, чужую я кожу напялил!
Но ведь слава стремит за блестящей своей колесницей
Низкого рода людей, как и знатных.  Что прибыли, Тиллий
25 Что, сняв пурпур, опять ты надел и стал снова трибуном?
Только что нажил завистников ты; а ты их не знал бы,
Если б остался простым гражданином: затем, что как скоро
Ноги обует у нас кто в сапо́жки, грудь в пурпур оденет,
Тотчас вопросы: «Кто он? От какого отца он родился?»
30 Точно как Барр, тот, который престранной болезнию болен,
Именно страстью красавцем прослыть,  куда ни пошел бы,
Как-то всегда он девицам умеет внушить любопытство
Все рассмотреть в нем, и стан, и стройную ногу, и зубы,
Даже и волосы; так между нами  и тот, кто спасенье
35 Гражданам, Риму, империи, целой Италии, храмам
Наших богов обещал,  возбуждает заботу проведать,
Кто был отец у него, и кто мать, не из низкого ль рода?..
«Как ты смеешь, сын Сира-раба, Дионисия, Дамы,
Граждан с Тарпейской скалы низвергать или Кадму  для казни
40 Их предавать?  Да и Новий, товарищ мой, степенью целой
Ниже меня!  Ну что́ он?  Что́ был мой отец, он такой же!» 
Что же, иль думаешь ты, что сам ты Мессала иль Павел?
Этот ведь Новий зато, как ему попадутся навстречу
В форуме двести телег, да хоть три погребенья, так крикнет,
45 Что и голос трубы заглушит: он зато и в почете.
Но обращусь на себя я!  За что на меня нападают?
Нынче за то, что, быв сыном раба, получившего вольность,
Близок к тебе, Меценат; а прежде за то, что трибуном
Воинским был я и римский имел легион под начальством.
50 В этом есть разница!  Можно завидовать праву начальства,
Но не дружбе твоей, избирающей только достойных.
Я не скажу, чтоб случайному счастью я тем был обязан,
Нет! не случайность меня указала тебе, а Вергилий,
Муж превосходный, и Варий  тебе обо мне рассказали.
55 В первый раз, как вошел я к тебе, я сказал два-три слова:
Робость безмолвная мне говорить пред тобою мешала.
Я не пустился в рассказ о себе, что высокого рода,
Что поля объезжаю свои на коне сатурейском;
Просто сказал я, кто я.  Ты ответил мне тоже два слова;
60 Я и ушел.  Ты меня через девять уж месяцев вспомнил;
Снова призвал и дружбой своей удостоил. Горжуся
Дружбою мужа, который достойных людей отличает
И не смотрит на род, а на жизнь и на чистое сердце.
Впрочем, природа дала мне с прямою душою иные
65 Тоже, как всем, недостатки; правда, немного, подобно
Пятнам на теле прекрасном. Но если ушел от упрека
В скупости, в подлости или же в низком, постыдном разврате,
Если я чист и невинен душой и друзьям драгоценен
(Можно же в правде себя похвалить), я отцу тем обязан.
70 Беден он был и владел не обширным, не прибыльным полем.
К Флавию в школу, однако, меня не хотел посылать он,
В школу, куда сыновья благородные центурионов,
К левой подвесив руке пеналы и счетные доски,
Шли обучаться проценты по Идам считать и просрочку;
75 Но решился он мальчика в Рим отвезти, чтобы там он
Тем же учился наукам, которым у римлян и всадник
И сенатор своих обучают детей.  Посмотревши
Платье мое и рабов провожатых, иной бы подумал,
Что расход на меня мне в наследство оставили предки.
80 Нет, сам отец мой всегда был при мне, неподкупнейшим стражем
Сам, при учителях, тут же сидел.  Что скажу я?  Во мне он
Спас непорочность души, красоту добродетелей наших,
Спас от поступков меня он, спас и от мыслей бесчестных.
Он не боялся упрека, что некогда буду я то же,
85 Что он и сам был: публичный глашатай иль сборщик, что буду
Малую плату за труд получать.  Я и тут не роптал бы.
Ныне ж за это ему воздаю похвалу я тем боле,
И тем боле ему благодарностью вечной обязан.
Нет! Покуда я смысл сохраню, сожалеть я не буду,
90 Что такого имел я отца, не скажу, как другие,
Что не я виноват, что от предков рожден несвободных.
Нет! Ни в мыслях моих, ни в словах я не сходствую с ними!
Если б природа нам прежние годы, прожитые нами,
Вновь возвращала и новых родителей мы избирали,
95 Всякий бы выбрал других  честолюбия гордого в меру,
Я же никак не хотел бы родителей, коих отличье 
Ликторов связки и кресла курульные. Может быть, черни
Я б показался безумцем; но ты бы признал мой рассудок
В том, что не взял на себя я заемного бремени тягость.
100 Ибо тогда бы мне должно свое умножать состоянье,
В многих искать и звать того и другого в деревню,
Множество слуг и коней содержать и иметь колесницу.
Нынче могу я в Тарент на кургузом муле отправляться,
У которого спину натер чемодан мой, а всадник
105 Вытер бока.  И никто мне не скажет за это упрека
В скупости так, как тебя упрекают все, Тиллий, когда ты
Едешь, как претор тибурской дорогой, и пятеро следом
Юных рабов, кто с лоханью, кто с коробом вин. Оттого мне,
Право, спокойнее жить, чем тебе, знаменитый сенатор!
110 Да спокойней и многих других. Я, куда пожелаю,
Отправляюсь один, сам справляюсь о ценности хлеба,
Сам о цене овощей, плутовским пробираюсь я цирком;
По́д вечер часто и в форум  гадателей слушать; оттуда
Я к пирогу, к овощам и домой. Нероскошный мой ужин
115 Трое рабов подают. На мраморе белом два кубка
Вместе с циатом стоят, простая солонка и чаша,
И рукомойник  посуды простой, кампанийской работы.
Спать я иду, не заботясь о том, что мне надобно завтра
Рано вставь и на площадь, где Марсий кривляется бедный
120 В знак что он младшего Новия даже и видеть не может.
Сплю до четвертого часа; потом, погулявши, читаю
Или пишу, про себя, что-нибудь, что меня занимает;
После я маслом натрусь, не таким, как запачканный Натта,
Краденным им из ночных фонарей. Тут, ежели солнце
125 Жаром меня утомит и напомнит о бане прохладной,
Я от жара укроюсь туда. Насыщаюсь нежадно,
Ем чтоб быть сыту и легким весь день сохранить мои желудок.
Дома потом отдохну. Жизнь подобную только проводят
Люди, свободные вовсе от уз честолюбия тяжких.
130 Я утешаюся тем, что приятней живу, чем когда бы
Квестором был мой отец, или дедушка, или же дядя.

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 232235.

Сатира 6.


Ст. 1 слд. Меценат вел свой род от этрусского рода Цильниев, а этруски (или тиррены) считались выходцами из Лидии (см. Геродот, «История», I, 94, русский перевод Мищенка, М. 1888).

Ст. 9. Туллий  предпоследний римский царь Сервий Туллий (VI век до н.э.) родился по преданию от неизвестного отца и рабыни (см. Тит Ливий, «Римская история» IV, 3, русский перевод под ред. П. Адрианова, М. 1892).

Ст. 11, 12. Левин  лицо нам неизвестное. Гораций называет его потомком Валерия Публиколы, способствовавшего, как указывает Тит Ливий (II, 2), изгнанию из Рима царя Тарквиния Гордого и учреждению республики (509 год до н.э.).

Ст. 19. Деций  упоминается не как определенное лицо, а как вообще человек, хотя и плебейского происхождения, но славным своими заслугами перед родиной. Из рода Дециев самым известным был Публий Деций Мус, консул 340 года до н.э., погибший на войне с латинянами (см. Т. Ливий, VIII, 9).

Ст. 21. Цензор Аппий. Имеется в виду, очевидно, Аппий Клавдий Пульхер, цензор 50 года до н.э., исключивший из списка сенаторов многих сыновей вольноотпущенников. Гораций употребляет здесь имя Аппия в нарицательном смысле, как и выше имя Деция.

Ст. 24. Тиллий. Порфирион указывает, что это брат одного из убийц Юлия Цезаря, Луция Тиллия Кимвра. Он был изгнан Юлием Цезарем из сената, но после смерти Цезаря снова сделался военным трибуном и снова вошел в сенат. Гораций намекает на это словами «сняв пурпур, опять ты надел», т. е. принужден был оставить одежду с широкой пурпуровой полосой  принадлежность сенаторского звания,  а затем снова надел ее. Кроме этой одежды, сенаторы носили и особую обувь (ст. 28).

Ст. 3436. Под упоминаемым в этих стихах обещанием Гораций разумеет клятву, или присягу сенаторов.

Ст. 38. Сир, Дионисий, Дама  обычные имена рабов.

Ст. 40. Новий  выдуманное Горацием имя, обозначающее нового человека, который «степенью ниже» Горация, т.e. сам вольноотпущенник, тогда как Гораций сын вольноотпущенника.

Ст. 42. Мессала иль Павел  имена представителей знатнейших римских родов  Валериев и Эмилиев.

Ст. 4849. «Трибуном... был я»  в войске Брута, разбитого при Филиппах в 42 году.

Ст. 58. ...На коне сатурейском. Город Safurium или Satureium около Тарента славился своим коннозаводством.

Ст. 72. Сыновья благородные центурионов  ирония,  так как центурионы, «сотники»  низшая командная должность в римских войсках.

Ст. 74. Иды  день в середине месяца (приблизительно полнолуние), приходившийся в марте, мае, июле и октябре на 15-е число, а в остальных месяцах на 13-е. В Иды у римлян производились всякого рода платежи (ср. Эп. 2, ст. 69 сл.).

Ст. 85. Публичный глашатай, иль сборщик. Отец Горация был в Венузии сборщиком государственных податей и повинностей.

Ст. 97. Ликторов пуки и кресла курульные  знаки достоинства высших должностных лиц.

Ст. 112. ...Плутовским пробираюся цирком... В окрестностях Большого цирка (Circus Maximus), как и на форуме, собирались всякие праздношатающиеся и обманщики: гадатели, астрологи, площадные лекари и всякий подобный сброд. Тут же по вечерам сбывались и всякие краденные вещи.

Ст. 115. Трое рабов  повар, накрывающий на стол и разливатель вина. У богатых римлян слуг было гораздо больше.

Ст. 119120. Марсий  сатир, которого в музыкальном состязании победил Аполлон и велел содрать с него кожу. Статуя Марсия стояла около ораторской трибуны на римском форуме, где помещалась и меняльная лавка ростовщика Новия. В пояснение этих стихов Дмитриев замечает:  Мы говорим о ростовщиках, что они со своих должников «кожу дерут».

Ст. 121. До четвертого часа  т. е. по-нашему до десятого. См. Сат. I, 5, ст. 24.


serm. i vii proscripti regis rupili pus atque venenum...


Всякий цирюльник и всякий подслепый, я думаю, знает,
Как полуримлянин Персий, с проскриптом Рупилием в ссоре
(Прозванным Царь), отплатил за его ядовитость и гнусность.
Персии богач был, имел он большие дела в Клазоменах;
5 С этим Рупильем Царем вступил он в жестокую тяжбу.
Был он крутой человек, ненавидимый всеми не меньше,
Чем и соперник его; надменен и горд, в оскорбленьях
Он на белых конях обгонял и Сизенну и Барра.
Я возвращаюсь к Рупилию снова. Никак невозможно
10 Было врагов примирить, затем что сутяги имеют
То же право стоять за себя, как и храбрые в битве!
Так и меж Гектором, сыном Приама, и храбрым Ахиллом
Гнев был настолько велик, что лишь смерть развела ратоборцев,
Ибо в обоих бойцах высокое мужество было!
15 Если ж вражда между слабых идет иль война меж неравных,
Так, как случилось между Диомедом и Главком-ликийцем,
То трусливый назад  и подарки еще предлагает!
Персий с Рупилием в битву вступили пред претором Брутом:
Азией правил богатою он. Сам Биф и сам Бакхий
20 Менее были б равны, чем они, на побоище этом.
Оба воинственным пылом кипят  залюбуешься, глядя!
Персии свой иск изложил и всеми был дружно осмеян.
Претора Брута сперва расхвалил он и спутников Брута:
Солнцем всей Азии Брута назвав, он к звездам благотворным
25 Свиту его приобщил; одного лишь Рупилия назвал
Псом  созвездием злым, ненавистным для всех земледельцев.
Несся он шумно, как зимний поток нерубленым лесом.
А пренестинец в ответ на его ядовитые речи
Начал браниться, да так, как бранится мужик-виноградарь,
30 Сидя верхом на суку и услышав, как праздный прохожий
Крикнет ему: «Кукушка, кукушка!»  и бросится в бегство.
Вот грек Персий, латинского уксуса вдоволь отведав,
Вдруг закричал: «Умоляю богами, о Брут благородный!
Ты ведь с царями справляться привык: для чего же ты медлишь
35 Этому шею свернуть? Вот твое настоящее дело!»

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 7. Описание тяжбы, свидетелем которой Гораций был в 43 г. до н.э. на службе у Брута в Малой Азии; Марк Брут был убийцей Юлия Цезаря, его предок Луций Брут Старший, по преданию, в VI в. до н.э. изгнал царей из Рима; отсюда утка Персия (ст. 32). Двое сутяг комически сравниваются то с гладиаторами Бифом и Бакхием, то с героями Илиады» Ахиллом и Гектором (песнь 22), Диомедом к Главком (песнь 6).


Ст. 28. Пренестинец  уроженец Пренеста, города в Лации.


serm. i vii proscripti regis rupili pus atque venenum...


Всякий цирюльник и всякий подслепый, я думаю, знает,
Как полуримлянин Персий, с проскриптом Рупилием в ссоре
(Прозванным Царь), отплатил за его ядовитость и гнусность.
Персии богач был, имел он большие дела в Клазоменах;
5 С этим Рупильем-Царем имел он тяжелую тяжбу.
Жесткий он был человек, ненавистник; в том и Царя он
Мог превзойти. И надменен и горд, оскорбительной речью
Он на белых конях обгонял и Сизенну и Барра.
Возвращаюсь к Рупилию снова. Никак не возможно
10 Было их согласить, затем, что сутяги имеют
То же право стоять за себя, как и храбрые в битве.
Как между Гектором, сыном Приама, храбрым Ахиллом
Гнев был настолько велик, что лишь смерть развела ратоборцев.
А причиной одно: в них высокое мужество было!
15 Если ж вражда между слабых идет, иль война меж неравных,
Так, как случилось между Диомедом и Главком-ликийцем, 
То трусливый назад; и подарки еще предлагает!
Персий с Рупилием в битву вступили пред претором Брутом:
Азией правил богатою он. Сам Биф и сам Бакхий
20 Менее были б равны, чем они на побоище этом.
Оба выходят на суд, друг на друга горящие гневом,
Оба великое зрелище взорам собранья готовят.
Персий свой иск изложил и был всеми согласно осмеян.
Претора Брута сперва расхвалил он, потом и когорты,
25 Солнцем всей Азии Брута назвав, он к звездам благотворным
Свиту его приобщил; одного лишь Рупилия назвал
Псом  созвездием злым, ненавистным для всех земледельцев.
Персий стремился, как зимний поток нерубленным лесом.
Начал прене́стец потом; отплатил он ему, и с избытком.
30 Так виноградарь, когда закукует прохожий кукушкой,
Бранью его провожает, пока он из глаз не исчезнет.
Вот грек Персий, Италии уксусом выкупан вдоволь,
Вдруг закричал: «Умоляю богами, о Брут благородный!
Ты, который с царями справляться привык! Для чего ты
35 Этого терпишь?  Оно бы твое настоящее дело!»

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 236237.

Сатира 7.


Ст. 14. Действующие лица этой «тяжбы», или перебранки: 1) Публий Рупилий по прозвищу «Царь» (Rex), родом из Пренесты, был в 43 году подвергнут проскрипции Октавианом и бежал к Бруту, где поссорился с Горацием, и 2) Персий, сын азиатского грека и римлянки, торговец из малоазиатского города Клазомен.

Ст. 8. Выражение на белых конях очевидно поговорочное. Ср. у Вергилия («Энеида», XII, 84) о конях Пилумна: «Превосходящих снега белизной, а скоростью ветер» (перевод С. M. Соловьева, ‘Academia’, 1933).

Ст. 1216. Гораций сравнивает перебранку Персия и Рупилия со спором гомеровских героев. О Главке и Диомеде см. «Илиаду» VI, ст. 119236.

Ст. 27. Созвездие Пса считалось иссушающим почву.

Ст. 30. ...Закукует прохожий кукушкой... Чтобы понять это место,  говорит Дмитриев,  надо обратиться к Плинию (кн. 3. гл. 9): «Подчистка виноградных лоз, говорит он, должна проводиться в первые две недели после весеннего равноденствия: и поэтому сельские жители считают за большой себе стыд, когда во время этой работы закукует кукушка, как признак, что они опоздали. Это между поселян подаёт повод к различным шуткам. Известно, что в Италии садили обыкновенно виноград около вязов. Прохожий, увидя на дереве крестьянина, обрабатывающего виноградные лозы, на смех ему куковал кукушкой и мешал его работе».

Ст. 32. ...Италии уксусом..., т. е. «крепким словцом» или остротами Рутилия.

Ст. 34. ...С царями справляться привык... Персий ссылается не только на убийство Юлия Цезаря, но и на изгнание Юнием Брутом Тарквиния Гордого (VI в. до н.э.), как будто и то и другое было делом Марка Брута.


serm. i viii olim truncus eram ficulnus, inutile lignum...


Некогда был я чурбан, смоковницы пень бесполезный;
Долго думал мужик, скамью ли тесать иль Приапа.
«Сделаю бога!»  сказал. Вот и бог я! С тех пор я пугаю
Птиц и воров. Отгоняю воров я правой рукою
5 И непристойным колом, покрашенным красною краской.
А тростник на моей голове птиц прожорливых гонит,
Их не пуская садиться в саду молодом на деревья.
Прежде здесь трупы рабов погребались, которые раб же
В бедном гробу привозил за гроши из тесных каморок.
10 Кладбище здесь находилось для всякого нищего люда:
Для Пантолаба-шута и для мота мотов Номентана.
С надписью столб назначал по дороге им тысячу футов,
По полю триста, чтоб кто не вступился в наследие мертвых,
Ну, а теперь Эсквилин заселен; тут воздух здоровый.
15 Нынче по насыпи можно гулять, где еще столь недавно
Белые кости везде попадались печальному взору.
Но ни воры, ни звери, которые роют тут норы,
Столько забот и хлопот мне не стоят, как эти колдуньи,
Ядом и злым волхвованьем мутящие ум человеков.
20 Я не могу их никак отучить, чтоб они не ходили
Вредные травы и кости сбирать, как только покажет
Лик свой прекрасный луна, по ночным небесам проплывая.
Видел я сам и Канидию в черном подобранном платье, 
Здесь босиком, растрепав волоса, с Саганою старшей
25 Шли, завывая, они; и от бледности та и другая
Были ужасны на вид. Сначала обе ногтями
Землю копали; потом зубами терзали на части
Черную ярку, чтоб кровь наполнила яму, чтоб тени
Вышли умерших  на страшные их отвечать заклинанья.
30 Был у них образ какой-то из шерсти, другой же из воску.
Первый, побольше, как будто грозил восковому; а этот
Робко стоял перед ним, как раб, ожидающий смерти!
Тут Гекату одна вызывать принялась; Тизифону
Кликать  другая. Вокруг, казалось, ползли и бродили
35 Змеи и адские псы, а луна, от стыда покрасневши,
Скрылась, чтоб дел их срамных не видать, за высокой гробницей.
Ежели в чем я солгал, пусть дерьмом меня замарают
Вороны; явятся пусть, чтоб меня обмочить и обгадить,
Юлий, как щепка сухой, Педиатия с вором Вораном!
40 Но для чего пересказывать все? Рассказать ли, как тени
Попеременно с Саганой пронзительным голосом выли,
Как зарывали они волчью бороду с зубом ехидны
В черную землю тайком, как сильный огонь восковое
Изображение жег, и как, наконец, содрогнувшись,
45 Я отомстил двум мегерам за все, что я видел и слышал;
Треснул я, сзади рассевшийся пень, с оглушительным звуком,
Точно как лопнул пузырь. Тут колдуньи как пустятся в город!
То-то вам было б смешно посмотреть, как рассыпались в бегстве
Зубы Канидии тут, как свалился парик у Саганы,
50 Травы и даже запястья волшебные с рук у обеих.

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 8. Описание колдовства Канидии (см. эподы 5 и 17) от лица деревянной статуи бога Приапа на Эсквилинском кладбище.


serm. i viii olim truncus eram ficulnus, inutile lignum...


Некогда был я чурбан, от смоковницы пень бесполезный;
Долго думал художник, чем быть мне, скамьей иль Приапом.
«Сделаю бога!»  сказал. Вот и бог я! С тех пор я пугаю
Птиц и воров. Я правой рукой воров отгоняю,
5 Так же как удом своим, что краснеет меж чресел бесстыдно;
А тростник на моей голове птиц прожорливых гонит,
Их не пуская садиться в саду молодом на деревья.
Прежде здесь трупы рабов погребались, которые раб же
В бедном гробу привозил за наемную скудную плату.
10 Общее было здесь всякого нищего люда кладбище;
Пантолаба ль шута, Номентана ль известного мота.
С надписью столб назначал по дороге им тысячу пядей,
По́ полю триста, чтоб кто не вступился в наследие мертвых,
Холм Эсквилинский теперь заселен; тут воздух здоровый.
15 Нынче по насыпи можно гулять, где еще столь недавно
Белые кости везде попадались печальному взору.
Но ни воры, ни звери, которые роют тут землю,
Столько забот и хлопот мне не стоят, как эти колдуньи,
Ядом и злым волхвованьем мутящие ум человеков.
20 Я не могу их никак отучить, чтоб они не ходили
Вредные травы и кости сбирать, как скоро покажет
Лик свой прекрасный луна, проходя по лазурному небу.
Видел Канидию сам я, одетую в черную паллу,
Как босиком, растрепав волоса, с Саганою старшей,
25 Здесь завывали они; и от бледности та и другая
Были ужасны на вид.  Сначала обе ногтями
Стали рыть землю; потом теребили и рвали зубами
Черную ярку и кровью наполнили яму, чтоб тени
Вызвать умерших  на страшные их отвечать заклинанья.
30 Вынули образ какой-то из шерсти; другой же из воску.
Первый был больше, как будто грозил восковому; а этот
Робко стоял перед ним, как раб, ожидающий смерти!
Тут Гекату одна вызывать принялась; Тизифону
Кликать другая. Вокруг их, казалось, ползли и бродили
35 Змеи и адские псы, а луна, от стыда покрасневши,
Скрылась, чтоб дел их срамных не видать, за высокой гробницей.
Если я лгу в чем, пускай белым калом обгадят главу мне
Вороны; явятся пусть, чтоб меня обмочить и обгадить
Юлий, как щепка сухой, Педиатия с вором Вораном.
40 Но зачем мне рассказывать все!  Рассказать ли, как тени
Попеременно с Саганой пронзительным голосом выли,
Как украдкою бороду волчью с зубом ехидны
В землю зарыли они, как сильный огонь восковое
Изображение сжег, как, от ужаса я содрогнувшись,
45 Был отомщен, свидетель и слов и деяний двух фурий!
Сделан из дерева, сзади я вдруг раскололся и треснул,
Точно как лопнул пузырь.  Тут колдуньи как пустятся в город!
То-то вам было б смешно посмотреть, как попадали в бегстве
Зубы Канидии тут и парик с головы у Саганы,
50 Травы и даже запястья волшебные с рук у обеих!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 238239.

Сатира 8. Написана от лица деревянной статуи бога Приапа. Действие происходит на Эксвилинском холме, где было раньше кладбище, а затем Меценатом был построен дом и насажен сад (ст. 5, 37, 38 и 39, пропущенные Дмитриевым,  перевод Н. С. Гинцбурга).


serm. i ix ibam forte via sacra, sicut meus est mos...


Шел я случайно Священной дорогою  в мыслях о чем-то,
Так, по привычке моей, о безделке задумавшись. Некто
Вдруг повстречался со мной, мне по имени только известный.
За руку взял он меня: «Ну, как поживаешь, любезный?»
5 «Так, ничего,  говорю,  и тебе желаю того же».
Он не отходит. «Не нужно ль чего?»  говорю с нетерпеньем.
Он начинает»  «Ты знаешь меня, человек я ученый...»
«Что ж,  говорю я,  тем лучше!» да сам норовлю: ускользнуть бы!
Стану слуге говорить,  а пот с меня катится градом
10 От головы до подошв. «Ах, был бы я желчным Баганом 
То-то б отбрил молодца!»  про себя я подумал. А спутник
Улицы, город хвалить принялся. Но, не слыша ни слова,
«Верно, ты хочешь,  сказал,  ускользнуть от меня: я уж вижу!
Только тебе не уйти: не пущу и пойду за тобою!
15 А куда ты идешь?»  «Далеко! Не трудись понапрасну!
Друга хочу навестить: ты даже его и не знаешь:
Нынче больной он лежит за Тибром, под Цезарским садом». 
«Я не ленив и не занят сейчас  прогуляюсь с тобою!»
Точно упрямый осленок, навьюченный лишнею ношей,
20 Голову я опустил; а спутник опять начинает:
«Если я знаю себя, то ты меня сделаешь другом
Большим, чем Виск или Варий. Подумай-ка: кто сочиняет
Столько стихов и так скоро, как я? Кто в пляске так ловок?
В пенье же сам Гермоген, хоть он лопни, со мной не сравнится!»
25 Чтобы прервать разговор, я спросил: «А мать и родные
Есть у тебя, чтоб успехом твоим от души любоваться?»
   
«Всех схоронил! Никого»  «Вот прямо счастливцы!  подумал
Я про себя,  а вот я еще жив! Добивай же! Недаром
30 Жребий в урне встряхнув, предрекла мне старуха сабинка 
«Этот ребенок,  сказала она,  не умрет ни от яда,
Ни от стали врага, ни от боли в боку, ни от кашля,
Ни от подагры: болтун его сгубит, болтун изничтожит 
Пусть же, коль жизнь дорога, он всегда болтунов бережется!»
35 Вот уж до храма мы Весты дошли, уж близился полдень.
Спутник мой должен бы в суд пойти, а не то за неявкой
Дело бы он проиграл. «Если любишь меня,  он сказал мне, 
То помоги мне: побудь там немножко со мною!» «Куда уж!
Времени нет у меня; да я и законов не знаки»
40 «Что же мне делать?  он молвил в раздумье.  Тебя ли оставить
Или уж тяжбу мою?»  «Конечно, меня! Что тут думать!»
«Нет, не оставлю!»  сказал и снова пошел он со мною!
С сильным бороться нельзя: я  за ним. «А как поживает
И хорош ли к тебе Меценат? Он ведь друг не со всяким!
45 Он здравомыслящ, умен и с Фортуною ладить умеет.
Вот кабы ты представил ему одного человека 
Славный бы в доме его у тебя появился помощник!
Разом оттер бы ты всех остальных!»  «Кому это нужно?
Вовсе не так мы живем, как, наверное, ты полагаешь:
50 Дом Мецената таков, что никто там другим не помехой.
Будь кто богаче меня иль ученее  каждому место!»
«Чудно и трудно поверить!»  «Однако же так!»  «Тем сильнее
Ты охоту во мне возбудил к Меценату быть ближе!»
«Стоит тебе захотеть! Меценат лишь сначала неласков;
55 Ты же с искусством твоим все преграды легко одолеешь
И победишь!»  «Хорошо! покажу я, на что я способен!
Хоть рабов у него подкуплю, а уж я не отстану!
Выгонят нынче  в другой раз приду; где-нибудь перекрестком
Встречу его и пойду провожать. Что же делать! Нам, смертным,
60 Жизнь ничего не дает без труда: уж такая нам доля!»
Так он болтал. Вдруг вижу я друга  Аристия Фуска.
Был он знаком и с моим болтуном. Пошли разговоры:
«Как? Откуда? Куда?»  Стоим; я жму ему руки,
Дергаю, знаки даю, головою киваю, глазами
65 Так и вращаю, чтоб спас он меня. А лукавец смеется
И не желает понять. Тут вся желчь во мне закипела!
«Ты, Аристий, хотел мне что-то сказать по секрету?»
«Помню,  сказал он,  но лучше найдем поудобнее время:
У иудеев тридцатая ныне суббота и праздник;
70 Что за дела в подобные дни?»  «Я чужд предрассудков!» 
Так говорю я; а он: «Да я-то не чужд, к сожаленью!
Я человек ведь простой, что делать! Уж лучше отложим!»
Черный же день на меня! Он ушел, и остался я снова
Нем под ножом палача. Но, по счастью, истец нам навстречу.
75 «Где ты, бесчестный?»  вскричал он. Потом ко мне обратился
С просьбой: свидетелем быть. Я скорей протянул уже ухо!
В суд повели молодца, вслед за ними и справа и слева
С криком народ повалил. Так избавлен я был Аполлоном!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 9. Разговор с болтуном, пытающимся втереться в доверие к Меценату.


Ст. 1. Священная дорога  центральная улица в Риме.

Ст. 35. Храм Весты  располагался на Священной улице, недалеко от форума, где заседал суд.

Ст. 68. Тридцатая суббота  по толкованию античных комментаторов, суббота, совпадающая с новолунием; однако, несмотря на это объяснение, смысл слов Фуска не вполне ясен.

Ст. 75. Я скорей протянул уже ухо!  Прикосновение к уху было знаком приглашения в свидетели на суд.


serm. i ix ibam forte via sacra, sicut meus est mos...


Шел я случайно Священною улицей  в мыслях о чем-то,
Так, по привычке моей, о безделке задумавшись.  Некто
Вдруг повстречался со мной, мне по имени только известный
За руку взяв, он сказал мне: «Ну, как поживаешь, любезный?»
5 «Так, потихоньку, как видишь. За добрый привет  исполненья
Всех желаний тебе!»  Но, видя, что шел он за мною,
Я с вопросом к нему: не имеет ли нужды во мне он?
«Мы ведь известны тебе,  он сказал:  мы ученые люди!»
«Знаю,  ему я в ответ,  и тем больше тебя уважаю!»
10 Сам торопясь, нельзя ли уйти, и пошел поскорее,
Только что изредка на ухо, будто шепчась со слугою.
Пот между тем с нетерпенья дождем так с меня и катился
От головы до подошв.  «О Болан, да как же ты счастлив,
Что с такой ты рожден головой!» я подумал. А спутник
15 Улицы, город хвалить принялся. Но, не слыша ни слова,
«Верно ты хочешь,  сказал,  ускользнуть от меня: я уж вижу!
Только тебе не уйти: не пущу, и пойду за тобою!
А куда ты идешь?»  «Далеко! Мой знакомый  за Тибром;
Там, у садов; он с тобой незнаком. Что кружить попустому!»
20 «Я не ленив  провожу!» Опустил я с отчаянья уши,
Точно упрямый осленок, навьюченный лишнею ношей.
А сопутник опять: «Если знаю себя я, конечно,
Дружбу оценишь мою ты не меньше, чем дружбу другого,
Виска, сказать например, или Вария.  Кто сочиняет
25 Столько стихов и так скоро, как я? Кто в пляске так ловок?
В пеньи же сам Гермоген мой завистник!»  «А что,  тут спросил я,
Чтобы прервать разговор,  есть и мать у тебя, и родные?»
«Всех схоронил! Никого!»  «Вот прямо счастливцы!  подумал
Я про себя,  а вот я... еще жив на мученье! Недаром,
30 Жребий в урне встряхнув, предрекла старуха сабинка:
«Этот ребенок, сказала она, не умрет ни от яда,
Ни от стали врага, ни от боли в боку, ни от кашля;
Ни подагра его не возьмет... Но как в возраст придет он,
Надо беречься ему болтунов!»  Вот дошли мы до храма
35 Весты, а дня уж четвертая часть миновала! Мой спутник
Поручился явиться в суде, а неявкою  дело
Было б проиграно.  «Если ты любишь меня, он сказал мне,
Помоги мне: побудь там немножко со мною!»  «Я, право,
Долго стоять не могу; да я и законов не знаю!»
40 «Что же мне делать?  он молвил в раздумье.  Тебя ли оставить
Или уж тяжбу?»  «Конечно, меня! Тут чего сомневаться!»
«Нет, не оставлю!»  сказал  и снова пошел он со мною!
С сильным бороться нельзя; я за ним.  «Что? как ныне с тобою
И хорош ли к тебе Меценат?  Он ведь друг не со всяким!
45 Здравомыслящ, умен, и с Фортуною ладить умеет.
Если б один человек... мог втереться к нему! Помоги-ка:
Был бы помощник твой в ролях вторых! Всех отбил бы! Клянуся!»
«Полно!  ему я сказал,  мы не любим там этих проделок!
Дом Мецената таков, что никто там другим не помехой.
50 Будь кто богаче меня иль ученее  каждому место!»
«Чудно и трудно поверить!»  «Однако же так!»  «Тем сильнее
Ты охоту во мне возбудил к Меценату быть ближе!»
«Стоит тебе захотеть! Меценат лишь сначала неласков;
Впрочем, доступен он всем!»  «Ничего, как-нибудь постараюсь!
55 Хоть рабов у него подкуплю, а уж я не отстану!
Выгонят нынче  в другой раз приду; где-нибудь перекрестком
Встречу его и пойду провожать. Что же делать! Нам, смертным,
Жизнь ничего не дает без труда: уж такая нам доля!»
Так он болтал без умолку!  Вот, встретясь с Аристием Фуском
60 (Знал он его хорошо), я помедлил идти; обменялись
Мы вопросами с ним: «Ты откуда? куда?»  Я за тогу
Фуска к себе потянул и за обе взял руки; и тихо,
Сделавши знак головой, сам глазами мигнул, чтоб избавил
Как-нибудь он от мученья меня.  А лукавец смеется
65 И не желает понять.  Тут вся желчь во мне закипела!
«Ты, Аристий, хотел мне что-то сказать по секрету?»
«Помню,  сказал он,  но лучше в другое удобное время.
У иудеев тридцатая ныне суббота и праздник;
Что за дела в подобные дни, и на что оскорблять их!»
70 «Строг же ты в совести!  я возразил,  а я, признаюся,
Я не таков!»  «Что же делать!  в ответ он,  я многим слабее
Я человек ведь простой, с предрассудками; лучше отложим!»
Черный же день на меня! Он ушел, и остался я снова
Под злодейским ножом.  Но, по счастью, ответчик навстречу.
75 «Где ты, бесчестный?» вскричал он. Потом он ко мне обратился
С просьбой: свидетелем быть. Я скорей протянул уже ухо!
Повели молодца! Вслед за ними и справа и слева
С криком народ повалил!  Так избавлен я был Аполлоном!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 240242.

Сатира 9.


Ст. 1. Священная улица (Sacra via)  одна из наиболее удобных и красивых улиц Рима, излюбленное место для городских прогулок.

Ст. 30. Старуха сабинка. Сабиняне были известны как гадатели и прорицатели.

Ст. 68. Тридцатая суббота. О каком именно иудейском празднике говорит Гораций, не выяснено. Хотя Аристий Фуск и ссыпается на этот праздник только для того, чтобы отвязаться от Горация и его спутника, но это упоминание о иудейском празднике свидетельствует в глубоком проникновении в Рим этой эпохи иноземных культов.

Ст. 76. ...Протянул уже ухо. «Если человек, обязанный поручительством явиться к суду, vadatus, в назначенный день не являлся, тогда, по прошествии часа, назначенного к явке, дозволялось вести его силою к претору. Но прежде употребления насилия надлежало взять в свидетели тех, которые при этом случились. Получив же их согласие быть свидетелями, в знак этого, брали их за ухо, приговаривая... ‘помни, что ты в этом деле будешь свидетелем...’» (Дмитриев).

Ст. 78. Гораций пародирует 443-й стих XX книги «Илиады» Гомера.


serm. i x lucili, quam sis mendosus, teste catone...


[Сколько, Луцилий, в тебе недостатков,  готов доказать я,
Даже Катона в свидетели взяв,  ведь Катон, твой поклонник,
Сам принужден у тебя исправлять неудачные строки;
Тонко работает он  понятно, что вкус его лучше,
5 Чем у иного, в которого смолоду палкой и плеткой
Вбили готовность прийти во всеоружье науки,
Чтобы престиж поддержать писателей древних, на коих
Мы, молодые, глядим свысока. Итак, повторяю]:
Да! Я, конечно, сказал, что стихи у Луцилия грубы,
10 Что без порядка бегут они. Кто же, бессмысленный, будет
В этом его защищать? Однако на той же странице
Я же его и хвалил: за едкую соль его шуток.
Эта заслуга  за ним, но другие признать не могу я 
Если бы так, мне пришлось бы хвалить и Лаберия-мима!
15 Это неплохо  суметь у читателя рот разулыбить,
Но чтобы слыть настоящим писателем, этого мало.
Краткость нужна, чтобы речь стремилась легко и свободно.
Чтобы в словах не путалась мысль и ушей не терзала.
Нужно, чтоб слог был то важен, то кстати шутлив, чтобы слышен
20 Был бы в нем голос не только оратора или поэта,
Но человека со вкусом, который щадит свои силы,
Зная, что легкою шуткой решается важное дело
Лучше подчас и верней, чем речью суровой и резкой.
Это знали отлично поэты комедии древней.
25 Нам бы не худо последовать им, а их не читают
Ни прекрасный, собой Гермоген, ни та обезьяна,
Чье все искусство в одном: подпевать Катуллу да Кальву!
«Так, но Луцилий хорош и тем, что в латинские строки
Много он греческих слов примешал».  Отсталый ты критик!
30 Это ведь было под силу и Пифолеонту Родосцу! 
«Что же столь дивного тут?»  «Да просто приятна для слуха
Смесь языков, как для вкуса смесь вин, смесь фалерна с хиосским».
Право? И только в стихах? А может быть, даже и в прозе 
Вот, например, когда суд разбирает Петиллия дело,
35 И выступают Валерий Корвин да Публикола Педий,
Ты бы хотел, чтоб они, позабыв об отцах и отчизне,
В поте лица мешали слова родные с чужими
И лопотали бы так, как в Канузии люд двуязычный? 
Я ведь и сам, хоть не грек, сочинял по-гречески прежде;
40 Но однажды средь ночи, когда сновиденья правдивы,
Вдруг мне явился Квирин и с угрозой сказал мне: «Безумец!
В Греции много поэтов. Толпу их умножить собою 
То же, что в рощу дров наносить,  ничуть не умнее!»
Пусть же надутый Альпин сколько хочет терзает Мемнона
45 Или же грязью уродует Рейн; мои же безделки
В храме, где Тарпа судьей, никогда состязаться не будут,
Да и не будут по нескольку раз появляться на сцене.
Ты лишь один среди нас, Фунданий, умеешь заставить
Хитрых прелестниц острить, а Дава  дурачить Хремета;
50 У Поллиона цари выступают в стихах шестистопных;
Пламенный Варий ведет величавый рассказ в эпопее,
Равных не зная себе; а добрые сельские музы: 
Нежное, тонкое чувство Вергилию в дар ниспослали.
Я же сатиры пишу,  и удачней, чем писывал раньше
55 Добрый Варрон Атацин, а с ним и другие поэты,
Хоть и слабее, чем тот, кто стяжал себе вечную славу,
Риму сатиру открыв: с него я венца не срываю!
Ну, а Луцилий? О нем я сказал: он  мутный источник,
Больше ненужного в нем, чем того, что пригодно. Но вспомни:
60 Разве нет недостатков в самом великом Гомере?
Разве скромный Луцилий не делал поправок  и в ком же?
В трагике Акции! Разве над Эннием он не смеялся?
Разве, других порицая, себя он не выше их ставит?
Что же мешает и нам, читая Луцилия, тоже
65 Вслух разбирать: натура ль его иль натура предмета
В гладких стихах отказала ему, но он пишет, как будто
Думает только о том, чтоб шесть стоп в стихе уместились,
Да чтобы двести стихов натощак, да столько же после
Ужина! Что ж, говорят, ведь писал же так Кассий Этрусский:
70 Словно река, он стихами кипел и по смерти сожжен был
С кипой стихов: их одних на костер погребальный достало!
Я повторяю: Луцилий, конечно, изящен и тонок,
Строчки отделывал он, конечно, искусней, чем грубый
Наш поэт, изобретший стихи, неизвестные грекам,
75 Или толпа остальных стихотворцев поры стародавней;
Но ведь когда бы, по воле судьбы, он в наше жил время,
Много бы вычеркнул сам из своих он писаний, стараясь
В них совершенства достичь; и, стих за стихом сочиняя,
Долго в затылке бы скреб и ногти бы грыз он до мяса.
80 Если ты хочешь достойное что написать, чтоб читатель
Несколько раз прочитал,  ты стиль оборачивай чаще
И не желай удивленья толпы, а пиши для немногих.
Разве ты пишешь для тех, кто по школам азы изучает?
Нет, мне довольно того, что всадники мне рукоплещут, 
85 Как говорила Арбускула, низкой освистана чернью.
Пусть же Пантилий меня беспокоит, как клоп, пусть заочно
Будет царапать меня и Деметрий, пусть сумасшедший
Ранний поносит при всех, за столом у Тигеллия сидя!
Только бы Плотий, и Варий, и мой Меценат, и Вергилий,
90 Муж благородный Октавий, и Валгий и Виски  два брата 
Вместе с Аристием Фуском меня за стихи похвалили!
Дальше, оставивши лесть, я могу справедливо причислить
К ним и тебя, Поллион, и Мессалу с достойнейшим братом,
Бибула, Сервия к ним и тебя, благороднейший Фурний;
95 Многих других просвещенных друзей обхожу я молчаньем.
Вот чья хвала для меня дорога; мне было бы грустно,
Если б надежда на их одобренье меня обманула.
Ты же, Деметрий, и ты, Тигеллий, ступайте отсюда
И голосите с девицами вволю на школьных скамейках!
100 Мальчик! Поди, припиши к моей книжке и эту сатиру.

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 10. О сатирической поэзии. Первые восемь стихов обращены против Валерия Катона (поэта и грамматика, друга Катулла), готовившего новое издание сатир Луцилия, и другого, безымянного грамматика (Орбилия?); эти стихи сохранились лишь в некоторых рукописях и, по-видимому, представляют собой остаток более ранней редакции. В сатире упоминаются поэты старшего поколения, сверстники знаменитого лирика Катулла  Лициний Кальв (ст. 19), Варрон Атацинский (ст. 47), Кассий Этрусский (ст. 61), Фурий Альпин (ст. 36; может быть, условное имя поэта Фурия Бибакула, см. сатиру II, 5,41), с которыми, вероятно, был близок враг Горация  певец Тигеллий Гермоген (ст. 18, 80; в ст. 91 речь идет о мимических актрисах, которых он учил пению) со своими приятелями, перечисленными в ст. 7880. Им противопоставляются (ст. 4049) поэты кружка Мецената комедиограф Фунданий, трагик (потом историк, см. Оду II, 1) Азиний Поллион, эпик (потом трагик) Варий, идиллик (потом эпик) Вергилий, а в ст. 8187  их друзья и покровители из высшего общества. Меций Тарпа (ст. 38) был, по-видимому, председателем «коллегии поэтов», собиравшейся в III в. до н.э. в храме Муз.


Ст. 1. Да, я, конечно, сказал...  в сатире 1, 4.

Ст. 6. Мим  низший, площадной жанр комедии; мимический поэт Лаберий был известен враждой с Юлием Цезарем.

Ст. 22. Пифолеонт Родосец  греческий поэт, чьи двуязычные эпиграммы (между прочим, на Юлия Цезаря) не сохранились.

Ст. 30. Канузий  римская колония на юге Италии (близ родных мест Горация), где было много и греческих поселенцев.

Ст. 73. Стиль  палочка, острым концом которой писали по воску, а тупым концом стирали написанное: «поворачивай стиль» значит «исправляй написанное».


serm. i x lucili, quam sis mendosus, teste catone...


   
   
   
   
5    
   
   
   
Да! Я, конечно, сказал, что стихи у Луцилия грубы,
10 Что без порядка бегут они. Кто же бессмысленный будет
Столько привержен к нему, что и сам не признается в этом?
Но того же Луцилия я и хвалил  за насмешки,
Полные соли, про́тиву Рима. Однако ж, воздавши
Эту ему похвалу, не могу я хвалить все другое!
15 Если бы так, то пришлось бы мне всем восхищаться и даже
Мимам Лаберия вслух, как прекрасным поэмам, дивиться.
Хорошо и уметь рассмешить, но еще не довольно.
Краткость нужна, чтоб не путалась мысль, а стремилась свободно.
Нужно, чтоб слог был то важен, то кстати игрив, чтобы слышны
20 Были в нем ритор, поэт, но и тонкости светской красивость.
Надобно силу уметь и беречь и, где нужно, умерить.
Шуткой нередко решается трудность и легче и лучше,
Нежели силой ума!  То старинные комики знали!
Нам бы не худо последовать им, а их не читают
25 Ни прекрасный собой Гермоген ни та обезьяна,
Чье все искусство в одном: подпевать Катуллу да Кальву!
«Так но ведь этот Луцилий сделал великое дело
Тем, что он много ввел греческих слов, примешавши к латинским».
  О запоздалые люди! Вам кажется важным и трудным
30 То, что бывало давно! Так писал Пифолеон Родосец.
«Правда, но это смешенье в стихах так для слуха приятно,
Как хиосское вместе с фалернским приятно для вкуса!»
  А позволь мне спросить: например, хорошо ли бы, если б
Трудное дело Петиллия ты защищал, и другие,
35 Педий, Корвин, Публикбла, потели б с своею латынью.
Ты же, забыв и отца и отечество, стал возражать им
Речью своей и чужой, как в Канузиуме двуязычном?
Я ведь и сам, хоть рожден по сю сторону моря, однако
Тоже, случалось, писал по-гречески прежде стишонки.
40 Но однажды средь ночи, когда сновиденья правдивы,
Вдруг мне явился Квирин и с угрозой сказал мне: «Безумец!
В Греции много поэтов. Толпу их умножить собою 
То же, что в рощу дров наносить,  ничуть не умнее!»
Между тем как надутый Альпин вторично Мемнона
45 Режет в стихах и главу уродует грязную Рейна,
Я для забавы безделки пишу, которые в храме
Бога поэтов (где Тарпа судьей) состязаться не будут,
Да и не будут по нескольку раз появляться на сцене.
Ты лишь один из живущих поэтов, Фунданий! столь мило
50 Можешь прелестниц заставить болтать, сколь искусно представить
Дава, который морочит бедного старца Хремета!
Но Поллион воспевает царей, но пламенный Варий
Равных не знает себе в эпопее, а сельские Музы
Нежное, тонкое чувство Вергилию в дар ниспослали.
55 Я же, что пробовал тщетно Варрон-Атацин и другие,
Лучше пишу я сатиры, хотя и другой изобрел их.
Славы великой венца я с его головы не срываю!
Я одно лишь сказал: что он льется, как мутный источник,
Но что больше достойного памяти в нем, чем забвенья!
60 Разве нет недостатков в само́м великом Гомере?
Разве сам скромный Луцилий не делал поправок  ив ком же?
В трагике Акции! Разве над Эннием он не смеется?
Разве, других порицая, себя он не выше их ставит?
Что же мешает и нам, читая Луцилия, тоже
65 Вслух разбирать: ему ли натура его отказала
В мягкости, или предметы, которые он выбирает
Жестки; но только стихи у Луцилия жестки  как будто
Так он писал, чтобы только шесть стоп в стихе уместились,
Да чтоб двести стихов натощак да столько же после
70 Ужина!  Что ж, говорят, ведь писал же так Кассий Этрурец.
Как река он стихами кипел, и по смерти сожжен был
С кипой стихов: их одних на костер погребальный достало!
Я повторяю: Луцилий, конечно и легче и глаже,
Чем наш поэт, изобретший стихи, неизвестные грекам;
75 Легче и глаже он был всей толпы стародавних поэтов.
Но когда бы, по воле судьбы, он в наше жил время,
Много бы выключил он: все, что ниже нашел совершенства.
Ногти бы до́ крови грыз он, чтоб сделать свой стих совершенным,
Если ты хочешь достойное что написать, чтоб читатель
80 Несколько раз прочитал,  ты стиль оборачивай чаще.
Не желай удивленья толпы, а пиши для немногих.
Или ты пишешь для школьников?  Нет, я другого желаю!
Нет, я желаю, чтоб всадник меня похвалил благородный!
Так Арбускула танцовщица раз, как ее освистали,
85 Очень умно говорила: что, зрителей всех презирая,
Рукоплесканий она от одних благородных желала!
Пусть же Пантилий меня беспокоит, как клоп, пусть заочно
Будет царапать меня и Деметрий, пусть и безумец
Фанний поносит при всех, за столом у Тигеллия сидя!
90 Только бы Плотий и Варий, мой Меценат и Вергилий,
Муж благородный Октавий, Валгий и Фуск одобряли!
Если бы оба и Виски хвалили  я был бы доволен!
Но, оставивши лесть, я могу справедливо причислить
К ним и тебя, Поллион, и Мессалу с достойнейшим братом,
95 Также Бибула и Сервия, также и Фурния с ними.
Многих друзей просвещенных мне скромность назвать запрещает.
Их бы желал я хвалы; признаюсь, что мне грустно бы было,
Если б надежда меня в одобрении их обманула.
С вас же, Деметрий с Тигеллием, будет вниманья и школьниц!
100 Мальчик! Поди переписывать эту тетрадку с другими!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 243246.

Сатира 10.


serm. ii i 'sunt quibus in satura videar nimis acer et ultra...


[Г.] Многие думают, будто излишне в сатире я резок
И выхожу из законных границ; другим же, напротив,
Что́ ни пишу я, все кажется слабым. Такими стихами
Можно писать, говорят, за сутки по тысяче строчек!
5 Что же мне делать, Требатий, скажи! [Треб.] Оставаться в покое.
[Г.] То есть мне вовсе стихов не писать? [Треб.] Не писать! [Г.] Пусть погибну,
Ежели это не лучшее! Но... без того мне не спится!
[Треб.] Если кто хочет покрепче уснуть, то, вытертый маслом,
Трижды имеет чрез Тибр переплыть и на ночь желудок
10 Цельным вином всполоснуть. Но если писать ты охотник,
Лучше отважься ты подвиги Цезаря славить стихами.
Верно, ты будешь за труд награжден. [Г.] И желал бы, отец мой,
Только не чувствую силы к тому. Не всякий же может
Строй полков описать, ощетиненных смертною сталью
15 Галлов с обломками стрел в зияющих ранах, парфян ли,
Сбитых с коней... [Треб.] Но ты мог бы представить его справедливость
И благородство души, как Луцилий воспел Сципиона.
[Г.] Да, непременно: как скоро представится случай! Некстати
Цезаря слуху стихами Флакк докучать не захочет:
20 Если неловко погладить его, он, как конь, забрыкает!
[Треб.] Это и лучше, поверь, чем браниться в стихах ядовитых
На Пантолаба-шута и на мота мотов Номентана.
Все уж и так, за себя опасаясь, тебя ненавидят!
[Г.] Что же мне делать? Милоний плясать начинает, как скоро
25 Винный пар зашумит в голове и свеча задвоится;
Кастор любит коней; из того же яйца порожденный
Поллукс  борьбу. Что голов, то различных пристрастий на свете!
Ну, а я вот люблю в стихи оправлять свои думы.
Как и Луцилий любил,  хоть он и обоих нас лучше.
30 Все свои тайны, как верным друзьям, поверял он листочкам.
Горесть ли, радость ли  к ним, к ним одним всегда прибегал он!
Всю свою долгую жизнь, как на верных обетных дощечках,
Старец в своих начертал сочиненьях. Его-то примеру
Следую я, кто бы ни был, луканец ли иль апулиец.
35 Ибо у тех и других венузиец пахал свою землю,
Присланный некогда  если преданию старому верить 
Снова тот край заселить, по изгнаньи тут живших самнитов,
С тем, чтоб на случай войны, с апулийцем или луканцем,
Не был врагу путь до Рима открыт через земли пустые.
40 Впрочем, перо у меня никому не грозит: оно будет
Мне лишь в защиту, как меч, хранимый в ножнах. И к чему же
Мне вынимать бы его, без нападок от явных злодеев?..
О Юпитер, о царь и отец! Пусть оружие это
Гибнет от ржавчины, брошено мною, покуда не вздумал
45 Враг нарушать миролюбье мое! Но первый, кто тронет, 
Предупреждаю я: лучше не трогай!  заплачет и будет
В целом Риме, себе на беду, ославлен стихами!
Цервий во гневе доносом и тяжбой грозит, и зловредным
Зельем Канидия, Турий-судья  решением дела:
50 Кто чем силен, тот такое себе изберет и оружье.
Так повелела натура; ты в том согласишься со мною!
Зубы  для волка, рога  для вола. Доверьте вы моту
Сцеве его долголетнюю мать в попеченье: конечно,
Он не задушит ее своими руками. Еще бы!
55 Волк не бодает рогами, а вол не кусает зубами;
Так и его от старушки избавит с медом цикута!
Но я короче скажу: суждена ли мне мирная старость
Или на черных крылах летает уж смерть надо мною,
Нищ ли, богат ли я, в Риме ли я иль изгнанником стану,
60 Жизнь во всех ее красках всегда я описывать буду!
[Треб.] Сын мой, боюсь я  тебе не дожить до седин, а холодность
Сильных друзей испытаешь и ты! [Г.] Почему же Луцилий,
Первый начавший сатиры писать, отважился, смело
С гнусных душ совлекая блестящую кожу притворства,
65 Их выставлять в наготе? Ты скажи: оскорблялся ли Лелий
Или герой, получивший прозванье от стен Карфагена,
Да и казалось ли дерзостью им, что Луцилий Метелла
Смел порицать или Лупа в стихах предавать поношенью?..
Он нападал без разбора на всех, на незнатных и знатных,
70 Только одну добродетель щадя и тех, кто с ней дружен.
Даже, когда Сципион и Лелий, мудрец безмятежный,
И от народной толпы, и от дел на покой удалялись,
Часто болтали они по-домашнему с ним и шутили,
Между тем как в котле им варилась на ужин капуста.
75 Я хоть и ниже Луцилия даром моим и породой,
Все же и я со знатными жил; и ежели зависть,
Хрупким меня посчитав, на меня обнажит свои зубы,
Жестко покажется ей! Но, быть может, ученый Требатий,
Ты не согласен? [Треб.] Нет, в этом и я не поспорю. Однако
80 Все мой совет: берегись! Попадешь в неприятную тяжбу!
Ты ведь не знаешь священных законов: «Кто сложит дурную
Песню о ком, таковой повинен суду и ответу!»
[Г.] Да! Коли песня дурна. А хорошей окажется песня 
Первый сам Цезарь похвалит! И ежели, сам без порока,
85 Смехом позорит людей он, достойных позора... [Треб.] То смехом
Дело твое порешат, а ты возвратишься, оправдан!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 1. О сатирической поэзии: разговор с Требатием Тестой, известным юристом, сторонником Октавиана (Цезаря, ст. 11) и, по свидетельству Цицерона, любителем плавания (ст. 9).


Ст. 22 повторяет кн. I, VIII, 11.

Ст. 3435. Луканец, апулиец, венузиец.  Венузия  родина Горация, лежит в Апулии, но недалеко от соседней области  Лукании.

Ст. 6566. ...герой, получивший прозванье от стен Карфагена... Сципион Африканский Младший, завоеватель Карфагена, и его друг Лелий Мудрый были покровителями Луцилия.

Ст. 6768. Метелл, Луп.  Квинт Металл, завоеватель Македонии, и Корнелий Луп, консул 156 г. до н.э., были противниками Луцилия.

Ст. 8182. ...дурную // Песню...  Под «дурной песней» древнейшие римские законы разумели колдовские заговоры и заклинания, но современники Горация этого уже не понимали.


serm. ii i 'sunt quibus in satura videar nimis acer et ultra...


[Г.] Многие думают, будто в сатирах излишне я резок
Или что я выхожу из пределов; другим же, напротив,
Что́ ни пишу я, все кажется слабым. Такими стихами
Можно писать, говорят, стихов по тысяче в сутки!
5 Что же мне делать, Требатий,  скажи! [Треб.] Оставаться в покое.
[Г.] То есть мне вовсе стихов не писать? [Треб.] Не писать! [Г.] Пусть погибну,
Ежели это не лучшее! Но... без того мне не спится!
[Треб.] А кто хочет покрепче уснуть, тот, вытертый маслом,
Трижды имеет чрез Тибр переплыть, и на ночь желудок
10 Цельным вином всполоскать. Но если писать ты охотник,
Лучше отважься ты подвиги Цезаря славить стихами.
Верно ты будешь за труд награжден. [Г.] И желал бы, отец мой,
Но не чувствую силы к тому. Не всякий же может
Живо полки описать, с их стеною железною копий,
15 Галлов со смертью в борьбе на обломках оружий, иль парфов,
Сбитых с коней... [Треб.] Но ты мог бы представить его справедливость
И великость души, как Луцилий воспел Сципиона.
[Г.] Да непременно: как скоро представится случай! Некстати
Цезаря слуху стихами Флакк докучать не захочет.
20 Кто неловко погладит его, он, как конь, забрыкает.
[Треб.] Это честнее бы, чем Пантолаба иль Номентана,
Шута да мота бранить. За себя опасается всякий.
Ты, кого и не трогал, и те уж тебя ненавидят.
[Г.] Что же мне делать? Милоний плясать начинает, как скоро
25 Винный пар в голову вступит ему и свеча задвоится;
Кастор любит коней; из того же яйца порожденный
Поллукс  борьбу. Что голов, то различных пристрастий на свете!
Мне наслажденье  слова заключать в стихотворную меру:
Как Луцилию было, хотя он... обоих нас лучше.
30 Всякие тайны свои, как друзьям, поверял он листочкам.
Горесть ли, радость ли  к ним, к ним одним завсегда прибегал он!
Все приключенья, всю жизнь, как на верных обетных дощечках,
В сочиненьях старик начертал. И его-то примеру
Следую я, кто бы ни был, луканец ли, иль апулиец.
35 Ибо житель Венузии пашет в обоих пределах,
Присланный некогда  если преданию старому верить 
Снова тот край заселить, по изгнаньи тут живших самнитов,
С тем чтоб на случай войны апулийцев ли или луканцев,
Не был врагу путь до Рима открыт через земли пустые.
40 Впрочем, мой грифель вперед ни души не обидит, но будет
Мне лишь в защиту, как меч, хранимый в ножнах. И к чему же
Мне вынимать бы его, без нападок от явных злодеев?..
О Юпитер, царь и отец! Пусть оружие это
Гибнет от ржавчины, брошено мною, покуда не вздумал
45 Сам кто вредить мне, любящему мир! Но, первый, кто тронет, 
Предупреждаю я: лучше не трогай!  заплачет и будет
В целом Риме, себе на беду, прославлен стихами!
Цервий во гневе законом и урной грозит, и зловредным
Зельем Канидия, Турий-судья  решением дела:
50 Стало быть всякий себе избирает орудье по силам.
Так повелела натура; ты в том согласишься со мною!
Зубы для волка, рога для вола. Доверьте вы моту
Сцеве его престарелую мать в попеченье: он руку
От убийства конечно удержит!  Чему ж вы дивитесь?
55 Волк не бодает рогами, а вол не кусает зубами:
Так и его от старушки избавит и с медом цикута!
Но короче скажу: суждена ли мне долгая старость,
Или на черных крылах смерть летает уже надо мною,
Нищ ли, богат ли я, в Риме ли я иль в изгнании буду,
60 Если угодно судьбе  я сатиры писать не отстану!
[Треб.] Сын мой, боюсь я  тебе не дожить до седин, а холодность
Сильных друзей испытаешь и ты! [Г.] Почему же Луцилий,
Первый начавший сатиры писать, не боялся, когда он
С гнусных тех душ совлекая блестящую кожу притворства,
65 Их выставлял в наготе? Ты скажи: оскорблялся ли Лелий
Или герой, получивший прозванье от стен Карфагена,
Да и казалось ли дерзостью им, что Луцилий Метелла
Смел порицать или Лупа в стихах предавать поношенью?..
Он нападал без разбора на всех, на народ и на знатных,
70 Только щадил добродетель, щадил он ее лишь любимцев!
Даже, когда Сципион или Лелий, мудрец безмятежный,
От народной толпы и от дел на покой удалились,
Часто любили они с ним шутить и беседовать просто,
Между тем как готовили им овощей на трапе́зу.
75 Я, хоть и ниже Луцилия даром моим и породой,
С знатными жил же и я  в том признается самая зависть.
Ежели тронет она и меня сокрушающим зубом,
Жестко покажется ей! Но быть может, ученый Требатий,
Ты не согласен? [Треб.] Нет, в этом и я не поспорю. Однако
80 Все мой совет: берегись! Ты законов священных не знаешь!
Бойся попасть в неприятную тяжбу! Если писатель
Дурно напишет о ком, он повинен суду и ответу!
[Г.] Да! Кто дурно напишет, а кто хорошо  то, наверно
Первый сам Цезарь похвалит! И ежели, сам без порока,
85 Смехом позорит людей он, достойных позора... [Треб.] То смехом
Дело твое порешат; а ты возвратишься оправдан!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 249251.

Сатира 1.


serm. ii ii quae virtus et quanta, boni, sit vivere parvo...


Как хорошо, как полезно, друзья, быть довольну немногим!
(Это не я говорю; так учил нас Офелл-поселянин,
Школ не видавший мудрец, рассуждавший не тонко, но здраво.)
Слушайте умный урок не за пышной и сытной трапезой
5 И не тогда, как бессмысленный блеск ослепляет вам очи
Иль как обманутый разум полезное все отвергает,
Нет, натощак побеседуем!  «Как натощак? Для чего же?»
Я объясню вам! Затем, что судья подкупленный судит
Несправедливо! Когда ты устанешь, гоняясь за зайцем,
10 Или скача на упрямом коне, иль мячом забавляясь
(Ибо, изнеженным греками, римлян военные игры
Нам тяжелы, а в забавах и труд становится легок),
Или же диском сплеча рассекая податливый воздух, 
Разве тогда, утомясь, почувствовав жажду и голод,
15 Будешь ты брезговать пищей простой? Перетерпишь ли жажду
Лишь оттого, что нету вина, подслащенного медом?
Ежели ключник исчез, а бурное море не выдаст
Рыбы к столу твоему, то и хлеб посоленный приятен,
Ибо не в запахе яств, а в тебе самом наслажденье!
20 Потом усталости  вот чем приправишь ты вкусные блюда!
Лени же бледной чего ни подай, ей все не по вкусу:
Будь то устрицы, скар иль тетерки из дальнего края.
Все же не так-то легко, увидав на блюде павлина,
Курицу вместо него попросить, хоть она и вкуснее.
25 Это все суетность! Все оттого, что за редкую птицу
Золотом платят, что хвост у нее разноцветный и пышный.
Точно как будто все дело в хвосте! Но ешь ли ты перья?
Стоит их только изжарить, куда красота их девалась!
Мясо ж павлина нисколько не лучше куриного мяса
30 Ясно, что в этом одна лишь наружность твой вкус обольщает!
Пусть! Но поди-ка узнай, где поймана эта вот щука
С пастью зубастою: в Тибре иль в море, близ Рима иль в устье?
Хвалишь, безумный ты мулла за то лишь одно, что он весом
Ровно в три фунта, а должен же будешь изрезать на части!
35 Если прельщает огромность, то как же огромная щука
Столько противна тебе? Оттого, что не редкость! Природа
Щуку большой сотворила, а мулл большой не бывает.
Сытый желудок всегда обыдённою брезгует пищей.
«Что за прекраснейший вид, как покроет он целое блюдо!» 
40 Так восклицает обжора с глоткой, достойною гарпий.
Австр! Налети! Пусть протухнут у них все роскошные яства!
Впрочем, и свежая снедь не мила, коль испорчен желудок
От непомерной еды, и взамен кабана или ромба
Горькая редька и кислый щавель тут нужнее. По счастью,
45 Предков оливки и яйца все ж нами не изгнаны вовсе
С наших пышных столов. Давно ли глашатай Галлоний
Мотом считался за то, что гостей угощал осетрами?
«Как? Неужели в то время в морях не водилися ромбы?
Нет! Но покуда в них вкус не открыл нам лакомка-претор,
50 В море спокойно жил ромб и был аист в гнезде безопасен.
Если б издал кто эдикт, что нырок зажаренный вкусен,
Юноши Рима поверят: они на дурное послушны!
Впрочем, разница есть между скромной и скаредной жизнью,
Ибо напрасно бежать от порока к пороку другому.
55 Так говорил и Офелл, вспоминая об Авидиене,
Прозванном Псом и поистине кличку свою заслужившем.
Ел он оливки, которым пять лет, да ягоды терна,
Вина зато он берег, покуда совсем не прокиснут.
В день же рождения или наутро дня свадьбы, одетый
60 В белом, как следует в праздник, своим он гостям на капусту
Масло такое из рога по капельке льет своеручно,
Что и дыханье захватит, зато не скупится на уксус!
Как же прилично жить мудрецу? И с кого брать примеры?
Как говорится: «Там  волк, тут  собака». Держись середины!
65 Чисто жить  это значит не быть в запачканном платье,
А не то чтоб наряженным быть щегольски. Кто средину
Хочет во всем сохранить, то не будь, как Альбуций, который,
Распоряженья давая рабам, их заранее мучил;
Но и не будь беззаботен, как Невий, который помои
70 Вместо воды подавал. Недостаток великий и это!
Слушай же, сколько приносит нам пользы пища простая:
Первая польза  здоровье, затем что все сложные яства
Вредны для тела. Припомни, какую ты чувствовал легкость
После простого стола! Ну, а если возьмешь и смешаешь
75 Устриц с дроздами, вареное с жареным  сразу в желудке
Сладкое в желчь обратится и внутренний в нем беспорядок
Клейкую слизь породит. Посмотри, как бывают все бледны,
Встав из-за пира, где были в смешеньи различные яства.
Тело, вчерашним грехом отягченное, дух отягчает,
80 И пригнетает к земле часть дыханья божественной силы.
Ну, а другой, в два счета поевши и сладко заснувши,
Свежим и бодрым встает ото сна к ежедневным занятьям.
Может и он иногда дозволить себе что получше,
Но не иначе как изредка, в праздничный день ежегодный,
85 Или в усталости, или тогда, наконец, как с годами
Тело слабеет и требует больших о нем попечений.
Ты же, который, когда был и молод и крепок, заране
К неге себя приучал, чем себя ты понежишь, как хворость
Или тяжелая старость потребуют сил подкрепленья?
90 Мясо кабанье с душком хвалили старинные люди
Не потому, что у них обонянья не было вовсе,
Но в рассужденье того, что лучше уже початое
Позднему гостю сберечь, чем хозяину свежим наесться.
О, когда б я родился во время тех старых героев
95 Может быть, ищешь ты славы, которая слуху людскому
Музыки слаще? Но верь, что рыбы и блюда большие
Только послужат к стыду твоему, к разоренью! Вдобавок
Дядю рассердишь, соседи тебя взненавидят. Ты будешь
Смерти желать, но не на что будет купить и веревки!
100 «Это,  ты можешь сказать,  меня не касается вовсе!
Я ведь не Травзий-бедняк: у меня  и поместья и деньги,
И доходов моих для троих царей бы достало!»
Ежели так, то зачем ты излишек не тратишь на пользу?
Если богат ты, зачем же есть в бедности честные люди?
105 Храмы зачем ветшают богов? И как же, бесстыдный,
Ты ни гроша из всего, что скопил, не приносишь отчизне?
Или, ты думаешь, счастье тебе одному не изменит?
Время придет, что и ты для врагов посмешищем станешь!
Кто в переменах судьбы понадеяться может на твердость?
110 Тот ли, кто телом и духом привык ко стольким усладам,
Или кто, малым доволен, на будущность мало надеясь,
Мог, как мудрец, быть готовым к войне в продолжение мира?
Верьте мне: мальчиком бывши еще, знавал я Офелла!
Нынче бедняк, и тогда он, при целом именьи, не шире
115 Жил, чем теперь. На своем, для других размежеванном, поле
Он и доныне с детьми и со стадом живет, как наемщик.
«Нет, никогда,  говорил он,  по будням не ел я другого,
Кроме простых овощей и куска прокопченной свинины!
Если же изредка гость приходил иль в свободное время
120 Добрый сосед навещал, особливо в ненастную пору,
Я не столичною рыбою их угощал, но домашним
Или цыпленком, или козленком. Кисть винограда,
Крупные фиги, орехи  вот все, что мой стол украшало.
Мирно играли потом (проигравший пил лишнюю чарку)
125 Или, в честь доброй Цереры, чтоб выше взрастали колосья
Наших полей, мы заботы чела вином прогоняли.
Пусть же Фортуна враждует и новые бури воздвигнет!
Что ей похитить у нас? Скажите, мои домочадцы,
Меньше ль мы счастливо жили с тех пор, как тут новый хозяин?
130 Ведь ни меня, ни его, ни кого другого природа
Здесь не назначила вечно владеть! Он нас выгнал, его же
Если не ябеда, то расточительность тоже прогонит,
Или, вернее всего, наследник, его переживший.
Нынче землица Умбрена, прежде землица Офелла,
135 Но, по правде, ничья, а давалась в именье на время
Прежде Офеллу, а после другим. Сохраняйте же бодрость!
С твердой душою встречайте судьбы враждебной удары!»

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 2. Об умеренности.


Ст. 23. Павлин считался роскошным кушаньем еще в середине I в. до н.э.

Ст. 31. ...где поймана эта вот щука...  Морская щука (ст. 32) ценилась лишь, когда бывала поймана в реке, и чем выше по течению, тем дороже.

Ст. 33. Мулл, или краснобородка, крупных размеров редок, и потому за него платили бешеные деньги.

Ст. 41. Австр! Налети!  От горячего Австра  сирокко быстро портилось мясо; впрочем, и это считалось деликатесом (ст. 90).

Ст. 47. Осетры были модным кушаньем во II в. до н.э. (Галлоний упоминается в сатирах Луцилия), но затем их вытеснил ромб.

Ст. 113. Офелл.  При конфискации земель в 41 г. до н.э.(когда сам Гораций лишился имущества) Офелл оказался арендатором собственной земли, отобранной у пего и доставшейся ветерану Умбрену.


serm. ii ii quae virtus et quanta, boni, sit vivere parvo...


Как хорошо, как полезно, друзья, быть довольну немногим!
(Это не я говорю; так учил нас Офелл-поселянин,
Школ не видавший мудрец, одаренный природным рассудком.)
Слушайте речь мудреца не за пышной и сытной трапезой,
5 И не тогда, как бессмысленный блеск ослепляет вам очи,
Иль как обманутый разум полезное все отвергает.
Нет! натощак побеседуем!  «Как натощак? Для чего же?»
Я объясню вам! Затем, что судья, подкупленный дарами,
Судит неправо! Когда ты устанешь, гоняясь за зайцем,
10 Или скача на упрямом коне, иль мячом забавляясь
(Ибо, изнеженным греками, римлян военные игры
Нам тяжелы, а с забавами мы забываем усталость),
Или когда утомишься усильным бросанием диска 
Тут ты, почувствовав жажду и по́зыв пустого желудка,
15 Пре́зришь ли пищей простой? Перетерпишь ли жажду затем лишь,
Что фалернского нет, подслащенного медом гиметтским,
Что нет ключника дома, что море, взволнованно бурей,
Рыб защищает в своей глубине от сетей рыболовов?
Нет! Как живот заворчит, то ему и хлеб с солью приятны,
20 Ибо не в запахе яств, а в тебе само́м наслажденье!
По́том усталости  вот чем отыскивай вкусные блюда!
Лени обрюзглой что ни подай, ей все не по вкусу:
Устрицы ль, скар ли, иль заяц морской, издалека прибывший.
Если павлин пред тобою, как ни проси, ты не станешь
25 Курицу жирную есть  тот приятнее вкус твой щекочет.
Это все суетность! Все оттого, что за редкую птицу
Золотом платят, что хвост у нее разноцветный и пышный;
Точно как будто все дело в хвосте! Но ешь ли ты перья?
Стоит их только изжарить, куда красота их девалась!
30 Мясо ж павлина нисколько не лучше куриного мяса!
Ясно, что в этом одна лишь наружность твой вкус обольщает!
Пусть! но пойди-ка узнай ты по вкусу, где поймана эта
Щука с широкой разинутой пастью: в Тибре иль в море,
Между мостов ли ее, или в устье волны качали?
35 Хвалишь, безумный, ты мулла за то лишь одно, что он весом
Ровно в три фунта, а должен же будешь изрезать на части!
Если прельщает огромность, то как же огромная щука
Столько противна тебе? Оттого, что не редкость! Природа
Щуку большой сотворила, а мулл большой не бывает.
40 «Что за прекраснейший вид, как он целое блюдо покроет!» 
Так восклицает обжора, с глоткой достойною Гарпий.
Австр! лети  пережги их роскошные яства! А впрочем,
Если испорчен желудок, и ромб и кабан неприятны.
Горькая редька и кислый щавель тут нужнее. Конечно,
45 Предков оливки и яйца нами не изгнаны вовсе
С наших столов; городской недавно глашатай Галлоний
Был осуждаем за роскошь пиров его. «Как! неужели
Менее ромбов в то время питало глубокое море?» 
Нет! Но покуда в них вкус не открыл нам преторианец,
50 В море спокойно жил ромб, и был аист в гнезде безопасен.
Если б кто выдал эдикт, что нырок зажаренный вкусен,
Юноши Рима поверят: они на дурное послушны!
Впрочем, умеренный стол и стол скряги Офелл различает,
Ибо напрасно бежать от порока к пороку другому.
55 Ауфидиен, справедливо прозванный Псом, ежедневно
Ел лишь оливки, которым пять лет, да ягоды терна,
А вино он берег, покуда совсем не прокиснет.
   
В день же рождения или наутро дня свадьбы, одетый
60 В белом, как следует в праздник, он гостям на капусту
Масло такое из рога по капельке лил своеручно,
Что захватило дыханье, зато не скупился на уксус!
Как же прилично жить мудрецу? И с кого брать примеры?
Там угрожает мне волк, а тут попадешься собаке!
65 Чисто одетым быть значит  не быть в запачканном платье,
А не то чтоб наряженным быть щегольски. Кто средину
Хочет во всем сохранить, то не будь, как Альбуций, который,
Раздавая приказы рабам, их заранее мучил:
Но не будь и беспечен, как Невий, который помои
70 Вместо воды подавал. Недостаток великий и это!
Слушай же, сколько приносит нам пользы пища простая:
Первая польза  здоровье, затем что все сложные яства
Вредны для тела. Припомни, какую ты чувствовал легкость
После простого стола! Но вареное с жареным вместе,
75 Устриц с дроздами как скоро смешаешь в одно, то в желудке
Сладкое в желчь обратится и внутренний в нем беспорядок
Клейкую слизь породит. Посмотри, как бывают все бледны,
Встав из-за пира, где были в смешеньи различные яства.
Тело, вчерашним грехом отягченное, дух отягчает,
80 Пригнетая к земле часть дыханья божественной силы!
Но умеренный, скоро насытясь и сладко заснувши,
Свежим и бодрым встает ото сна к ежедневным занятьям.
Может и он иногда дозволить себе что́ получше,
Ежели праздничный день с годовым оборотом приходит,
85 Или в усталости, или тогда, наконец, как с годами
Тело слабеет и требует больших о нем попечений.
Ты же, который, будучи молод и крепок, заране
К неге себя приучал, чем себя ты понежишь, как хворость
Или тяжелая старость потребуют сил подкрепленья?
90 Предки хвалили мясо каба́на, хотя и не вовсе
Свеже; не то чтобы не было вовсе у них обонянья 
Нет! Но чем свежее есть самому, казалось, что лучше
Им початое иметь наготове для позднего гостя.
О, когда б я родился во время тех старых героев!
95 Если желаешь ты славы, которая слуху тщеславных
Сладостней песен, то верь мне, что рыбы и блюда большие
Только послужат к стыду твоему, к разоренью! Вдобавок
Дядю рассердишь, соседи тебя взненавидят. Ты будешь
Смерти желать, но не на что будет купить и веревки!
100 «Это,  ты скажешь,  идет не ко мне: я не Травзий! Имений
И доходов моих для троих царей бы достало!»
Ежели так, то зачем ты излишек не тратишь на пользу?
Если богат ты, зачем же есть в бедности честные люди?
Для чего же богов разрушаются древние храмы?
105 Для чего ты, негодный, хоть малую часть из сокровищ,
Накопленных тобой, не приносишь отечеству в жертву?
Или, ты думаешь, счастье тебе одному не изменит?
Время придет, что и ты для врагов посмешищем будешь.
Кто в переменах судьбы понадеяться может на твердость?
110 Тот, кто умел покорить и тела привычки и гордость,
Или кто, малым доволен, на будущность мало надеясь,
Мог, как мудрец, быть готовым к войне в продолжение мира.
Верьте мне: мальчиком бывши еще, знавал я Офелла!
Нынче бедняк, и тогда он, при целом именьи, не шире
115 Жил, чем теперь. На своем, для других отмежеванном поле
Он и доныне с детьми и со стадом живет, как наемщик.
«Нет, никогда,  говорил он,  по будням не ел я другого,
Кроме простых овощей и куска прокопченной свинины!
Если же изредка гость приходил иль в свободное время
120 Добрый сосед навещал особливо в ненастную пору,
Я не столичною рыбою их угощал, но домашним
Или цыпленком или козленком. Кисть винограда,
Крупные фиги, орехи  вот что мой стол украшало.
В мирной игре между нас  проигравший пил лишнюю рюмку,
125 Или, в честь доброй Цереры, чтоб выше взрастали колосья
Наших полей, мы заботы чела вином прогоняли.
Пусть же Фортуна враждует и новые бури воздвигнет!
Что́ ей похитить у нас? Скажите, мои домочадцы,
Меньше ль счастливо мы жили с тех пор, как у нас поселенец
130 Новый явился? Ни мне, ни ему, ни другому природа
Ведь не назначила вечно владеть! Он нас выгнал, его же,
Если не ябеда, то расточительность тоже прогонит,
Или наследник, его переживший, владенье присвоит.
Нынче землица Умбрена, прежде землица Офелла,
135 Но, по правде, ничья, а давалась в именье на время,
Прежде Офеллу, а после другим. Сохраним же всю бодрость!
Твердую душу поставим про́тив ударов Фортуны!»

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 253256.

Сатира 2.


serm. ii iii 'sic raro scribis, ut toto non quater anno...


[Дам.] Редко ты пишешь! Едва ли четырежды в год ты пергамент
В руки возьмешь! Лишь только наткал и опять распускаешь,
Сам недоволен собой, что вино и сонливость мешают
Славы достойный труд совершить. Чем кончится это?
5 Вот  убежал ты сюда, чтоб не пьянствовать в дни сатурналий:
Что ж, напиши что-нибудь, ожиданий достойное наших!
Что? Ничего? Так напрасно ж перо обвинять и напрасно
Бить по стене кулаком на потеху богам и поэтам!
Мы по лицу твоему от тебя превосходного много
10 Ждали, когда ты под сельскую теплую кровлю сокрылся.
Так для чего же привез ты с собой Платона с Менандром?
Что же взял в свиту свою Евполида и с ним Архилоха?
Или ты хочешь спастись от врагов, свое дело забросив?
Нет, лишь презренье одно наживешь! Отбрось же ты леность,
15 Эту сирену свою, иль и то, что ты нажил трудами,
Ты ни за что потеряешь опять! [Г.] Да пошлют тебе боги
Все и богини за этот полезный совет  брадобрея!
Только откуда ты знаешь меня? [Дам.] Разорившись на бирже,
Стал я, оставив свои все дела, заниматься чужими.
20    
Прежде любил я исследовать бронзу лохани, в которой
Ноги мыл хитрый Сизиф, разбирал, где заметна в ваяньи
Слабость резца, где металл отлился неудачно и грубо,
Мог я назвать, как знаток, стотысячной статуе цену;
25 Дом ли, сады покупать  в том со мною никто не равнялся,
Так что меня при продажах любимцем Меркурия звали.
[Г.] Это я знаю. Дивлюсь, как от этого ты исцелился!
Впрочем, нередко одна болезнь прогоняет другую,
Новая  старую. Крови прилив к голове или к боку
30 Вдруг обратится к груди. Иной летаргией был болен;
Смотришь  уже на врача он, взбешенный, летит с кулаками.
Лишь бы не ты на меня; а с другими  будь что угодно!
[Дам.] Друг, понапрасну не льстись! Все глупцы, да и сам ты безумен,
Если нам правду Стертиний твердил. От него я науку
35 Эту чудесную принял тогда, как меня убедил он
Мудрую эту браду себе отрастить в утешенье
И от мо́ста Фабриция с миром домой воротиться;
Ибо оттуда, добро потеряв, с головою покрытой
Броситься в волны хотел я, но он подхватил меня справа.
40 «Ты берегись недостойного дела!  вскричал он.  Ты мучим
Ложным стыдом, ты боишься безумным прослыть меж безумцев!
Только ответь мне сперва: что есть безумие? Если
Ты лишь безумен один, я ни слова: погибни отважно!
Но ведь Хрисипп и Хрисиппова школа зовет сумасшедшим
45 Всякого, кто ослеплен неведеньем глупым о благе
Истинном. Этим грешат и цари, и большие народы
И не грешит один лишь мудрец. Так вот и послушай,
В чем же безумие тех, кто тебя обзывает безумцем.
Часто в дремучем лесу одинокий сбивается путник
50 Й начинает блуждать, но блуждает по-своему каждый:
Этот собьется с пути направо, а этот налево, 
Оба блуждают они, но только по разным дорогам.
Оба безумны они, хотя над тобой и смеются.
Верь мне: с хвостом и они! Бояться, где вовсе нет страха, 
55 Это безумие точно такое ж, как если б кто начал
В поле открытом кричать, что гора преграждает дорогу,
Или вода, иль огонь. Но ничуть не умней на другую
Ногу хромать: в пучину реки или в пламя бросаться,
Как ни кричали б и мать, и сестра, и отец, и супруга:
60 «Здесь глубочайший обрыв, здесь скала, берегися, несчастный!»
Нет, он не слышит, безумный, как Фуфий, который на сцене
Пьяный на ложе заснул и проспал Илиону, и тщетно
Несколько тысяч партнеров ему из театра кричали:
«Матерь! Тебя я зову!» Так безумствуют все, докажу я!
65 Все Дамазиппа считают безумным за то, что скупает
Старые статуи он,  а кто верит ему, тот умнее ль?
Если б тебе я сказал: «Вот возьми: все равно не вернешь ведь!» 
Взявши, был бы ты глуп? Нет, ты был бы гораздо глупее,
Если не взял бы, что даром Меркурий тебе посылает!
70 Пишешь хоть десять раз на иного у Нерия вексель,
Хоть сто раз у Цикуты; опутай его хоть цепями:
Все ни во что, из любой западни ускользнет он Протеем.
А как потащишь к суду  он осклабится только и мигом
Птицей прикинется, вепрем, и камнем, и деревом даже.
75 Если безумный действует худо, разумный же лучше,
То ведь Переллий безумней тебя, если принял твой вексель,
Зная вперед, что ты ни за что по нему не заплатишь.
Ну, подберите же тоги, чтоб слушать меня со вниманьем!
Кто с честолюбья из вас, а кто с сребролюбия бледен,
80 Кто невоздержан, а кто своим суеверьем замучен
Или другою горячкой души,  все ко мне подходите,
Все по порядку, и я докажу вам, что все вы безумцы!
Самый сильный прием чемерицы следует скрягам;
Впрочем, не знаю, поможет ли им и вся Антикира!
85 Ведь завещал же Стаберий-скупец, чтоб на камне надгробном
Вырезал сумму наследства наследник его, а иначе
Должен народу дать пир, как устроить придумает Аррий:
Сто пар бойцов да пшеницы  годичную Африки жатву.
«А справедливо ли это иль нет, мне наследник не дядька!
90 Так я хочу!» Вероятно, что так рассуждал завещатель.
[Дам.] Ради чего же велел надписать он на камне наследство?
[Ст.] Ради того, что он бедность считал величайшим пороком,
Что ужасался ее, и если бы умер беднее
Хоть на единый квадрант, то считал бы себя, без сомненья,
95 Он человеком дурным. У людей подобного рода
Слава, честь, добродетель и все, что есть лучшего в мире 
Ниже богатства. Один лишь богатый мужествен, славен
И справедлив. [Дам.] Неужели и мудр? [Ст.] И мудр, без сомненья!
Он же и царь, и все, что угодно! Он думал, что деньги
100 И добродетель заменят ему, и прославят в потомстве.
Как с ним несходен был грек Аристипп, рабам приказавший
Золото бросить в ливийских песках потому лишь, что тяжесть
Их замедляла в пути. А который из них был безумней?
Спорным примером спорный вопрос разрешить невозможно.
105 Если кто лиры скупает, а в музыке вовсе не сведущ,
Ежели кто собирает колодки башмачные, шила,
Сам же совсем не башмачник, кто парус и прочие снасти
Любит в запасе хранить, отвращенье имея к торговле,
Тот  безумный, по мнению всех. А разумнее ль этот
110 Скряга, что золото прячет свое и боится, припрятав,
Тронуть его, как будто оно какая святыня?
Если кто, с длинным в руках батогом, перед кучею жита
В рост протянувшись, лежит господином, его караулит,
Глаз не смыкает, а сам не смеет и зернышко тронуть,
115 И утоляет свой голод одною лишь горькой травою;
Если до тысячи бочек, до трехсот тысяч фалерна
Самого старого или хиосского в погребе скряги,
Сам же кислятину пьет и, восемь десятков проживши,
Спит на набитом соломой мешке, имея в запасе
120 Полный сундук тюфяков тараканам и моли в добычу,
То потому лишь не все называют его сумасшедшим,
Что и другие, не меньше, чем он, сумасшествием страждут.
О старик, ненавистный богам! К чему бережешь ты?
Разве затем, чтоб твой сын иль отпущенник прожил наследство?
125 Ты опасаешься нужды? Конечно, из этакой суммы
Много убавится, если отложишь частичку на масло,
Чтобы капусту приправить иль голову глаже примазать!
Если столь малым ты жив, зачем тебе ложные клятвы,
И плутовство, и грабеж? Вот если б народ ты каменья
130 Вздумал бросать иль в рабов, тебе же стоящих денег,
Все бы мальчишки, девчонки кричали, что ты сумасшедший-
Ну, а если отравишь ты мать и удавишь супругу,
Это  разумно вполне! Ведь ты не мечом, не в Аргосе
Их погубил, как Орест. Иль думаешь, он помешался
135 После убийства и предан гонению мстительных фурий
После того, как согрел в материнской груди он железо?
Нет! Напротив, с тех пор как Ореста признали безумцем,
Он не свершил ничего, что могло бы навлечь нареканья,
Он не пытался с мечом нападать на сестру и на друга:
140 Фурией только Электру-сестру называл, а Пиладу
Тоже давал имена, сообразно горячности гнева.
Бедный Опимий хотя серебра и золота груды,
В праздники венское пивший вино, а в будни  подонки
Глиняной кружкой цедивший, однажды был спячкою болен
145 И как мертвый лежал, а наследник уж в радости сердца
Бегал с ключами вокруг сундуков, любовался мешками!
Врач его верный придумал, однако же, скорое средство,
Чтобы больного от сна пробудить: он возле постели
Стол поставить велел, из мешков же высыпал деньги;
150 Вызвал людей и заставил считать. Вот больной и проснулся.
«Если не будешь сам деньги беречь,  врач сказал,  то наследник
Все унесет».  «Как, при жизни моей?»  «Да, при жизни. Не спи же,
Ежели хочешь пожить!»  «Так что же мне делать?»  «А вот что:
Надо наполнить желудок, чтоб кровь заструилась по жилам.
155 На вот рисовой каши: поешь!»  «А дорого ль стоит?» 
«Малость».  «Однако же сколько?»  «Восемь лишь ассов».  «Беда мне!
Видно, меня не болезнь, так грабеж все равно доконает!»
[Дам.] Кто же тогда не безумец? [Ст.] Лишь тот, кто не глуп. [Дам.] Ну, а скряга?
[Ст.] Он и безумен и глуп. [Дам.] Так, стало быть, тот бессомненно
160 В здравом уме, кто не скряга? [Ст.] Ничуть. [Дам.] Почему же, о стоик?
[Ст.] Слушай! Представь, что Кратер сказал о больном: «Он желудком
Вовсе здоров!»  «Так, стало быть, может и встать он с постели?» 
«Нет! потому что страдает от боли в боку или в почках».
Так вот и здесь: этот малый  не клятвопреступник, не скряга
165 (Благодаренье богам!), но он  наглец, честолюбец;
Пусть же и он в Антикиру плывет! Одинаково глупо 
Бросить именье в пучину иль вовсе его не касаться!
Сервий Оппидий, богач, родовые в Канузии земли
Между своими двумя разделил, говорят, сыновьями
170 И, умирая, сказал им, к одру подозвавши обоих:
«Я замечал, что в детстве ты, Авл, и орехи и кости
В пазухе просто носил, и проигрывал их, и дарил их;
Ты же, Тиберий, вел бережный счет им и прятал их в угол.
Вот и боюсь я того, что впадете вы в разные страсти,
175 Что Номентаном один, другой же Цикутою будет.
Вот потому заклинаю пенатами вас: берегитесь
Ты  уменьшать, а ты  прибавлять к тому, что отец ваш
Должною мерой считал, и чему нас учила природа.
Кроме того, я хочу, чтоб вы с клятвою мне обещали
180 Не соблазняться щекоткою славы; и если который
Будет эдилом иль претором, тот мне не сын: будь он проклят!»
Как! Промотать все добро на горох, да бобы, да лупины,
Только затем, чтобы чваниться в цирке, чтоб выситься в бронзе,
Хоть за душой у тебя уж давно ни гроша, ни землицы!
185 Уж не мечтаешь ли ты сравняться в успехе с Агриппой,
Словно проныра лиса, благородному льву подражая?
«Молви, Атрид, почему хоронить не велишь ты Аякса?»
«Царь я  вот мой ответ!»  «Ну что ж! Я  плебей, я смолкаю».
«Был мой приказ справедлив. Но если кто мыслит иначе 
190 Пусть говорит: дозволяю!»  «О царь, да пошлют тебе боги,
Трою разрушив, обратно приплыть. Итак, мне вопросы
И возраженья дозволены?»  «Спрашивай! Я дозволяю!»
«Царь! За что же Аякс, сей герой, второй по Ахилле,
Греков спасавший не раз, истлевает под небом открытым?
195 Или на радость Приаму и Трое лишен погребенья
Тот, кем их юноши были могил лишены в их отчизне?»
«Нет, а за то, что казнил он овец, восклицая, что режет
Он Менелая, Улисса, меня!»  «А когда ты в Авлиде
Милую дочь, как телицу, привел к алтарю и осыпал
200 Солью с мукою ей голову, был ли ты в здравом рассудке?»
«Что за вопрос?»  «Но безумный Аякс перерезал лишь стадо, 
Много ли в этом вреда? Ни жену он не тронул, ни сына:
Только Атридам, Атридам одним грозил он расправой 
Тевкру не сделал он зла, не коснулся он даже Улисса».
205 «Я же, чтоб ветер попутный судам от враждебного брега
Боги послали, хотел смягчить их той жертвенной кровью».
«Чьею? Своею, безумный?»  «Своей, но совсем не безумный!»
«Всякий безумным слывет, которому ум затмевает
Призраков ложных игра, взметаемых пагубной страстью,
210 Гнев ли причиной тому или попросту глупость людская.
Пусть был безумен Аякс, поражающий агнцев невинных;
Но неужели ты сам разумен и чист от порока,
Если спокойно творишь преступления почестей ради?
Если б кто вздумал носить на покойных носилках овечку,
215 Шить ей, как дочери, платье, дарить ожерелья, служанок,
Куколкой, девочкой ласково звать и готовить для брака,
Верно бы, претор ему запретил управленье именьем
И передал бы его хозяйство родным под опеку.
Ну, а если кто дочь настоящую вместо овечки
220 В жертву приносит богам,  ужели он в здравом рассудке?
Всюду, где глупость  там и безумие; где преступленье 
Там и припадок; а там, где погоня за хрупкою славой, 
Там помраченье ума, как от грохота ярой Беллоны!»
Ну, а теперь рассмотри невоздержность, и с ней  Номентана.
225 Здравый рассудок покажет, что мот есть тоже безумец.
Этот, как скоро талантов до тысячи схватит в наследство,
Тотчас объявит всем рыболовам и всем, продающим
Овощи, птиц и душистые мази, всей рыночной черни,
Всем шутам, мясникам, завсегдатаям улицы Тускской,
230 Чтобы наутро пришли. Вот и утро  приходят толпою!
Сводник слово берет: «Все, что есть у нас,  все в твоей воле!
Лишь прикажи, хоть сегодня, хоть завтра,  получишь немедля!»
Слушай же, как благородно им юный богач отвечает:
«Ты из луканских снегов добываешь мне к ужину вепря:
235 Ты, невзирая на бурное море, ловишь мне рыбу;
Я не тружусь, а пользуюсь всем, недостойный! Возьми же
Десять тысяч себе, и столько же ты! А тебе я
Втрое даю за жену: хоть в полночь позову, прибегает!»
Сын Эзопа жемчужину, бывшую в ухе Метеллы,
240 В уксусе крепком велел распустить, чтобы, выпивши, разом
В нем проглотить миллион; но разумней ли это, чем если б
Он ее в быструю реку швырнул или в сточную яму?
Квинта же Аррия дети, друг друга достойные братцы,
Два близнеца по распутству, имели привычку на завтрак
245 Каждый день из одних соловьев заказывать блюдо.
Это  безумье иль нет? Чем отметить их: мелом иль углем?
Если старик забавляется детской игрой в чет и нечет,
Или на палочке ездит верхом, или домики строит,
Или мышей запрягает в колясочку  он сумасшедший!
250 Ну, а если рассудок докажет тебе, что влюбленный
Больше ребенок, чем он? Что возиться в песке, как трехлетний,
Что в ногах у красавицы выть  не одно ли и то же?..
Можешь ли ты, например, поступить Полемону подобно?
Бросишь ли признаки страсти, все эти запястья, подвязки,
255 Эти венки, как бросил их он, вином упоенный,
Только услышав случайно философа слово, который
В школе своей натощак проповедовал юношам мудрость!
Дай раздраженному мальчику яблоко: он не захочет.
«На, мой голубчик, возьми!» Не берет! Не давай: он попросит!
260 Как и влюбленный; выгнанный вон, перед дверью любезной
Он рассуждает: войти или нет? А тотчас вошел бы,
Если б она не звала: «Сама позвала; не войти ли?
Или нейти и разом конец положить всем мученьям?
Выгнала, что же и звать! Не пойду, хоть она б умоляла!»
265 Столь же разумный слуга между тем говорит: «Господин мой
То, в чем ни меры, ни смысла,  никак под законы рассудка
Нам подвести невозможно. В любви ведь это и худо:
В ней то война, то последует мир. Но кто захотел бы
Сделать то постоянным, что переменно, как ветер
270 Или как случай,  это все то же, как если б он вздумал
Жить как безумный, и вместе по точным законам рассудка!»
Как? Когда ты гадаешь и зернышки яблок бросаешь,
Чтобы попасть в потолок, неужели ты в здравом рассудке?..
Как? Когда ты, беззубый, лепечешь любовные речи 
275 То умнее ль ребенка, который домики строит?
Вспомни и кровь и железо, которыми тушат сей пламень;
Вспомни Мария: он, заколовши несчастную Геллу,
Бросился сам со скалы и погиб; не безумец ли был он?
Если же это безумие ты назовешь преступленьем,
280 В сущности, будет все то же; различие только в названьи!
Вольноотпущенник некий, не евши, но вымывши руки,
До свету бегал по всем перекресткам, где только есть храмы,
Громко крича: «Избавьте, о боги, меня вы от смерти!
Только меня одного! Всемогущие, это легко вам!»
285 Всем он здоров был, и слухом и зрением; но за рассудок,
Впрямь, при продаже его, господин бы не мог поручиться!
Эту всю сволочь Хрисипп в собратьях Менения числит.
«О Юпитер, от коего все: и болезнь и здоровье!» 
Молится мать, у которой ребенок пять месяцев болен, 
290 Если его исцелишь от горячки, то завтра же утром,
Так как наутро свершаем мы пост в честь тебя, всемогущий,
В Тибр я его окуну!» Что ж? Если бы лекарь иль случай
Вдруг и избавил его от болезни, то глупая матерь
Мигом холодной водой лихорадку б ему возвратила!
295 Что тут причиной безумства? Причиной одно: суеверье!
Так-то, Стертиний, мой друг, осьмой меж семью мудрецами,
Дал мне оружье, дабы отныне никто не остался
Без наказанья, задевши меня! Кто мне скажет: «Безумец!» 
Тотчас ему я в ответ: «Оглянись, на себя посмотри-ка!»
300 [Г.] Стоик! Да будешь ты, после банкротства, гораздо дороже
Новый товар продавать! Но коль много родов есть безумства,
То какое ж мое? А по мне  я здоров, да и все тут!
[Дам.] Но неужели Агава, что в голову сына воткнула,
Будто в звериную, тирс, почитала себя сумасшедшей?
305 [Г.] Да, как видно, ты прав. Сознаюсь откровенно: глупец я!
Даже безумец, пускай! Но все-таки молви: какой же
Я страдаю болезнью души?.. [Дам.] Во-первых, ты строишь!
То есть ты подражаешь людям высоким, а сам ты
От головы и до пят не выше двух футов! Подумай:
310 Ты, улыбаясь, глядишь, как Турбон, лихой не по росту,
Мчится в доспехах на бой; но и ты ведь насмешки достоин,
Ежели ты намерен во всем подражать Меценату!
Где уж тебе, столь несходному с ним, в чем-нибудь состязаться?
Как-то теленок ногой растоптал лягушат, и один лишь
315 Спасся и в сильном испуге рассказывать матери начал,
Что за огромный их зверь растоптал. «Огромный?  спросила
Мать, надувая живот.  Такого, наверное, роста?»
«Нет,  говорит лягушонок в ответ,  раза в два был он больше».
«Что же, такой?»  мать спросила, надувшись еще.  «Нет, хоть лопни,
320 Все же не будешь с него!» Не твое ли подобие это?..
А стихотворство? Оно ведь  как масло в огонь сумасбродства!
Станешь ли ты уверять, что поэты  разумные люди?
Нрав твой горячий... о нем уж молчу... [Г.] Перестань!.. [Дам.] Об издержках
Сверх состояния... [Г.] Вспомни себя, Дамазипп! [Дам.] Я ни слова
325 Ни про безумную страсть к девочкам, ни к мальчикам дружбу!
[Г.] О, пощади же ты, больший безумец, меньшого безумца!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 3. О людском безумии. Этот парадокс  «все люди безумны, Один мудрец разумен»  развивает перед Горацием Дамасипп, пересказывая ему свою беседу с уличным философом стоиком Стертинием и последовательно рассматривая четыре вида безумия: скупость (ст. 82157), тщеславие (ст. 158223), роскошь (ст. 224280), суеверие (ст. 281295).


Ст. 5. Сатурналии.  См. примеч. к сатире II, 7.

Ст. 1112. Евполид, Платон (не путать с философом!) и Меандр  комедиографы, представляющие здесь последовательно «древнюю» (V в. до н.э.), «среднюю» и «новую» (IV в. до н.э..) этическую комедию.

Ст. 1617. Да пошлют тебе боги // ...брадобрея!  Борода  непременный признак бродячего философа.

Ст. 43. Хрисипп  классик стоической философии (III в. до н.э.).

Ст. 60. Фуфий  актер; в трагедии Пакувия «Илиона», играя роль спящей Илионы, которой является тень ее сына Деипила, он и вправду заснул па сцене.

Ст. 83. ...поможет ли им и вся Антикира!  В Антикире росло много чемерицы (ст. 82), которой лечили душевнобольных.

Ст. 100. Аристипп.  См. примеч. к Посланию 1,17.

Ст. 182. Горох, бобы, лупин  дешевое угощение, которым кандидаты на должность подкупали выборщиков.

Ст. 229. Тускская улица близ форума  Торговый центр Рима.

Ст. 239. Эзоп  знаменитый трагический актер первой половины I в. до н.э.

Ст. 253. Полемон, в молодости пришедший прямо с пира в учении к философу Ксенократу (начало III в. до н.э.), сам стал потом знаменитым философом-академиком.

Ст. 260271. Пересказ первой сцены из «Евнуха» Теренция.

Ст. 287. Менений  известный в свое время римский юродивый.

Ст. 310. Турбон  гладиатор.


serm. ii iii 'sic raro scribis, ut toto non quater anno...


[Дам.] Редко ты пишешь! Едва ли четырежды в год ты пергамент
В руки возьмешь! Лишь только наткал, и опять распускаешь,
Сам недоволен собой, что вино и сонливость мешают
Славы достойный труд совершить. Что из этого выйдет?
5 Что ж ты на дни Сатурналий сюда убежал? Напиши же
Здесь, протрезвясь, что-нибудь ожиданий достойное наших!
Что? Ничего? Так напрасно ж перо обвинять и напрасно
Бедные стены, созда́нные в гневе богов и поэтов!
Мы по лицу твоему от тебя превосходного много
10 Ждали, когда ты под сельскую теплую кровлю сокрылся.
Для чего же привез ты с собою Платона с Менандром?
Что же взял в свиту свою Эвполида и с ним Архилоха?
Хочешь ли зависть ты тем усмирить, что возьмешь у достоинств?
Нет, лишь презренье одно наживешь! Отбрось же ты леность,
15 Эту сирену свою, иль и то, что и лучшею жизнью
Ты приобрел, потеряешь опять! [Г.] Да даруют же боги
Все и богини тебе, Дамазипп, брадобрея за этот
Столь полезный совет! Но как я тебе столь известен?
[Дам.] С той поры, как попал я у среднего Януса на мель,
20 Я, оставив свои все дела, занимаюсь чужими.
Прежде любил я исследовать бронзу лохани, в которой
Ноги мыл хитрый Сизиф, разбирал, где заметна в ваяньи
Слабость резца, где металл отлился неудачно и грубо,
Знал я, что́ статуя сто́ит, сколько тысяч сестерций;
25 Домы, сады покупать, в том со мною никто не равнялся,
Так что меня при продажах любимцем Меркурия звали.
[Г.] Это я знаю. Дивлюсь, как от этого ты исцелился!
[Дам.] Так, как бывает это всегда, что всякая новость
Выгонит старое. Крови прилив к голове или к боку
30 Вдруг обращается к груди. Иной летаргией был болен;
Смотришь  врача своего на кулачный уж бой вызывает!
[Г.] Лишь бы меня не касалось; с другими  будь что угодно!
[Дам.] Друг, понапрасну не льстись! Все глупцы, да и сам ты безумен,
Если нам правду Стертиний твердил. От него я науку
35 Превосходную принял тогда, как меня убедил он
Мудрую эту браду себе отрастить в утешенье
И от мо́ста Фабриция в мире домой воротиться:
Ибо, когда я в упадке всех дел, с головою покрытой,
Броситься в волны хотел, он стоял уж по правую руку.
40 Ты берегись недостойного дела,  вскричал он.  Ты мучим
Ложным стыдом, ты боишься безумным прослыть меж безумцев!
Но рассмотрим во-первых: что есть безумие?  Если
Ты лишь безумен один, я ни слова! Пусть смертью отважной
Кончишь ты жизнь. Но если кого лишь слепое незнанье
45 Зла и добра побуждает к тому, то Хризипп и вся школа
Прямо того почитают безумцем. Под правило это
Все, и цари и народы подходят, кроме лишь мудрых.
Слушай же: я объясню, почему те, которым безумцем
Кажешься ты, все и сами не менее тоже безумны.
50 Если два путника, идучи лесом, в нем заблудятся,
Этот с дороги собьется направо, а этот налево, 
Оба блуждают они, но только по разным дорогам.
Так все равно и безумны, хотя над тобой и смеются.
Верь мне: с хвостом и они! Бояться, где вовсе нет страха, 
55 Это безумие точно такое ж, как если б кто начал
В поле открытом кричать, что река преграждает дорогу
Или огонь. А противная крайность есть тоже безумство,
Только другое  броситься прямо в реку или в пламя,
Как ни кричали б и мать, и сестра, и отец, и супруга:
60 «Здесь глубочайшая бездна, скала, берегися, несчастный!»
Нет, он не слышит, безумный, как Фуфий, который на сцене
Пьяный на ложе заснул и проспал Илиону  и тщетно
Несколько тысяч ему голосов из театра кричали:
«Матерь! Тебя я зову!» Заблуждаются все, докажу я!
65 Все Дамазиппа считают безумным за то, что скупает
Старые статуи он, а кто верит ему, тот умнее ль?
Если б тебе я сказал: «На вот это, возьми без возврата!»
Был ли бы глуп ты, если бы взял? Нет, ты был бы глупее,
Если бы не́ взял, что даром Меркурий тебе посылает!
70 На иного хоть десять раз вексель у Нерия пишешь,
Хоть сто раз у Цикуты; опутай его хоть цепями:
Все ни во что. Ускользнет он, злодей, с проворством Протея.
А потащишь к суду  он смеется, он вдруг превратится
В птицу, в кабана, в свинью и в дерево, если захочет.
75 Если безумный действует худо, разумный же лучше,
То Переллий безумней тебя, получая твой вексель,
По которому знает вперед, что ты не заплатишь.
Ну, подберите же тоги, чтоб слушать меня со вниманьем!
Кто с честолюбья из вас, а кто с сребролюбия бледен,
80 Кто невоздержан и тот, кого суеверие мучит
Или другая горячка души,  все ко мне подходите!
Все по порядку, и я докажу вам, что все вы безумцы!
Самый сильный прием чемерицы следует скрягам;
Думаю даже, не худо б отдать им и всю Антикиру.
85 Ведь завещал же Стаберий-скупец, чтоб на камне надгробном
Вырезал сумму наследства наследник его, а иначе
Должен народу дать пир, как устроить придумает Аррий:
Сто пар бойцов, да пшеницы  годичную Африки жатву.
«А справедливо ли это иль нет, мне наследник не дядя!
90 Так я хочу!» Вероятно, что так рассуждал завещатель.
[Дам.] Для чего же велел надписать он на камне наследство?
[Ст.] Для того, что он бедность считал величайшим пороком,
Что ужасался ее, и если бы умер беднее
Хоть квадрантом одним, то считал бы себя без сомненья
95 Человеком дурным. У людей подобного рода
Слава, честь, добродетель  все пред людьми и богами
Ниже богатства. Один лишь богатый мужествен, славен,
И справедлив. [Дам.] Неужели и мудр? [Ст.] И мудрец, без сомненья!
Даже и царь, и все, что захочет! Он думал, что деньги
100 И добродетель заменят ему и прославят в потомстве.
[Дам.] Как с ним несходен был грек Аристипп, рабам приказавший
Золото бросить в ливийских песках потому лишь, что тягость
Их замедляла в пути. А который из них был безумней?
[Ст.] Спорным примером спорный вопрос разрешить невозможно.
105 Если кто лиры скупает, музы́ки вовсе не зная,
Ежели кто собирает колодки башмачные, шила,
Сам же совсем не башмачник, иль всякий, кто парусы, снасти
Любит в запасе хранить, отвращенье имея к торговле,
Тот безумный, по мнению всех. А разумнее ль этот
110 Скряга, что золото прячет свое и боится, припрятав,
Тронуть его, как будто оно какая святыня.
Если кто, с длинным в руках батогом, перед кучею жита
Протянувшись, лежит господином, его карауля,
Сам не берет ни зерна и питается горькой травою;
115 Если до тысячи кружек, до трехсот тысяч фалерна
Самого старого или хиосского в погребе скряги,
Сам же кислятину пьет и, лет семьдесят девять проживши,
Спит на набитом соломой мешке, имея в запасе
Тюфяки в кладовой, тараканам и моли в добычу,
120 То он по той лишь причине в безумстве заметен немногим,
Что есть множество, кроме него, в такой же болезни.
О старик, ненавистный богам! К чему бережешь ты?
Разве затем, чтоб твой сын иль отпущенник прожил наследство?
Ты опасаешься нужды? Конечно, из эдакой суммы
125 Много убавится, если отложишь частичку на масло,
Чтобы капусту приправить иль голову глаже примазать.
Если столь мало нужно тебе, из чего же даешь ты
Ложные клятвы? Зачем похищаешь? Зачем отнимаешь?
Как? Ты в здравом уме? Да если б в народ ты каменья
130 Вздумал бросать иль в рабов, тебе же сто́ящих денег,
Все бы мальчишки, девчонки кричали, что ты сумасшедший;
А коль отравишь жену или мать, ты и в здравом рассудке...
Да! Почему же не так? Ведь ты не мечом, не в Аргосе
Их погубил, как Орест. Иль думаешь, он помешался
135 После убийства и предан гонению мстительных фурий
После того, как согрел в материнской груди он железо?
Нет! С той поры, как был признан безумным, он никакого
Зла не свершил; не напал он с мечом на сестру и на друга;
Фурией только Электру сестру называл, а Пиладу
140 Тоже давал имена, сообразно горячности гнева.
Бедный Опимий, столь много сребра сохранявший и злата,
В праздники вейское пивший вино из глиняной кружки,
В будни довольный и кислым, однажды был спячкою болен
И как мертвый лежал, а наследник уж в радости сердца
145 Бегал с ключами вокруг сундуков, любовался мешками!
Врач его верный придумал, однако же, скорое средство,
Чтоб больного от сна пробудить: он к постели больного
Стол придвинуть велел, из мешков же высыпал деньги;
Призвал людей и заставил считать. Вот больной и проснулся.
150 «Если не будешь сам деньги беречь,  врач сказал,  то наследник
Все унесет».  Как, при жизни моей?  «Да, при жизни. Не спи же,
Ежели хочешь пожить!»  Так что же мне делать?  «А вот что:
Твой желудок совсем опустел, а в жилах и крови
Скоро не будет. Надобно их подкрепить поскорее.
155 На вот каши из рису: поешь?»  А дорого ль стоит?
«Малость».  Однако же сколько?  «Восемь лишь ассов».  Беда мне!
Не умру от болезни  умру разорен и ограблен!
[Дам.] Кто же в здравом рассудке? [Ст.] Кто не безумен. [Дам.] А скряга?
[Ст.] Он и глупец и безумный. [Дам.] Следственно, тот бессомненно
160 В здравом уме, кто не скряга? [Ст.] Ничуть. [Дам.] Отчего же? Скажи мне!
[Ст.] Слушай! Представь, что врач Кратер сказал о больном: «Он желудком!
Вовсе здоров!»  «Так, стало быть, может и встать он с постели?» 
«Нет! потому что страдает от боли в боку или в почках».
Этот, положим, не клятвопреступник, не скряга: пусть Ларам
165 В жертву за это свинью принесет!  Но он честолюбец:
Пусть в Антикиру плывет!  Не та ли же глупость  именье
Бросить в пучину иль вовсе не сметь к нему прикоснуться!
Сервий Оппидий, богач, родовые в Канузии земли
Двум разделил сыновьям. Но пред смертью, призвав их, сказал им:
170 «Я заметил, что в детстве ты, Авл, и орехи и кости
В пазухе просто носил, и проигрывал их, и дарил их;
Ты же, Тиберий, напротив, заботливо прятал их в угол
И пересчитывал; с этой поры я всегда сокрушался,
Что в две разные глупости в зрелых летах вы впадете,
175 Что один Номентаном, другой же Цикутою будет.
Потому заклинаю Пенатами вас: берегитесь 
Ты  уменьшать, а ты  прибавлять к тому, что отец ваш
Почитает довольным для нужд, сообразных с природой.
Кроме того я хочу, чтоб вы с клятвою мне обещали
180 Славы, честей щекотанья беречься; и если который
Будет эдилом иль претором, тот сам себя да объявит
Проклятым мной, неспособным владеть завещанным мною!»
Как! Чтобы чваниться в цирке, чтоб ликом своим величаться,
Вылитым в бронзе,  так ты на горохе, бобах и лупинах
185 Все состоянье отца проживешь?  Не Агриппе ль захочешь.
Льву благородному, хитрый лисенок, быть подражатель?
Что ты, Атрид, запрещаешь предать погребенью Аякса?
«Помни: я царь!»  Я плебей! замолчу и вопрос оставляю!
«Что повелел я, то справедливо. Однако ж, кто мыслит,
190 Будто я в этом неправ, говори предо мной безопасно!»
О, да даруют же боги, властитель, тебе с кораблями,
Трою разрушив, обратно приплыть.  Итак, мне вопросы
И возраженья дозволены?  «Спрашивай! я дозволяю!»
Царь! за что же Аякс, сей герой, второй по Ахилле,
195 Столько раз греков спасавший, под небом тлеет открытым?
Или на радость Приама и Трои лишен погребенья
Тот, кем их юноши были могил лишены в их отчизне?
«Нет, а за то, что, напав на овец, восклицал он, что режет
Менелая, Улисса, меня!»  А когда ты в Авлиде
200 Дочь, как телицу, на жертву привел к алтарю и осыпал
Солью с муко́ю ей голову, был ли ты в здравом рассудке?
«Я? Почему?»  Но безумный Аякс перерезал лишь стадо,
А и супругу и сына он пощадил! Он проклятьем
Зла не сделал тебе; не напал на Улисса и Тевкра.
205 «Я, чтобы ветер попутный судам от враждебного брега
Боги послали, хотел примирить их той жертвенной кровью».
«Чьею? Своею, безумный?»  «Своей, но совсем не безумный!»
Всякий безумен, кто, удаляясь от истины, ложно
Видит предметы и зла от добра отличить не умеет,
210 Гнев ли причиной тому, иль обманчивых чувств возмущенье.
Пусть был безумен Аякс, поражающий агнцев невинных;
Но не безумен ли был ты и сам, когда преступленье
Мыслил свершить, честолюбьем надменный и гордостью сердца?
Если б кто вздумал носить на покойных носилках овечку,
215 Шить ей, как дочери, платья и дать ожерелья, служанок,
Куколкой, девочкой ласково звать и готовить для брака:
Верно бы, претор ему запретил управленье именьем
Верно б его и имение отдал родным под опеку.
Как? Неужели в уме тот, кто вместо безгласной овечки
220 В жертву приносит родимую дочь?  Что ты скажешь на это?
Где безрассудность там и безумие; кто же преступник,
Тот и безумец!  Кто хрупким стеклом обольщается славы,
Верь мне, что тот оглушен и громами кровавой Беллоны!
Но рассмотрим теперь расточительность и Номентана.
225 Здравый рассудок тебе легко их безумство докажет.
Этот, как скоро талантов до тысячи схватит в наследство,
Тотчас объявит всем рыболовам и всем, продающим
Овощи, птиц и душистые мази, всей сволочи этой,
Всем шутам, мясникам, чтоб назавтра же утром явились.
230 Все прибегут!  Вот, рабами торгующий, речь начинает:
«Все, что ни есть у меня и у них,  все твое.  Прикажи лишь,
Завтра иль нынче же все непременно доставлено будет!»
Слушай же, как благородно юный богач отвечает:
«Ты, говорит он, проводишь все ночи в снегах луканийских
235 С тем, чтоб доставить на стол мне тобою добытого вепря;
Ты, невзирая на бурное море, ловишь мне рыбу.
Я не тружусь, а пользуюсь всем, недостойный!  Возьми же
Десять тысяч себе; и столько же ты!  А тебе я
Втрое даю за жену: хоть в полночь позову, прибегает!»
240 Сын Эзопа жемчужину, бывшую в ухе Метеллы,
В уксусе крепком велел распустить, чтобы разом сестерций
Проглотить миллион: не умнее, чем в воду закинуть!
Квинта же Аррия дети, двое известные братья.
Два близнеца по распутству, имели привычку в обеде
245 Каждый день блюдо иметь из одних соловьев!  Неужели
Не сумасбродство и то? Чем отметить их: мелом иль углем?
Если старик забавляется детской игрой в чет и нечет,
Или на палочке ездит верхом, или домики строит,
Или мышей запрягает в колясочку,  он сумасшедший!
250 Ну, а если рассудок докажет тебе, что влюбленный
Больше ребенок, чем он? Что валяться в песке, как мальчишка,
Что в ногах у красавицы выть  не одно ли и то же?..
Можешь ли ты, например, поступить Полемону подобно?
Бросишь ли признаки страсти, все эти запястья, подвязки,
255 Эти венки, как бросил их он, вином упоенный,
Только услышав случайно философа слово, который
В школе своей натощак проповедовал юношам мудрость!
Дай рассерже́ному мальчику яблоко: он не захочет.
«На, мой голубчик, возьми!»  Не берет!  Не давай: он попросит!
260 Как и влюбленный; выгнанный вон, перед дверью любезной
Он рассуждает: войти или нет?  А тотчас вошел бы.
Если б она не звала.  «Сама, говорит, умоляет;
Лучше нейти, и разом конец положить всем мученьям!
Выгнала; что же и звать! Не пойду, хоть проси с униженьем!»
265 Столь же разумный слуга, между тем, говорит господину:
«Что не подходит под правила мудрости или расчета,
То в равновесие как привести?  В любви то и худо:
В ней  то война, то последует мир.  Но кто захотел бы
Сделать то постоянным, что переменно, как ветер,
270 Или как случай  это все то же, как если б он вздумал
Жить, как безумный, и вместе по точным законам рассудка!»
Как?  когда ты, гадая, зернышки яблок бросаешь,
И так рад, что попал в потолок, неужель ты в рассудке?..
Как? Когда ты, беззубый, лепечешь в любви уверенья,
275 То умнее ль ребенка, который домики строит?
Вспомним и кровь и железо, которыми тушат сей пламень;
Вспомним Мария: он, заколовши несчастную Геллу,
Бросился сам со скалы и погиб; не безумец ли был он?
Если же это безумие ты назовешь преступленьем,
280 В сущности, будет все то же; различие только в названьи!
Вольноотпущенник некто, не евши и вымывши руки,
По свету бегал по всем перекресткам, где только есть храмы,
Громко крича: «Избавьте, о боги, меня вы от смерти!
Только меня одного! Всемогущие, это легко вам!»
285 Всем он здоров был, и слухом и зрением; но за рассудок,
При продаже его, господин бы не мог поручиться!
Эту всю сволочь Хрисипп в собратьях Менения числит.
«О Юпитер, от коего все: и болезнь и здоровье!» 
Так молилася мать, у которой ребенок был болен:
290 «Если его исцелишь, обещаюсь, что завтра же утром,
Так как наутро свершаем мы пост в честь тебя, всемогущий,
В Тибр я его окуну!» Что ж? Если бы лекарь иль случай
И избавил его от болезни, то глупая матерь
Непременно б ему лихорадку опять возвратила!
295 Что тут причиной безумства?  Причиной одно: суеверье!
Так Стертиний, мой друг, осьмой меж семью мудрецами,
Дал мне оружье, дабы отныне никто не остался
Безнаказан, задевши меня!  Кто мне скажет: «Безумец!»
Тотчас ему я в ответ: «Оглянись, не висит ли что сзади!»
300 [Г.] Стоик! Да будешь ты, после банкротства, гораздо дороже
Новый товар продавать!  Но, коль много родов есть безумства,
То какое ж мое?  А по мне... я здоров головою!
[Дам.] Но неужели Агава, голову сына воткнувши,
Вместо звериной, на трис, почитала себя сумасшедшей?
305 [Г.] Правде пришлось уступить.  Сознаюсь откровенно: глупец я!
Даже безумный подчас!  Но скажи мне однако ж: какою
Я страдаю болезнью души?.. [Дам.] Во-первых, ты строишь!
То есть ты подражаешь людям высоким, а сам ты,
Ежели смерить твой рост, не выше двух пядей  и сам же
310 Ты насмехаешься Турбе, его и походке и виду
В бранном доспехе, какой совершенно ему не по росту.
Меньше ль смешон ты, когда с Меценатом равняться желаешь?
Где же тебе, столь несходному с ним, в чем-нибудь состязаться!
Раз лягушонка теленок ногой раздавил; ускользнувши,
315 В сильном испуге, другой рассказывать матери начал,
Что товарища зверь растоптал.  «А велик ли?  спросила
Мать надуваяся,  будет такой?»  Нет, тот вдвое был больше!
«А такой?»  мать спросила, надувшись еще.  Нет, хоть лопни.
Все же не будешь с него!  Не твое ли подобие это?..
320 К этому должно придать еще страсть твою к стихотворству,
Страсть, с которой ты масла еще на огонь подливаешь!
Если в уме сочиняют стихи, то и ты не безумный!
Нрав твой горячий... о нем уж молчу... [Г.] Перестань!.. [Дам.] Об издержках
Сверх состояния... [Г.] Вспомни себя, Дамазипп! [Дам.] Я ни слова
325 Ни про безумную страсть к девочкам, ни к мальчикам дружбу!
[Г.] О, пощади же ты, больший безумец, меньшого безумца!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 257266.

Сатира 3.


serm. ii iv 'unde et quo catius?' 'non est mihi tempus, aventi...


[Г.] Катий! Откуда? Куда? [К.] Мне не время теперь! Занимаюсь
Новым учением, выше всего, чему ни учили
Сам Пифагор, и ученый Платон, и Анитова жертва!
[Г.] Я виноват, что тебе помешал так некстати и прервал
5 Нить размышлений твоих; извини же меня, мой добрейший!
Если и выйдет из памяти что у тебя, ты воротишь!
От природы ль она, от искусства ль, но чудная память!
[К.] Да! Я о том и старался, чтоб все удержать в ней подробно.
Это претонкие вещи! И тонко предложены были!
10 [Г.] Кто же наставник твой был? Наш римлянин иль чужеземец?
[К.] Я науку тебе сообщу, но учителя скрою!
Продолговатые яйца  запомни!  вкуснее округлых:
В них и белее белок, и крепче желток, потому что
Скрыт в нем зародыш мужеска пола. За званым обедом
15 Их подавай. Капуста, растущая в поле, вкуснее,
Чем подгородная, эту излишней поливкою портят.
Если к тебе неожиданно гость вдруг яви́тся на ужин,
То, чтобы курица мягче была и нежнее, живую
Надо ее окунуть в молодое фалернское прежде.
20 Лучший гриб  луговой; а другим доверять ненадежно.
Много здоровью способствует, ежели в летнее время
Есть шелковичные черные ягоды после обеда,
Снятые с ветвей тогда, пока солнце еще не высоко.
Мед свой мешал натощак с фалерном крепким Авфидий.
25 Нет! Приличней полегче питье для пустого желудка.
Жиденький мед, например, несравненно полезнее будет.
Если живот отягчен, то мелких раковин мясо
Или щавель полевой облегчат и свободно и скоро,
Только бы белое косское было при том не забыто.
30 Устрицы толще всего, когда луна прибывает,
Но ведь не все же моря изобилуют лучшим их родом!
Лучше в Лукрине простые улитки, чем в Байском заливе
Даже багрянка сама; цирцейские устрицы в славе;
Еж водяной  из Мизена, а гребень морской  из Тарента!
35 Но искусством пиров гордись не всякий, покуда
В точности сам не изучишь все тонкие правила вкуса.
Мало того, чтоб скупить дорогою ценою всю рыбу,
Если не знаешь, к которой подливка идет, а которой
Жареной быть, чтоб наевшийся гость приподнялся на локоть.
40 Кто не охотник до пресного мяса, поставь погрузнее
Блюдо с умбрийским кабаном, питавшимся желудем дуба;
Но лаврентийский не годен: он ест камыши да осоку.
Где виноградник растет, там дикие козы невкусны.
Плечи чреватой зайчихи знаток особенно любит.
45 Рыбы и птицы по вкусу и возраст узнать и породу 
Прежде никто не умел, я первый открытие сделал!
Многие новый пирог изобресть почитают за важность.
Нет! Не довольно в одном показать и искусство и знанье:
Так вот иной о хорошем вине прилагает заботу,
50 Не беспокоясь о масле, каким поливается рыба.
Если массикское выставить на ночь под чистое небо,
Воздух прохладный очистит его, и последнюю мутность
Вовсе отнявши и запах, для чувств неприятный и вредный;
Если ж цедить сквозь холстину его, то весь вкус потеряет.
55 Если суррентским вином доливают отстой от фалерна,
Стоит в него лишь яйцо голубиное выпустить  вскоре
Всю постороннюю мутность желток оттянет на днище.
Позыв к питью чтобы вновь возбудить в утомившемся госте,
Жареных раков подай, предложи африканских улиток,
60 А не латук, ибо после вина он в желудке без пользы
Плавает сверху; но лучше еще ветчина да колбасы,
После которых любая понравится дрянь из харчевни.
Далее следует знать все свойства различных подливок.
Есть простая: она состоит из чистого масла
65 С чистым вином и рассолом пахучим из скумбрии-рыбы, 
Тем рассолом, каким в Византии все бочки воняют!
Если же в ней поварить, искрошивши, душистые травы
И настоять на корикском шафране, а после подбавить
Масла венафрского к ней, то вот и другая готова!
70 Тибуртинские яблоки много в приятности вкуса
Уступают пиценским, хоть с виду и кажутся лучше.
Венункульский изюм бережется в горшочках, альбанский
Лучше в дыму засушённый. Я первый однажды придумал
Яблоки с ним подавать и отстой от вина и рассола
75 Ставить кругом, под белым перцем и черною солью.
Часто противно смотреть, как, три тысячи бросив на рынок,
Втиснули в тесное блюдо к простору привыкшую рыбу!
Так же и грязь родит отвращенье к еде: неприятно,
Ежели раб, отпивая тайком, на бокале оставил
80 Масляных пальцев следы или дно не отмыто у чаши.
Дорого ль стоит простая метелка, салфетка, опилки?
Самую малость! А вот нераденье  бесчестье большое!
Пол разноцветный из камней, а веником грязным запачкан.
Ложа под пурпуром тирским; глядишь  а подушки нечисты.
85 Ты не забудь: чем меньше что стоит труда и издержек,
Тем справедливей осудят тебя; не так, как в предметах,
Только богатым приличных одним, только им и доступных!
[Г.] Катий премудрый! Прошу, заклиная богами и дружбой:
Где бы наставник твой ни был, ты дай самого мне послушать!
90 Ибо, как память твоя ни верна, согласися, однако
Первоисточник всегда надежнее, чем пересказчик!
Кроме того, ты ведь видел его и лицо и обличье,
О блаженный! И сам не ценил привычного счастья.
Дай же и мне взойти к глубочайшим источникам знанья.
95 Чтоб почерпнуть из него наставленья о жизни блаженной.

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 4. О застольной роскоши: предписания эпикурейца Катия относительно закуски (ст. 1234), главных блюд (ст. 3546), десерта с выпивкой (ст. 5175) и внешней сервировки (ст. 7687).


Ст. 3. Анитова жертва  Сократ, обвинителем которого в суде был кожевник Анит.

Ст. 6061. ... латук... // Плавает сверху...  вместо того, чтобы впитываться в желудок.


serm. ii iv 'unde et quo catius?' 'non est mihi tempus, aventi...


[Г.] Катий! Откуда? Куда? [К.] Мне не время теперь!  Занимаюсь
Новым учением, высшим всего, чему ни учили
Сам Пифагор, и ученый Платон, и Сократ обвиненный!
[Г.] Я виноват, что тебе помешал так некстати и пре́рвал
5 Нить размышлений твоих; извини же меня, мой добрейший!
Если и выйдет из памяти что́ у тебя, ты воротишь!
От природы ль она, от искусства ль, но чудная память!
[К.] Да! Я о том и стараюсь, чтоб все удержать в ней подробно.
Это претонкие вещи! И тонко предложены были!
10 [Г.] Кто же наставник твой был? Наш ли, римлянин, иль чужеземец?
[К.] Я науку тебе сообщу, но учителя скрою!
Слушай и помни, что яйца, длинные с виду, вкуснее;
Сок их питательней, нежели круглых, у них и скорлупка
Тверже; зародыш в них мужеска пола. За званым обедом
15 Их подавай.  Капуста, растущая в поле, вкуснее,
Чем подгородная,  эту излишней поливкою портят.
Если к тебе неожиданно гость вдруг яви́тся на ужин,
То, чтобы курица мягче была и нежнее, живую
Надо ее окунуть в молодое фалернское прежде.
20 Лучший гриб  луговой; а другим доверять ненадежно.
Много здоровью способствует, если имеешь привычку
Ты шелковичные ягоды есть пообедав, однако ж
Снятые с ветвей тогда, пока солнце еще не высоко.
С крепким фалернским пред пищей смешивал мед Ауфидий.
25 Нет! Приличней полегче питье для пустого желудка.
Жиденький мед, например, несравненно полезнее будет.
Если живот отягчен, то мелких раковин мясо
Или щавель полевой облегчат и свободно и скоро,
Только бы белое косское было при том не забыто.
30 Черепокожные по́лны, когда луна прибывает.
Но ведь не все же моря изобилуют лучшим их родом!
Так и улитки лукринские лучше, чем в Байском заливе
Даже сама червленица; цирцейские устрицы в славе;
Еж водяной  из Мизена, а гребень морской  из Тарента!
35 Но искусством пиров не всякий гордится, покуда
В точности сам не изучишь все тонкие правила вкуса.
Мало того, чтоб скупить дорогою ценою всю рыбу,
Если не знаешь, к которой подливка идет, а которой
Жареной быть, чтоб наевшийся гость приподнялся на локоть.
40 Кто не охотник до легкого мяса, поставь погрузнев
Блюдо с умбрийским кабаном, питавшимся желудем дуба;
Но лаврентийский не годен: он ест камыши и поросты.
Где виноградник растет, там дикие козы невкусны.
Плечи чреватой зайчихи знаток особенно любит.
45 Рыбы и птицы по вкусу и возраст узнать и откуда. 
Прежде никто не умел,  я первый открытие сделал.
Многие новый пирог изобресть почитают за важность.
Нет! Не довольно в одном показать и искусство и знанье:
Так вот иной о хорошем вине прилагает заботу,
50 Не беспокоясь о рыбе, каким поливается маслом.
Если массикское выставить на ночь под чистое небо,
Воздух прохладный очистит его, и последнюю мутность
Вовсе отнявши и запах, для чувств неприятный и вредный;
Если ж цедить сквозь холстину его, то весь вкус потеряет.
55 Кто суррентинским вином наливает фалернские дрожжи,
Сто́ит в него лишь яйцо голубиное выпустить,  вскоре
Всю постороннюю мутность оттянет на дно непременно.
Позыв к питью чтобы вновь возбудить в утомившемся госте,
Жареных раков подай, предложи африканских улиток;
60 Ибо в желудке после вина латук бесполезно
Плавает сверху; тут лучше еще ветчина с колбасами,
Все, что с душком, или что отзывается прямо харчевней.
Свойства однако же знать нужно в точности разных подливок.
Есть простая: она состоит из чистого масла
65 С чистым вином и рассолом пахучим из капера-рыбы,
Только, чтоб он, разумеется, был не иной, византийский!
Если же в ней поварить, искрошивши, душистые травы
И настоять на корикском шафране, а после подбавить
Венафранского масла, то вот и другая готова!
70 Тибуртинские яблоки много в приятности вкуса
Уступают пиценским, хоть с виду и кажутся лучше.
Венункульский изюм бережется в горшочках, но альбский
Лучше в дыму засушённый. Я первый однажды придумал
Яблоки с ним подавать, и анчоусы в чистеньких блюдцах
75 Ставить кругом, под белым перцем и серою солью.
Но большая ошибка  три тысячи бросив сестерций,
Втискать в тесное блюдо к простору привыкшую рыбу!
Неопрятность родит отвращенье к еде: неприятно,
Если след масляных пальцев слуги на бокале заметен,
80 Или насохло на дне и заметно, что чаша не мыта.
Дорого ль стоит метелка, салфетка или опилки?
Просто безделица!  А нераденье  бесчестье большое!
Пол разноцветный из камней, а грязною пальмой запачкан.
Ложа под пурпуром тирским; глядишь  а подушки нечисты.
85 Ты не забудь: чем меньше что́ стоит труда и издержек,
Тем справедливей осудят тебя; не так, как в предметах
Только богатым приличных одним и им лишь доступных!
[Г.] Катий ученый! Прошу, заклиная богами и дружбой!
Где бы наставник твой ни был, ты дай самого мне послушать!
90 Ибо, как память твоя ни верна, согласися однако,
Все ведь ты передал мне ученье чужое! Прибавь же
Вид, выраженье лица; о блаженный! ты видел все это!
Это тебе невдомек, а я-то, напротив, пылаю
Сильным желаньем увидеть безвестный науки источник,
95 Сам почерпнуть из него учение жизни блаженной.

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 267269.

Сатира 4.


Ст. 12. Яйца подавались в начале обеда, последовательность блюд которого Катий сообщает и в дальнейшем.

Ст. 29. Белое косское. Гораций говорит здесь о смеси вина с острова Коса с морской водою (vinum leucocoon).

Ст. 32. Улитки лукринские. Эти «пелоры» из Лукринского озера в Кампании скорее устрицы, а не улитки, как червленицы (murices) из Байского залива.

Ст. 39. ...Приподнялся на локоть, т. е. снова захотел есть. Римляне ели полулежа, опираясь на левый локоть.

Ст. 4142. Умбрийский кабан  из лесистой Умбрии. Лаврентийский  из Лаврентийского леса на болотистом побережьи Лациума.

Ст. 55. Суррентинское вино  из кампанского города Суррента (ныне Сорренто). Это вино для улучшения его качества наливали в бочку из-под фалернского.

Ст. 65. Капер-рыба, или «тунец», ловилась около Византии и засаливалась в небольших пузатых сосудах с узким горлышком.

Ст. 68. Корикский шафран  с горы Корика в Киликии.

Ст. 69. Венафранское (или венафрское) масло  из оливок города Венафра в Кампании.

Ст. 70 слд. Тибуртинские яблоки  из садов теперешнего Тиволи  хуже, чем из Пиценума в окрестностях Анконы.

Ст. 72. Венункульский изюм. Подразумевается род кампанского винограда (venucula), заготовлявшийся впрок.

Ст. 72. Альбский  изюм из окрестностей древнего города Альба-Лонга.

Ст. 83. Пальма  веник из пальмовых ветвей, которым подметали пол, посыпавшийся опилками.


serm. ii v 'hoc quoque, tiresia, praeter narrata petenti...


[У.] Вот что еще попрошу я тебя мне поведать, Тирезий:
Как бы, каким бы мне средством поправить растрату именья?
Что ж ты смеешься?.. [Т.] А разве тебе, хитрецу, не довольно
Целым вернуться в Итаку свою и отчих пенатов
5 Вновь увидать?.. [У.] Никого ты еще не обманывал ложью!
Видишь, что наг я и нищ возвращаюсь, как ты предсказал мне.
Нет ни запаса в моих кладовых, ни скота. Без богатства ж
И добродетель и род дешевле сена морского!
[Т.] Прочь околичности! Если ты бедности вправду боишься,
10 Слушай, как можешь богатство нажить. Например: не пришлет ли
Кто-нибудь или дрозда, иль еще тебе редкость другую;
Ты с ней беги к старику, что кряхтит над грудою денег.
Сладких ли яблок, иных ли плодов огорода и сада
Пусть он, почетнейший лар, и отведает прежде, чем лары.
15 Будь он хоть клятвопреступник, будь низкого рода, обрызган
Братнею кровью, будь беглый он раб,  но если захочет,
Чтоб ты шел в провожатых его, не смей отказаться!
[У.] Как? Чтобы с Дамою подлым бок о бок я шел? Я под Троей
Был не таков: там в первенстве я с величайшими спорил!
20 [Т.] Ну, так будь беден! [У.] Все может снести великое сердце!
Я и не то ведь сносил! Но ты продолжай, прорицатель!
Молви, откуда бы мне загрести себе золота груды?
[Т.] Что я сказал, то скажу и опять! Лови завещанья
И обирай стариков! А если иной и сорвется
25 С удочки, хитрая рыбка, приманку скусив рыболова,
Ты надежд не теряй и готовься на промысел снова.
Ежели тяжба меж двух заведется, важная ль, нет ли,
Ты за того, кто богатством силен и детей не имеет,
Тотчас ходатаем стань, пусть он и нагло и дерзко
30 Честного тянет к суду. Будь ответчик хоть лучший из граждан,
Но если сын у него да жена  за него не вступайся!
«Публий почтенный!»  скажи или  «Квинт! (обращенье такое 
Признак доверья, приятный ушам!)  меня привязало
Лишь уваженье к тебе; а дела и права мне знакомы.
35 Лучше пусть вырвут глаза мне, чем я допущу, чтоб соперник
Хоть скорлупкой ореха обидел тебя. Будь покоен!
Ты не будешь в потере; не дам над тобой надругаться!»
После проси, чтобы шел он домой и берег бы здоровье.
Сам же вовсю хлопочи, хотя бы от зноя Каникул
40 Трескались статуи, или хотя бы на зимние Альпы
Фурий, распучивши брюхо, плевал бы седыми снегами!
«На, посмотри-ка!  тут скажет иной, толкнувши соседа 
Вот трудолюбец, вот друг-то какой! Вот прямо заботлив!»
Тут-то к садку твоему и потянутся жирные рыбы.
45 Если в богатом дому увидишь ты хворого сына,
То поспеши и туда  затем, чтоб отвлечь подозренья,
Что из корысти заботишься ты об одних бессемейных.
Коли сумеешь и здесь угодить, то не будешь в убытке, 
Глядь, и вторым тебя впишут наследником, ежели мальчик
50 Рано отправится к Орку. Тут редко случится дать промах!
Если кто просит тебя прочитать его завещанье,
Ты откажись и таблички рукой оттолкни, но сторонкой
Сам потихоньку взгляни между тем: что на первой табличке
В строчке второй, и один ты там наследник иль много.
55 Зорче смотри, чтоб тебя писец из уличной стражи
Так не провел, как ворону лиса! И Коран этот ловкий
Будет потом хохотать над ловцом завещаний, Назикой!
[У.] Ты в исступленье пророческом или же шутишь в загадках?
[Т.] Что я сказал, Лаэртид, то иль будет, иль нет,  непременно!
60 Дар прорицанья мне дан самим Аполлоном великим!
[У.] Ежели можно, однако, открой мне, что это значит?
[Т.] Некогда юный герой, страх парфян, из Энеева рода,
Славой наполнит своею и землю, и море. В то время
Дочь за Корана свою выдаст замуж Назика, из страха,
65 Чтобы могучий Коран с него не потребовал долгу.
Что же сделает зять? Он тестю подаст завещанье
С просьбой его прочитать. Назика противиться будет.
Но наконец возьмет, и прочтет про себя, и увидит,
Что завещают ему одно: о покойнике плакать!
70 Вот и еще мой совет: когда стариком полоумным
Хитрая женщина или отпущенник правит, то нужно
Быть заодно; похвали их ему, чтоб тебя похвалили!
Будет полезно и то! Но верней  лобовая атака:
Может быть, сдуру стихи он пишет плохие, старик-то?
75 Ты их хвали. Коль блудник он  не жди, чтоб просил: угождая
Мощному, сам ты вручи Пенелопу ему. [У.] Неужели,
Сможет, по-твоему, он совладать с целомудренной, с чистой,
С той, что с прямого пути совратить женихи не сумели?
[Т.] Дива нет  шла молодежь, что скупа на большие подарки,
80 Та, что не столько любви, сколько кухни хорошей искала.
Вот почему и чиста Пенелопа; но если от старца
Вку́сит она барышок и разделит с тобой хоть разочек 
То уж отстать не захочет, как пес над засаленной шкурой.
В дни моей старости в Фивах одна старушка лукаво
85 Так завещала, чтоб тело ее, умащенное маслом,
Сам наследник на голых плечах отнес на кладбище:
Ускользнуть от него и по смерти хотела, затем что
Слишком к живой приступал он. Смотри же и ты: берегися,
Чтобы не слишком быть вялым и чтобы не слишком быть пьяным!
90 Кто своенравен, ворчлив, тому говорливость досадна.
Будь при таком молчалив: «да», «нет» и больше  ни слова;
Стой, как в комедии Дав, склоняясь с испуганным видом.
Но на услуги будь скор: подует ли ветер, напомни,
Чтобы головку покрыл; в тесноте предложи опереться
95 И плечом подслужись, а болтлив он  внимательно слушай.
Лесть ли он любит  хвали, пока не всплеснет он руками,
Не отставай, покуда он сам не воскликнет: «Довольно!»
Дуй ему в уши своей похвалой, как мех раздувальный.
Ну а когда он умрет, чтобы мог ты вздохнуть с облегченьем,
100 И услышишь ты вдруг наяву: «Завещаю Улиссу
Четверть наследства!»  воскликни тогда: «О любезный мой Дама!
И тебя уже нет! Где такого найти человека!..»
Сам зарыдай, и не худо, чтоб слезы в глазах показались:
Это полезно, чтоб скрыть на лице невольную радость.
105 Памятник сделай богатый и пышно устрой погребенье,
Так, чтобы долго дивились и долго хвалили соседи.
Если же твой сонаследник  старик в одышке и в кашле,
Ты предложи, не угодно ли взять или дом, иль именье
Лучшее в части твоей, за какую назначит он цену!
110 Но увлекает меня Прозерпина!.. Живи и будь счастлив!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 5. О погоне за наследством: диалог Улисса-Одиссея с тенью прорицателя Тиресия перед возвратом на Итаку (ср. «Одиссея», кн. XI).


Ст. 14. Лары  боги домашнего очага, получали в жертву початки всякого урожая.

Ст. 41. Фурий  поэт Фурий Бибакул; Гораций пародирует его стихи о переходе Цезаря через Альпы.

Ст. 54. В строчке второй...  завещании в первой строке писалось имя завещателя, во второй  имя наследника.

Ст. 62. Юный герой  Октавиан.


serm. ii v 'hoc quoque, tiresia, praeter narrata petenti...


[У.] Вот что еще попрошу я тебя мне поведать, Тирезий:
Как бы, каким бы мне средством поправить растрату именья?
Что ж ты смеешься?.. [Т.] Лукавец! А разве тебе не довольно
Возвратиться в Итаку свою и отчизны Пенатов
5 Вновь увидать?.. [У.] Никого ты еще не обманывал ложью!
Видишь, что наг я и нищ возвращаюсь, как ты предсказал мне.
Ни запаса в моих кладовых, ни скота. Без богатства ж
И добродетель, и род дешевле морского пороста!
[Т.] Прочь околичности!  Если ты бедности вправду боишься,
10 Слушай, как можешь богатство нажить. Например: не пришлет ли
Раннюю птичку тебе кто-нибудь или редкость другую;
Ты с ней беги  к старику, накопившему много именья.
Ранний плод сада, или домашнее, что есть получше,
Пусть он, почетнейший лар, и отведает прежде, чем лары.
15 Будь он хоть клятвопреступник, будь низкого рода, обрызган
Кровию братней, из беглых рабов,  но если захочет,
Чтоб ты шел в провожатых его  не смей отказаться!
[У.] Как? Чтобы с Дамой позорным бок о бок я шел?  Я под Троей
Был не таков: там в первенстве я с величайшими спорил!
20 [Т.] Ну, так будь беден! [У.] Все может снести великое сердце!
И не то я сносил!  Но ты продолжай.  Где я мог бы
Золота кучу достать, где богатство? Скажи, прорицатель!
[Т.] Что я сказал, то скажу и опять!  Лови завещанья
И обирай стариков! А если иной и сорвется
25 С уды, как хитрая рыбка, приманку скусив рыболова,
Ты надежд не теряй и снова готовься на промысл.
Ежели спорное дело между двоих заведется,
Важно ли, нет ли, кто из соперников силен богатством, 
Ты и в ходатаи! Нужды нет, если он нагло и дерзко
30 Честного тянет к суду. Будь ответчик хоть лучший из граждан,
Но есть сын у него, да жена  за него не вступайся!
«Публий почтенный!» скажи или «Квинт!» (затем, что прозванья
Знатности признак  приятны ушам!)  «меня привязало
Уваженье к тебе; а дела и права мне знакомы.
35 Лучше пусть вырвут глаза мне, чем я допущу, чтоб соперник
Хоть скорлупкой ореха обидел тебя. Будь покоен!
Ты не будешь в потере; не дам над тобой наругаться!»
После проси, чтобы шел он домой и берег бы здоровье.
Сам хлопочи, хоть бы рдеющий Пес раскалывал злобно
40 Статуи вовсе безгласные; или с распученным брюхом
Фурий плевал бы снегом седым на высокие Альпы!
«На, посмотри-ка!  тут скажет иной, толкнувши соседа 
«Вот трудолюбец, вот друг-то! вот прямо заботлив!»
С этим огромные рыбы сами собой повалятся
45 В сети твои, а из них и в садок! Но ежели хворый
В доме богатом есть сын, то, чтобы отвлечь подозренье
Холостых богачей, угождай и поползай, в надежде
Быть хоть вторым в завещаньи, на случай ежели мальчик
Рано отправится к Орку. Тут редко случится дать промах!
50 Если кто просит тебя прочитать его завещанье,
Ты откажись и таблички рукой оттолкни, но сторонкой
Сам потихоньку взгляни между тем: что́ на первой табличке
В пункте втором, и один ли назначен наследником, или
Многие вместе; все это быстрей пробеги ты глазами
55 Иногда ведь писец, излагавший последнюю волю,
Так проведет, как ворону лиса! А после Коранус
И начнет хохотать над ловцом завещаний, Назикой!
[У.] В исступленьи пророческом ты или шутишь в загадках?
[Т.] О Лаэртид! что изрек я, то будет, иль нет, непременно!
60 Дар провещанья мне дан самим Аполлоном великим!
[У.] Ежели можно, однако, скажи мне: что это за басня?
[Т.] Некогда юный герой, страх парфян, от Энеева рода,
Славой наполнит своею и землю, и море. В то время
Дочь за Корануса выдаст в замужество Назика, из страха
65 Чтобы Коранус, богач, с него не потребовал долгу.
Вот же что сделает зять. Он тестю подаст завещанье
С просьбой его прочитать. Назика противиться будет.
Но возьмет наконец и прочтет про себя и увидит,
Что ему завещают одно: о покойнике плакать!
70 Вот еще мой совет: когда стариком управляют
Или хитрая женщина или отпущенник, нужно
Быть заодно; ты хвали их ему, чтоб тебя расхвалили!
Будет полезно и то! Но верней овладеть головою:
Может быть, сдуру стихи он пишет плохие, старик-то?
75 Ты их хвали. Коль блудник он  не жди, чтоб просил: угождая
Мощному, сам ты вручи Пенелопу ему.  «Неужели,
Думаешь, можно склонить столь стыдливую, чистую, ту, что
Все женихи совратить с прямого пути не могли ведь?»
Дива нет  шла молодежь, что скупа на большие подарки,
80 Та, что не столько любви, сколько кухни хорошей искала.
Вот почему и чиста Пенелопа; но если от старца
Вку́сит она барышок и разделит с тобой только раз хоть 
Ты не отгонишь ее, как пса от засаленной шкуры.
Но послушай, что в Фивах случилось. Старушка лукаво
85 Завещала, чтоб тело ее, умащенное маслом,
Сам наследник на голых плечах отнес на кладбище.
Ускользнуть от него и по смерти хотела за то, что
Слишком к живой приступал он. Смотри же и ты: берегися,
Чтоб не выпустить вовсе из рук неуместным стараньем!
90 Кто своенравен, ворчлив, тому говорливость досадна.
Впрочем, не все же молчать! Стой, как Дав, лицедей всем известный,
Скромно склонясь головой и с робким, почтительным видом.
Но на услуги будь скор: подует ли ветер, напомни,
Чтобы голову, столь драгоценную всем, поберег он
95 И накрыл чем-нибудь; в тесноте предложи опереться
И плечом подслужись, а болтлив он  внимательно слушай.
Лесть ли он любит  хвали, пока он не скажет: довольно!
Дуй ему в уши своей похвалой, как мех раздувальный.
Если ж своею кончиной избавит тебя он от рабства
100 И услышишь ты вдруг наяву: «Завещаю Улиссу
Четверть наследства!» воскликни тогда: «О, любезный мой Дама!
И тебя уже нет! Где такого найти человека?..»
Сам зарыдай, и не худо, чтоб слезы в глазах показались:
Это полезно, чтоб скрыть на лице невольную радость.
105 Памятник сделай богатый и пышно устрой погребенье,
Так чтобы долго дивились и долго хвалили соседи.
Если же твой сонаследник  старик, и в одышке и в кашле,
Ты предложи, не угодно ли взять или дом иль другое
Лучшее в части твоей, за какую назначит он цену!
110 Но увлекает меня Прозерпина!.. Живи и будь счастлив!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 270273.

Сатира 5. Эта сатира пародирует ст. 90151 одиннадцатой песни «Одиссеи» Гомера, где Одиссей вшивает тень прорицателя Тирезия о своей судьбе. Здесь Одиссей (Улисс) спрашивает, как бы спастись от разоренья. Ст. 7583, пропущенные Дмитриевым  перевод Н. С. Гинцбурга.


Ст. 3233. ...Прозванья  знатности признак... Называть по первому имени (praenomen) было признаком близких отношений между говорящим и указанием на равенство общественного положения. Кроме того «прозванья» Публий и Квинт были распространены среди знатных римских родов.

Ст. 3941. Гораций приводит две цитаты из Фурия Бибакула, которого в Сат. I, 10, ст. 36 называет «Альпином». Вторую из них приводит, как пример неудачной метафоры, и Квинтилиан (VIII, гл. 6, 17). Гораций только заменяет в ней «Юпитера» самим Фурием.

Ст. 62. ...Юный герой... от Энеева рода... т.е. Октавиан.


serm. ii vi hoc erat in votis: modus agri non ita magnus...


Вот в чем желания были мои: необширное поле,
Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник,
К этому лес небольшой! И лучше и больше послали
Боги бессмертные мне; не тревожу их просьбою боле,
5 Кроме того, чтобы эти дары мне оставил Меркурий.
Если достаток мой я не умножил постыдной корыстью;
Если его не умалил небрежностью иль беспорядком;
Если я дерзкой мольбы не взношу к небесам, как другие:
«О, хоть бы этот еще уголок мне прибавить к владенью!
10 Хоть бы мне урну найти с серебром, как наемник, который,
Взыскан Алкидом, купил и себе обрабатывать начал
Поле, которое прежде он сам пахал на другого»;
Если доволен я тем, что имею,  прошу, о Меркурий:
Будь покровителем мне, пусть толще становится скот мой,
15 Как и иное добро, а тонким лишь ум остается!
Скрывшись от шумного города в горы мои, как в твердыню,
Чуждый забот честолюбья, от ветров осенних укрытый,
Страшную жатву всегда приносящих тебе, Либитина,
Что мне воспеть в сатирах моих, с моей скромною Музой?
20 Раннего утра отец! Или (если приятней другое
Имя тебе), о бог Янус, которым все человеки
Жизни труды начинают, как боги им повелели!
Будь ты началом и этих стихов! Не ты ль меня в Риме
Гонишь с постели: «Вставай! Торопись поручиться за друга!»
25 Северный ветер ли землю грызет, зима ль выгоняет
Солнце сквозь снег на низкое небо,  нет нужды, иду я
Голосом ясным ручательство дать,  себе в разоренье! 
Чтобы потом, продираясь назад чрез толпу, вдруг услышать
Голос обидный: «Куда ты несешься? Чего тебе надо?
30 Или затем лишь толкаешься ты как шальной с кем попало
Чтобы скорее опять прибежать к твоему Меценату?»
Этот упрек, признаюся, мне сладок, как мед! Но лишь только
До Эсквилинской дойдешь высоты, как вспомнишь, что сотня
Дел на плечах. Там Росций просил побывать у Колодца
35 Завтра поутру; а тут есть общее новое дело 
Скрибы велели напомнить: «Квинт, не забудь, приходи же!»
Тут кто-нибудь подойдет: «Постарайся, чтоб к этой бумаге
Твой Меценат печать приложил». Говорю: «Постараюсь?»
Слышу в ответ: «Тебе не откажет! Захочешь  так сможешь!»
40 Да! Скоро будет осьмой уже год, как я к Меценату.
Стал приближен, как я стал в его доме своим человеком.
Близость же эта вся в том, что однажды с собою в коляске
Брал он в дорогу меня, а доверенность  в самых безделках!
Спросит: «Который час дня?», иль: «Какой гладиатор искусней?»
45 Или заметит, что холодно утро и надо беречься;
Или другое, что можно доверить и всякому уху!
Но невзирая на это, завистников больше и больше
С часу на час у меня. Покажусь с Меценатом в театре
Или на Марсовом поле,  все в голос: «Любимец Фортуны!»
50 Чуть разнесутся в народе какие тревожные слухи,
Всякий, кого я ни встречу, ко мне приступает с вопросом:
«Ну, расскажи нам (тебе, без сомнения, все уж известно,
Ты ведь близок к богам!)  не слыхал ли чего ты о даках?»
«Я? Ничего!»  «Да полно шутить!»  «Клянусь, что ни слова!»
55 «Ну, а те земли, которые воинам дать обещали,
Где их, в Сицилии или в Италии Цезарь назначил?»»
Ежели я поклянусь, что не знаю,  дивятся, и всякий
Скрытным меня человеком с этой минуты считает!
Так я теряю мой день и нередко потом восклицаю:
60   О когда ж я увижу поля! И когда же смогу я
То над писаньями древних, то в сладкой дремоте и в лени
Вновь наслаждаться блаженным забвением жизни тревожной!
О, когда ж на столе у меня появятся снова
Боб, Пифагору родной, и с приправою жирною зелень!
65 О пир, достойный богов, когда вечеряю с друзьями
Я под кровом домашним моим и трапезы остатки
Весело сносят рабы и потом меж собою пируют.
Каждому гостю закон  лишь собственный вкус и охота,
Каждый по-своему пьет: иной выбирает покрепче,
70 Ну, а иному милей разбавленным тешиться Вакхом.
Нашей беседы предмет  не дома и не земли чужие;
Наш разговор не о том, хорошо ли и ловко ли пляшет
Лепос, но то, что нужнее, что вредно не знать человеку,
Судим: богатство ли делает иль добродетель счастливым;
75 Выгоды или достоинства к дружбе вернее приводят;
В чем существо добра и в чем высочайшее благо?
Цервий, меж тем, наш сосед, побасенку расскажет нам кстати
Если богатство Ареллия кто, например, превозносит,
Не слыхав о заботах его, он так начинает;
80 «Мышь деревенская раз городскую к себе пригласила
В бедную нору  они старинными были друзьями.
Скудно хозяйка жила, но для гостьи всю душу открыла:
Чем богата, тем рада; что было  ей все предложила:
Кучку сухого гороха, овса; притащила в зубах ей
85 Даже изюму и сала обглоданный прежде кусочек,
Думая в гостье хоть разностью яств победить отвращенье.
Гостья брезгливо глядит, чуть касается кушаний зубом,
Между тем как хозяйка, все лучшее ей уступивши,
Лежа сама на соломе, лишь куколь с мякиной жевала.
90 Вот наконец горожанка так речь начала: «Что за радость
Жить, как живешь ты, подруга, в лесу, на горе, средь лишений!
Разве не лучше дремучих лесов многолюдный наш город?
Хочешь  пойдем со мною туда! Все, что жизнию дышит,
Смерти подвластно на нашей земле; и великий и малый 
95 Смерти никто не уйдет: для того-то, моя дорогая,
Если ты можешь, живи, наслаждаясь, и пользуйся жизнью,
Помня, что краток наш век». Деревенская мышь, убежденья
Дружбы послушавшись, прыг  и тотчас из норы побежала.
Обе направили к городу путь, чтобы затемно тайно
100 В стену пролезть. И уж ночь, совершая свой путь поднебесный,
За половину прошла, когда наконец две подруги
Прибыли к пышным палатам; вошли: там пурпур блестящий
Ложам роскошным из кости слоновой служил драгоценным
Мягким покровом; а там в корзинах, наваленных грудой,
105 Были на блюдах остатки вчерашнего пышного пира.
Вот, уложив деревенскую гостью на пурпурном ложе,
Стала хозяйка ее угощать, хлопоча деловито:
Яства за яствами ей подает, как привычный служитель,
Не забывая лизнуть и сама от каждого блюда.
110 Та же, разлегшись спокойно, так рада судьбы перемене,
Так весела на пиру! Но вдруг громыхнули запоры,
С треском скрипнула тяжкая дверь  и хозяйка и гостья
С ложа скорее долой и дрожа заметались по зале.
Дальше  больше: совсем еле живы, услышали мышки
115 Зычное лаянье псов. «Ну нет!  говорит поселянка. 
Эта жизнь не по мне. Наслаждайся одна, а я снова
На гору, в лес мой уйду  преспокойно глодать чечевицу!»

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 6. О сельской жизни. Начальные слова ст. 60  О rus, quando ego te aspiciam...  Пушкин взял эпиграфом ко II главе «Евгения Онегина».


Ст. 11. Алкид  Геркулес, бог-покровитель тружеников.

Ст. 18. Либитина  богиня похорон.

Ст. 34. Колодец Либона  место судебных заседаний на форуме.

Ст. 36. Скрибы  писцы казначейства, сослуживцы Горация.

Ст. 40. ...осьмой уже год...  Гораций познакомился с Меценатом в конце 38 г. до н.э. (см. сатиру 1, 6), а настоящая сатира написана в конце 31 г., когда после победы над Антонием Октавиан готовился к войне с его союзниками даками (ст. 53) и награждал своих воинов земельными наделами (ст. 55).

Ст. 64. Боб, Пифагору родной...  Пифагор запрещал своим ученикам есть бобы.


serm. ii vi hoc erat in votis: modus agri non ita magnus...


Вот в чем желания были мои: необширное поле,
Садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник,
К этому лес небольшой!  И лучше, и больше послали
Боги бессмертные мне; не тревожу их просьбою боле,
5 Кроме того, чтоб все эти дары мне они сохранили.
Если достаток мой я не умножил постыдной корыстью;
Если его не ума́лил небрежностью иль беспорядком;
Если я дерзкой мольбы не взношу к небесам, как другие:
«О! хоть бы этот еще уголок мне прибавить к владенью!
10 Хоть бы урну найти с серебром, как наемник, который,
Взыскан Алкидом, купил и себе обрабатывать начал
Поле, которое прежде он же пахал на другого»;
Если доволен, признателен я и за то, что имею, 
То молю, о сын Майи, я об одном  утучняй ты
15 Эти стада и храни все мое покровительством прежним,
Только ума моего не прошу утучнять, покровитель!
Скрывшись от шумного города в горы мои, как в твердыню,
Чуждый забот честолюбья, от ветров осенних укрытый,
Страшную жатву всегда приносящих тебе, Либитина,
20 Что мне здесь делать, когда не беседовать с пешею Музой?
Раннего утра отец! или (если приятней другое
Имя тебе) о бог Янус, которым все человеки
Жизни труды начинают, как боги им повелели!
Будь ты началом и этих стихов!  Живущего в Риме,
25 Рано там ты меня из дома к себе вызываешь.
«Нужно, ты мне говоришь, поручиться за друга; ты должен
Делом чести спешить; неужели другому уступишь?»
Северный ветер, зима, день короткий  нет нужды; иду я
Голосом ясным ручательство дать  себе в разоренье!
30 И продираясь назад чрез толпу, я слышу: «Куда ты?
Что, как безумный, толкаешься? Ждет Меценат? Не к нему ли?»
Этот упрек, признаюся, мне сладок, как мед! Но лишь только
До Эсквилинской дойдешь высоты, как вспомнишь, что сотня
Дел на плечах.  Там Росций просил побывать в путеале
35 Завтра поутру; а нынче есть общее новое дело;
Скрибы велели напомнить: «Квинт, не забудь, приходи же!»
Тут кто-нибудь подойдет: «Постарайся, чтоб к этой бумаге
Меценат твой печать приложил». На ответ: «Постараюсь!»
Мне возражают: «Тебе не откажет! захочешь, так можешь!»
40 Скоро вот будет осьмой уже год, как я к Меценату
Стал приближен, как в числе он своих и меня почитает.
Близость же эта вся в том, что однажды с собой в колеснице
Брал он в дорогу меня, а доверенность в самых безделках!
Спросит: «Который час дня?» или: «Кто из борцов превосходней?»
45 Или заметит, что холодно утро и надо беречься;
Или другое, что можно доверить и всякому уху!
Но завистников день ото дня наживаю я боле
С часу на час.  Покажуся ли я с Меценатом в театре
Или на Марсовом поле,  все в голос: «Любимец Фортуны!»
50 Чуть разнесутся в народе какие тревожные слухи,
Всякий, кого я ни встречу, ко мне приступает с вопросом:
«Расскажи нам (тебе без сомнения все уж известно,
Ты ведь близок к богам!)  не слыхал ли чего ты о даках?»
«Я? Ничего!»  «Да полно шутить!»  «Клянусь, что ни слова!»
55 «Ну, а те земли, которые воинам дать обещали,
Где их, в Сицилии или в Италии, Цезарь назначил?»
Ежели я поклянусь, что не знаю,  дивятся, и всякий
Скрытным меня человеком с этой минуты считает!
Так я теряю мой день, и нередко потом восклицаю:
60 «О, когда ж я увижу поля? И дозволит ли жребий
Мне то в писаниях древних, то в сладкой дремоте и в лени
Вновь наслаждаться забвением жизни пустой и тревожной!
О, когда ж на столе у меня опять появя́тся
Боб, Пифагору родной, и с приправою жирною зелень!
65 О, пир достойный богов, когда вечеряю с друзьями
Я под кровом домашним моим, и трапезы остатки
Весело сносят рабы и потом меж собою пируют.
Каждый гость кубок берет по себе, кто большой, кто поменьше;
Каждый, чуждаясь законов пустых, кто вдруг выпивает
70 Чашу до дна, кто пьет с расстановкой, мало-по-малу.
Наш разговора предмет  не дома и не земли чужие;
Наш разговор не о том, хорошо ли и ловко ли пляшет
Лепос,  но то, что нужнее, что вредно не знать человеку.
Судим: богатство ли делает счастливым иль добродетель;
75 Выгоды или наклонности к дружбе вернее приводят;
Или в чем свойство добра и в чем высочайшее благо?
Цервий, меж тем, наш сосед, побасенку расскажет нам кстати
Если богатство Ареллия кто, например, превозносит,
Не слыхав о заботах его, он так начинает:
80 «Мышь деревенская раз городскую к себе пригласила
В бедную нору,  они старинными были друзьями.
Как ни умеренна, но угощенья она не жалела.
Чем богата, тем рада; что было, ей все предложила:
Кучку сухого гороха, овса; притащила в зубах ей
85 Даже изюму и сала, обглоданный прежде, кусочек,
Думая в гостье, хоть разностью яств, победить отвращенье.
Гостья же, с гордостью, чуть прикасалась к кушанью зубом,
Между тем как хозяйка, все лучшее ей уступивши,
Лежа сама на соломе, лишь куколь с мякиной жевала.
90 Вот, наконец, горожанка так речь начала: «Что за радость
Жить, как живешь ты, подруга, в лесу, на горе, одиноко!
Если ты к людям и в город желаешь из дикого леса,
Можешь пуститься со мною туда! Все, что жизнию дышит,
Смерти подвластно на нашей земле; и великий и малый 
95 Смерти никто не уйдет: для того-то, моя дорогая,
Если ты можешь, живи, наслаждаясь и пользуясь жизнью,
Помня, что краток наш век». Деревенская мышь, убежденья
Дружбы послушавшись, прыг  и тотчас из норы побежала.
Обе направили к городу путь, поспешая, чтоб к ночи
100 В стену пролезть. Ночь была в половине, когда две подруги
Прибыли к пышным палатам; вошли: там пурпур блестящий
Пышным же ложам из кости слоновой служил драгоценным
Мягким покровом; а там в дорогой и блестящей посуде
Были остатки вчерашнего великолепного пира.
105 Вот горожанка свою деревенскую гостью учтиво
Пригласила прилечь на пурпурное ложе, и быстро
Бросилась сразу ее угощать, как прилично хозяйке!
Яства за яствами ей подает, как привычный служитель,
Не забывая отведать притом от каждого блюда,
110 Та же, разлегшись спокойно, так рада судьбы перемене,
Так весела на пиру!  Но вдруг хлопнули дверью  и с ложа
Бросились обе в испуге бежать, и хозяйка, и гостья!
Бегают в страхе кругом по затворенной зале; но пуще
Страх на полмертвых напал, как услышали громкое в зале
115 Лаянье псов.  «Жизнь такая ничуть не по мне!  тут сказала
Деревенская мышь:  наслаждайся одна, а я снова
На гору, в лес мой уйду  преспокойно глодать чечевицу!»

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 274277.

Сатира 6.


Ст. 1. ...Взыскан Алкидом  Геркулеса (Алкида) римляне считали хранителем кладов.

Ст. 14. Сын Майи  Меркурий, «спасший» Горация, как он это говорит в Оде II, 7, в битве при Филиппах.

Ст. 20. Пешая муза, т. е. Муза сатиры, приближающейся по своему стилю к обыкновенной разговорной речи.

Ст. 21. Раннего утра отец  так Гораций называет Януса, как бога всякого начинания.

Ст. 33. Эсквилинская высота  холм Эсквилин, где был дом и сады Мецената.

Ст. 34. Путеал  пораженное молнией и потому, по обычаю, обнесенное оградой место на форуме, около которого производились денежные операции.

Ст. 36. Скрибы  писцы или секретари римских магистратов. Гораций одно время занимал такую должность.

Ст. 53. Даки в это время (сатира написана в 31 году) стояли на стороне Антония и производили набеги на римские области.

Ст. 64. ...Боб, Пифагору родной... Пифагор запрещая употреблять в пищу не только животных, но и бобы, на том основании, как объясняет Плиний («Естеств. история», XVIII, 118), что в них переселяются души умерших.


serm. ii vii 'iamdudum ausculto et cupiens tibi dicere servos...


[Дав] Слушаю я уж давно. И хотелось бы слово промолвить:
Только боюсь: я ведь раб!.. [Г.] Это, кажется, Дав? [Дав] Да, он самый 
Дав, твой преданный раб и служитель достаточно честный,
Чтобы меня ты оставил в живых! [Г.] Ну что ж с тобой делать!
5 Пользуйся волей декабрьской: так предки уставили наши.
Ну, говори! [Дав] Есть люди, которые в зле постоянны,
Прямо к порочной их цели идут; а другие мятутся
Между злом и добром. Вот Приск, например: то он носит
По три перстня зараз, а то и единственный снимет;
10 То он широкой, то узкой каймой обошьет свою тогу, 
То он в роскошном чертоге живет, а то заберется
В этакий дом, что и раб постыдился бы выйти оттуда;
То щеголяет он в Риме, то вздумает лучше в Афинах
Жить как мудрец: сто Вертумнов его преследует гневом!
15 А Воланерий, когда ему скрючила пальцы хирагра
(И поделом игроку!), то нанял себе человека
Чтобы за деньги он тряс и бросал из стаканчика кости
Вот постоянства в пороках пример! Но все же и этим
Он счастливей, чем Приск: он меньше презрен и несчастлив,
20 Нежели тот, кто веревку свою то натянет, то спустит.
[Г.] Скажешь ли, висельник, мне: к чему эти пошлые речи?..
[Дав] Да к тебе! [Г.] Как ко мне, негодяй? [Дав] Не сердись! Но не ты ли
Нравы и счастие предков хвалил? А ведь если бы это
Счастие боги тебе и послали, ведь ты бы не принял!
25 Все оттого, что не чувствуешь в сердце, что хвалишь устами;
Иль оттого, что в добре ты нетверд, что увяз ты в болоте
И что лень, как ни хочется, вытащить ноги из тины.
В Риме тебя восхищает деревня: поедешь в деревню 
Рим превозносишь до звезд. Как нет приглашенья на ужин 
30 Хвалишь и зелень и овощи; счастьем считаешь, что дома
Сам ты себе господин, как будто в гостях ты в оковах,
Будто бы рад, что нигде не приходится пить, и доволен.
Если же на вечер звать пришлет Меценат: «Наливайте
Масло скорее в фонарь! Эй! Слышит ли кто?» Как безумный
35 Ты закричишь, зашумишь, беготню во всем доме поднимешь.
Мульвий и все прихлебатели  прочь! А какие проклятья
Сыплют они на тебя  уж лучше о том и не думать!
«Да,  рассуждает иной.  Нос по ветру, брюхо пустое 
Вот я каков, лентяй и глупец, завсегдатай трактирный!
40 Что ж, я не спорю о том! Но поверь, что и сам ты такой же,
Если не хуже; только что речью красивой умеешь
Слабость свою прикрывать!» И точно: ведь впрямь ты безумней
Даже меня, хоть меня и купил ты на медные деньги!
Да не грозись, подожди, удержи и руку и злобу 
45 Я расскажу тебе все, что открыл мне привратник Криспина!
Жены чужие тебя привлекают, а Дава  блудницы,
Кто же из нас достойней креста за свой грех? Ведь когда я
Страстной природой томлюсь, раздеваясь при яркой лампаде
Та, что желаньям моим ответствует, как подобает,
50 Или играет со мной и, точно коня, распаляет,
Та отпускает меня, не позоря: не знаю я страха,
Как бы ее не отбил кто-нибудь иль богаче, иль краше;
Ты же снимаешь с себя и всадника перстень, и тогу
Римскую, ты из судьи превращаешься в гнусного Даму
55 И надушенные кудри вонючим плащом прикрываешь.
Разве тогда ты не тот, кем прикинулся? Робкого вводят
В дом тебя; борется похоть со страхом, колени трясутся.
Разница в чем  ты «на смерть от огня, от плетей, от железа»
Сам, подрядившись, идешь или, запертый в ящик позорно,
60 Спущен служанкой туда, сообщницей грязного дела,
Скорчась сидишь, до колен головою касаясь? По праву
Мужу грешащей жены дана над обоими воля.
А уж над тем, кто прельстил,  особенно. Ибо она ведь
В доме своем и в платье своем, а тебе уступает
65 Лишь потому, что боится тебя, твоей страсти не веря.
Ты ж, сознавая, пойдешь под ярмо и ярости мужа
Весь свой достаток отдашь, свою жизнь, свое тело и славу!
Цел ты ушел; поумнел, я надеюсь, и станешь беречься?
Нет, где бы снова дрожать, где бы вновь мог погибнуть ты ищешь.
70 О, четырежды раб! Какое ж чудовище станет,
Цепи порвавши, бежав, возвращаться обратно к ним сдуру?
«Я не блудник!»  возразишь ты. И я ведь не вор  прохожу я
Мимо серебряных ваз, а не трону. Но только из страха!
Сбрось лишь эту узду, и природа тотчас забунтует.
75 Ты господин мой, а раб и вещей и раб человеков
Больше, чем я, потому что с тебя и сам претор ударом
Четырехкратным жезла́  добровольной неволи не снимет!
К этому вот что прибавь, что не меньше внимания стоит:
Раб, подвластный рабу, за него исправляющий должность, 
80 Равный ему или нет? Так и я пред тобой! Ты мне тоже
Ведь приказанья даешь, а сам у других в услуженье,
Словно болванчик, которым другие за ниточку движут!
Кто же свободен? Мудрец, который владеет собою:
Тот, кого не страшат ни бедность, ни смерть, ни оковы
85 Кто не подвластен страстям, кто на почести смотрит с презреньем;
Тот, кто довлеет себе; кто как шар, и круглый и гладкий,
Все отрясает с себя, что его ни коснется снаружи;
Тот, перед кем и Фортуна опустит бессильные руки:
С этим подобьем ты сходен ли? Нет! Попросит красотка
90 Пять талантов с тебя, да помучит, да двери захлопнет,
Да и холодной окатит водой, да снова приманит!
Вырвись попробуй из этих оков! «Я свободен!»  Ужели?
Нет! Над тобой есть такой господин, что, лишь чуть притомишься,
Колет тебя острием; а отстанешь  так он подгоняет!
95 Смотришь картины ты Павсия, к месту как будто прикован.
Что ж, ты умнее меня, коли я, на цыпочки ставши,
Пялю на стенку глаза, где намазаны красным и черным
Рутуба, Фульвий и Плацидеян в отчаянной битве?
Будто живые они: то удар нанесут, то отскочат!
100 Дав засмотрелся на них  ротозей он; а ты заглядишься 
Дело другое: ты тонкий ценитель художества древних!
Я на горячий наброшусь пирог  ты меня обругаешь;
Ну, а тебя от пиров спасает ли дух твой высокий?
Я понимаю, что мне обжорство гораздо опасней, 
105 Я ведь спиною плачусь! Но и ты дождешься расплаты
За разносолы твои, на которые тратишь ты деньги;
Горькой становится сласть, когда она входит в привычку,
И не стоит на неверных ногах недужное тело!
Раб твой, скребницу стянув, променяет на кисть винограда 
110 Он виноват; а кто земли свои продает в угожденье
Жадному брюху, тот раб или нет? Да прибавь, что ты дома
Часу не можешь пробыть сам с собой, а свободное время
Тратишь всегда в пустяках! Ты себя убегаешь и хочешь
Скуку в вине потопить или сном от забот позабыться,
115 Только напрасно! Они за тобой  и повсюду нагонят!
[Г.] Хоть бы мне камень попался какой! [Дав] На что? [Г.] Хоть бы стрелы!
[Дав] Что это с ним? Помешался он, что ль, иль стихи сочиняет?..
[Г.] Вон! А не то попадешь ты девятым в сабинское поле!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 7. О рабстве людей перед пороками. Этот стоический парадокс  «все люди рабы, один мудрец свободен»  развивает перед Горацием его раб Дав, пользуясь традиционной вольностью декабрьского праздника сатурналий (ст. 5), когда рабы и господа словно менялись местами; и как в сатире 3 Дамасипп перенял свои мысли у философа Стертиния, так здесь раб Дав у раба-привратника философа Криспина (ст. 45).


Ст. 14. Вертумн  бог превращений и времен года.

Ст. 58. «На смерть от огня...»  формула присяги наемных гладиаторов.

Ст. 7677. ...претор ударом // ...неволи не снимет!  Удары преторского жезла  один из актов при отпущении раба на волю.

Ст. 79. Раб, подвластный рабу...  Раб, накопивший денег, мог нанимать себе рабов-заместителей, исполнявших его работы.

Ст. 95. Лавсий  греческий художник IV в. до н.э.., товарищ Апеллеса, Уличные рисунки с изображениями модных гладиаторов, вроде Рутубы и других (ст. 98), сохранились в Помпеях.

Ст. 118. ...попадешь ты девятым в сабинское поле!  Удаление городского раба в сабинское поместье (где у Горация было занято восемь рабов) было тяжелым наказанием.


serm. ii vii 'iamdudum ausculto et cupiens tibi dicere servos...


[Дав] Слушаю я уж давно. И хотелось бы слово промолвить:
Но я, раб твой, немножко боюсь!.. [Г.] Кто там?.. Дав? [Дав] Дав, вернейший
Твой господский слуга, усердный, довольно и честный,
Стоящий, право, жизнь сохранить! [Г.] Хорошо! Так и быть уж.
5 Пользуйся волей декабрьской: так предки уставили наши.
Ну, говори! [Дав] Есть люди, которые в зле постоянны,
Прямо к порочной их цели идут; а другие, колеблясь
Между злом и добром, то стремятся за добрым, то злое
Их пересилит.  Вот Приск, например: то по́ три он перстня
10 Носит бывало, то явится с голою левой рукою.
То ежечасно меняет свой пурпур, то угнездится
Он из роскошного дома в такой, что, право, стыдился б
Вольноотпущенник, если пригож, из него показаться.
То щеголяет он в Риме, то вздумает лучше в Афинах
15 Жить, как философ. Не в гневе ли всех он Вертумнов родился!
А Воланерий, когда у него от хирагры ослабли
Пальцы (оно и за дело), нанял, кормил человека,
В кости играя, трясти и бросать за него!  Постоянство
Право и в этом  все лучше: он меньше презрен и несчастлив,
20 Нежели тот, кто веревку свою то натянет, то спустит.
[Г.] Скажешь ли, висельник, мне: к чему ты ведешь речь такую?..
[Дав] Да к тебе! [Г.] Как ко мне, негодяй? [Дав] Не сердися!  Не ты ли
Нравы и счастие предков хвалил? А если бы это
Счастие боги тебе и послали, ведь ты бы не принял!
25 Все оттого, что не чувствуешь в сердце, что хвалишь устами;
Что в добре ты не тверд, что глубоко увяз ты в болоте
И что лень, как ни хочется, вытащить ноги из тины.
В Риме тебя восхищает деревня; поедешь в деревню 
Рим превозносишь до звезд. Как нет приглашенья на ужин 
30 Хвалишь и зелень и овощи; счастьем считаешь, что дома
Сам ты себе господин, как будто в гостях ты в оковах,
Будто бы рад, что нигде не приходится пить, и доволен.
Если же на вечер звать пришлет Меценат: «Подавайте
Масла душистые! Эй! да слышит ли кто?» Как безумный,
35 Ты закричишь, зашумишь, беготню во всем доме поднимешь.
Мульвий и все прихлебатели  прочь! Как тебя проклинают,
Я не скажу уж тебе.  «Признаться, легонек желудок! 
Рассуждает иной:  хоть бы хлеба понюхал!» Конечно,
Я и ленив и обжора! Все так! Да и сам ты таков же,
40 Если не хуже; только что речью красивой умеешь
Все недостатки свои прикрывать! Что, если и вправду
Ты безумней меня, за которого ты же безделку,
Пять сотен драхм заплатил?  Да постой! не грози, не сердися!
Руку и желчь удержи: и слушай, пока расскажу я
45 Все, чему надоумил меня приворотник Криспина!
Жены чужие тебя привлекают, а Дава  блудницы.
Кто же достойней из нас креста за свой грех? Ведь, когда я
Страстной природой томлюсь, раздеваясь при яркой лампаде,
Та, что желаньям моим ответствует, как подобает,
50 Или играет со мной и, точно коня, распаляет,
Та отпускает меня, не позоря: не знаю я страха,
Как бы не отнял ее кто меня и богаче иль краше;
Знаки отличья сложивши,  и всадника перстень и тогу
Римскую,  ты, что судьей был пред тем, выступаешь, как Дама
55 Гнусный, для тайны, главу надушенную в плащ завернувши:
Разве тогда ты не тот, кем прикинулся? Робкого вводят
В дом тебя; борется похоть со страхом, колени трясутся.
Разница в чем  ты «на смерть от огня, от плетей, от железа»
Сам, не нанявшись, идешь, или запертый в ящик позорно,
60 Спущен служанкой туда, сообщницей грязного дела,
Скорчась сидишь, до колен головою касаясь? Законом
Мужу матроны грешащей дана над обоими воля.
Да и над тем, кто прельстил, справедливее. Ибо она ведь
Платье, жилище свое не меняла, грешит только с виду,
65 Так как боится тебя и любви твоей вовсе не верит.
Ты ж, сознавая, пойдешь и под вилы и ярости мужа
Весь свой достаток отдашь, свою жизнь, вместе с телом и славу, 
Цел ты ушел: научен, полагаю, ты станешь беречься:
Нет, где бы снова дрожать, где бы вновь мог погибнуть, ты ищешь!
70 О, какой же ты раб! Какое ж чудовище станет,
Цепи порвавши, бежав, возвращаться обратно к ним сдуру?
«Ты,  говоришь,  не развратен!» А я  я не вор! Ежедневно
Мимо серебряных ваз прохожу, а не трону! Но сбрось ты
Страха узду, и сейчас природа тебя обуяет!
75 Ты господин мой; а раб и вещей и раб человеков
Больше, чем я, потому что с тебя и сам претор ударом
Четырехкратным жезла́  добровольной неволи не снимет!
К этому вот что прибавь, что не меньше внимания стоит:
Раб, подвластный рабу, за него исправляющий должность, 
80 Равный ему, или нет?  Так и я пред тобой!  Ты мне тоже
Ведь приказанья даешь; сам же служишь другим как наемник
Или как кукла, которой другие за ниточку движут!
Кто же свободен?  Мудрец, который владеет собою;
Тот лишь, кого не страшат ни бедность, ни смерть, ни оковы;
85 Тот, кто, противясь страстям, и почесть и власть презирает;
Кто совмещен сам себе; кто как шар, и круглый и гладкий,
Внешних не знает препон; перед кем бессильна Фортуна!
С этим подобьем ты сходен ли?  Нет! Попросит красотка
Пять талантов с тебя, да и двери с насмешкой затворит,
90 Да и холодной окатит водою; в после приманит!
Вырвись, попробуй, из этих оков на свободу!  Так что же
Ты говоришь: «Я свободен!»  Какая же это свобода!
Нет! Над тобой есть такой господин, что, лишь чуть обленишься,
Колет тебя острием; а отстанешь  так он погоняет!
95 Смотришь картины ты Павсия, к месту как будто прикован!
Что ж, ты умнее меня, на Рутубу коль я засмотрелся
С Фульвием в схватке, углем и красной намазанных краской,
Или на Плацидеяна гляжу, что коленом уперся?
Будто живые они: то удар нанесут, то отскочат!
100 Дав засмотрелся на них  ротозей он; а ты заглядишься 
Дело другое: ты тонкий оценщик художества древних!
Я на горячий наброшусь пирог  негодяй!  Добродетель,
Разум высокий тебя от жирных пиров удаляют!
Мне и вреднее оно: я всегда поплачуся спиною!
105 Но и тебе не проходит ведь даром!  Твой пир бесконечный
В желчь превратится всегда и в расстройство желудка; а ноги
Всякий раз отрекутся служить ослабевшему телу!
Раб твой, безделку стянув, променяет на кисть винограда 
Он виноват; а кто земли свои продает в угожденье
110 Жадному брюху, тот раб или нет?  Да прибавь, что ты дома
Часу не можешь пробыть сам с собой; а свободное время
Тратишь всегда в пустяках!  Ты себя убегаешь, и хочешь
Скуку в вине потопить или сном от забот позабыться,
Точно невольник какой или с барщины раб убежавший!
115 Только напрасно! Они за тобой, и повсюду нагонят!
[Г.] Хоть бы камень какой мне попался! [Дав] На что? [Г.] Хоть бы стрелы!
[Дав] Что это с ним?  Помешался он что ль, иль стихи сочиняет?..
[Г.] Вон! А не то угодишь у меня ты девятым в Сабину!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 278281.

Сатира 7. Стихи 4671, не переведенные Дмитриевым  перевод Н. С. Гинцбурга.


Ст. 5. ...Пользуйся волей декабрьской... Во время праздника Сатурналий (См. Сат. II, 3, ст. 5) рабы пользовались временной свободой в память всеобщего равенства в баснословные дни Сатурнова века. Какова, однако, была эта свобода, видно из последних стихов сатиры.

Ст. 15. Вертумн  италийский бог всяких перемен и превращений, культ которого пришел а Рим из Этрурии. Дав употребляет форму множественного числа скорее всего потому, что «Вертумнами» он заменяет обычное в произносимой им формуле слово «боги» (ср. подобное же выражение в Сат. I, 5, ст. 98).

Ст. 16. Воланерий  обычное имя для городских бездельников и прихлебателей.

Ст. 43. Пятьсот драхм  около 190 рублей. Это цена очень низкая. Обычно за раба платилось в несколько раз больше.

Ст. 7677. Гораций указывает на одну из формальностей при отпуске раба на волю. Подробно этот отпуск описывает сатирик Персии (р. 34 г. н.э.) в ст. 75 слд. пятой Сат. (русский перевод Н. М. Благовещенского, Спб. 1873).

Ст. 79. ...Раб, подвластный рабу... Рабы имели право нанимать или покупать себе заместителей, «викарией», исполнявших за них работы.

Ст. 89. Пять талантов  около десяти тысяч рублей.

Ст. 9697. Рутуба, Фульвий  гладиаторы. Дав говорит об их изображениях, намалеванных на афишах.

Ст. 118. ...Угодишь... ты девятым в Сабину.  В Сабинском поместье Горация работало восемь рабов. Удаление городского раба на работу в деревню было одним из тяжелых наказаний. Ср. первую сцену «Привидении» (Mostellaria) Плавта, где один раб угрожает другому такою ссыпкой (см. перевод А. Артюшкова в изд. ‘Academia’ M. 1935, стр. 275).


serm. ii viii 'ut nasidieni iuvit te cena beati...


[Г.] Что? Хорош ли был ужин счастливчика Насидиена?
Я за тобою вчера посылал; но сказали, что с полдня
Там ты пируешь. [Ф.] Ужин чудесный был! В жизнь мою, право,
Лучше не видывал я! [Г.] Расскажи мне, ежели можно,
5 Что же прежде всего успокоило ваши желудки?
[Ф.] Вепрь луканийский при южном, но легком пойманный ветре
Так нам хозяин сказал. Вокруг же на блюде лежали
Репа, редис и латук,  все, что позыв к еде возбуждает:
Сахарный корень, рассол и приправа из винного камня.
10 Только что снят был кабан; высоко подпоясанный малый
Стол из кленового дерева лоскутом пурпурным вытер,
А другой подобрал все отбросы, какие могли бы
Быть неприятны гостям. Потом, как афинская дева
Со святыней Цереры, вступил меднолицый гидаспец
15 С ношей цекубского; следом за ним грек явился с хиосским,
Чистым от влаги морской. Тут хозяин сказал Меценату:
Есть и фалернское, есть и альбанское, если ты любишь!»
[Г.] Жалкое чванство богатства! Однако ж скажи мне, Фунданий
Прежде всего: кто были с тобою тут прочие гости?
20 [Ф.] Верхним был я, Виск подле меня, а с нами же, ниже,
Помнится, Варий; потом, с Балатроном Сервилием рядом,
Был и Вибидий: обоих привез Меценат их с собою!
Меж Номентана и Порция был наконец сам хозяин;
Порций нас тем забавлял, что глотал пироги, не жевавши.
25 А Номентан был нарочно затем, чтоб указывать пальцем,
Что проглядят; ведь толпа  то есть мы, все прочие гости, 
Рыбу, и устриц, и птиц не совсем различала по вкусу:
Был этот вкус не такой, какой в них обычно бывает,
Что и открылось, когда он попотчевал нас потрохами
30 Ромба и камбалы; я таких не отведывал прежде!
Далее он объяснил нам, что яблоки, снятые с ветвей
В пору последней луны, бывают красны. А причину
Сам спроси у него. Тут Вибидий сказал Балатрону:
«Коль не напьемся мы в дым, мы, право, умрем без отмщенья!»
35 И спросили бокалов больших. Побледнел наш хозяин.
Ведь ничего не боялся он так, как гостей опьянелых:
Или затем, что в речах допускают излишнюю вольность,
Или что крепкие вина у лакомок вкус притупляют.
Вот Балатрон и Вибидий, за ними и мы, с их примера,
40 Льем вино  бутыли вверх дном!  в алифанские кружки!
Только на нижнем конце пощадили хозяина гости.
Тут принесли нам мурену, длиною в огромное блюдо:
В соусе плавали раки вокруг. Хозяин сказал нам:
«Не метала еще! Как помечет  становится хуже!
45 Вот и подливка при ней, из вепафрского сделана масла
Первой выжимки; взвар же  из сока рыб иберийских
С пятилетним вином, не заморским, однако, а здешним.
А уж в готовый отвар и хиосского можно подбавить,
Белого перцу подсыпать и уксуса капнуть, который
50 Выжат из гроздий Метимны одних и, чистый, заквашен.
Зелень дикой горчицы варить  я выдумал первый;
Но морского ежа кипятить непромытым  Куртилий
Первый открыл: здесь отвар вкусней, чем рассол из ракушек».
Только что кончил он речь, как вдруг балдахин над гостями
55 Рухнул на стол, между блюд, поднимая облаки пыли
Мерной, какую в кампанских полях аквилон воздвигает
Мы испугались, но, видя, что все бы могло быть и хуже,
Развеселились опять; один лишь хозяин, поникнув,
Плакал, как будто над сыном единственным, в детстве умершим!
60 Как знать, когда бы он кончил, когда б мудрецом Номентаном
Не был утешен он так: «О Фортуна! Кто из бессмертных
К смертным жесточе тебя! Ты рада играть человеком!»
Варий от смеха чуть мог удержаться, закрывшись салфеткой.
А Балатрон, всегдашний насмешник, воскликнул: «Таков уж
65 Жребий всех человеков; такая судьба их, что слава
Им за труды никогда не заплатит достойной наградой!
Сколько ты мучился, сколько забот перенес, беспокойства,
Чтобы меня угостить! Хлопотал, чтоб был хлеб без подгару,
Чтобы подливки приправлены были и в меру и вкусно,
70 Чтобы слуги прилично и чисто все были одеты;
Случай  и все ни во что! Вдруг, как насмех, обрушится сверху
Твой балдахин или конюх споткнется  и вдребезги блюдо!
Но на пиру, как в бою, в неудаче сильней, чем в удаче,
Истинный дар познается хозяина и полководца».
75 «О, да исполнят же боги тебе все желания сердца,
Муж добродетельный! Добрый товарищ!»  так с чувством воскликнул
Насидиен и обулся, чтоб выйти. А гости на ложах
Ну шептаться друг с другом, кивая с таинственным видом!
[Г.] Впрямь никакого бы зрелища так не хотелось мне видеть!
80 Ну, а чему же потом вы еще посмеялись? [Ф.] Вибидий
Грустно служителям сделал вопрос: «Не разбиты ль кувшины?
Иначе что же бокалы гостей... стоят не налиты?»
Захохотал Балатрон, остальные  за ним; в это время
Снова вступает Насидиен, но с лицом просветленным
85 Точно как будто искусством готов победить он Фортуну.
Следом за ним принесли журавля: на широком подносе
Рознят он был на куски и посыпан мукою и солью.
Подали печень от белого гуся, что фигами вскормлен,
Подали плечики зайца  они ведь вкуснее, чем ляжки
90 Вскоре увидели мы и дроздов, подгорелых немножко,
И голубей без задков. Претонкие лакомства вкуса,
Если бы пира хозяин о каждом кушанье порознь
Нам не рассказывал все: и откуда оно и какое, 
Так что их и не ели, как будто, дохнувши на блюда,
95 Ведьма Канидия их заразила змеиным дыханьем!

Впервые: «Сатиры Квинта Горация Флакка», М., 1858.

Сатира 8. О застольной безвкусице. На пиру обычно гости располагались вокруг стола по трое на трех ложах (ст. 2023), причем хозяин лежал на нижнем, а почетный гость (здесь  Меценат) на среднем.


Ст. 14. Гидаспец  раб из Индии; Гидасп  приток Инда.

Ст. 1516. ...хиосским, // Чистым от влаги морской.  Хиосское вино было в обычае смешивать с морской водой  Насидиен же поступает наоборот.

Ст. 42. Мурена  лакомая рыба, вроде исполинского угря.

Ст. 91. ...голубей без задков.  Еще одна нелепость: у диких голубей самыми вкусными считались задки.


serm. ii viii 'ut nasidieni iuvit te cena beati...


[Г.] Что? Хорош ли был ужин счастливца Назидиена?
Я вчера посылал звать тебя; но сказал, что с полдня
Там ты пируешь! [Ф.] Ужин чудесный был! В жизнь мою, право,
Лучше не видывал я! [Г.] Расскажи мне, ежели можно,
5 Что за кушанье прежде всего успокоило ваши желудки?
[Ф.] Вепрь луканийский при южном, но легком, пойманный ветре:
Так нам хозяин сказал. Вокруг же на блюде лежали
Репа, редис и латук, все, что позыв к еде возбуждает:
Сахарный корень и сельди, с подливкой из винных подонков.
10 Только что снят был кабан; высоко подпоясанный малый
Стол из кленового дерева лоскутом пурпурным вытер.
А другой подобрал все ненужное, все, что могло бы
Быть неприятно гостям. Потом, как афинская дева
Со святыней Цереры, вступил меднолицый гидаспец
15 С ношей цекубского; следом за ним грек явился с хиосским,
Непричастным морей.  Тут хозяин сказал Меценату:
Есть и фалернское, есть и альбанское, если ты любишь!»
[Г.] Жалкое чванство богатства! Однако ж скажи мне, Фунданий,
Прежде всего: кто были с тобою тут прочие гости?
20 [Ф.] Верхним был я, Виск подле меня, а с нами же, ниже,
Помнится, Варий, Сервилий Балатрон с Вибидием, оба
Были как тени: обоих привез Меценат их с собою!
Меж Номентана и Порция был сам хозяин, а Порций
Очень нас тем забавлял, что глотал пироги, не жевавши.
25 Номентан был нарочно затем, чтоб указывать пальцем,
Что проглядят; а толпа  то есть мы, все прочие гости, 
Рыбу, и устриц, и птиц не совсем различала по вкусу.
Вкус их совсем был не тот, какой мы всегда в них находим,
Что и открылось, когда он попотчевал нас потрохами
30 Ромба и камбалы: я таких не отведывал прежде!
Далее, он объяснил нам, что яблоки, снятые с ветвей
В по́ру последней луны, бывают красны. А причину
Сам спроси у него.  Тут Вибидий сказал Балатрону:
«Не напившися насмерть, мы, право, умрем без отмщенья!»
35 И спросили бокалов больших. Побледнел наш хозяин.
Ничего не боялся он так, как гостей опьянелых:
Или затем, что в речах допускают излишнюю вольность,
Или что крепкие вина у лакомок вкус притупляют.
Вот Балатрон и Вибидий, за ними и мы, с их примера
40 Чаши наливши вином,  вверх дном в алифанские кружки!
Только на нижнем конце пощадили хозяина гости.
Вот принесли нам мурену, длиною в огромное блюдо:
В соусе плавали раки вокруг. Хозяин сказал нам:
«Не метала еще! Как помечет  становится хуже!
45 Тут и подливка была, из венафрского сделана масла
Первой выжимки; взвар же из сока рыб иберийских
С пятилетним вином, не заморским однако. А впрочем,
Если подбавить в готовый отвар, то хиосское лучше.
Тут же прибавлено белого перцу и уксус, который
50 Выжат из гроздий Метимны одних и, чистый, заквашен.
Зелень дикой горчицы варить  я выдумал первый;
Но морского ежа кипятить непромытым  Куртилий
Первый открыл: так вкусней, чем в рассоле из черепокожных».
Только что кончил он речь, как вдруг балдахин над гостями
55 С облаком пыли, как будто воздвигнутой северным ветром,
С треском на блюда упал.  Мы, избавясь опасности, страха,
Справились вновь; но хозяин, потупивши голову, в горе,
Плакал, как будто над сыном единственным, в детстве умершим!
Как знать, когда бы он кончил, когда б мудрецом Номентзном
60 Не был утешен он так: «О Фортуна! кто из бессмертных
К смертным жесточе тебя! Ты рада играть человеком!»
Барий от смеха чуть мог удержаться, закрывшись салфеткой.
А Балатрон, всегдашний насмешник, воскликнул: «Таков уж
Жребий всех человеков; такая судьба их, что слава
65 Никогда их трудов не заплатит достойной наградой!
Сколько ты мучился, сколько забот перенес, беспокойства,
Чтобы меня угостить! Хлопотал, чтоб был хлеб без подгару,
Чтобы подливки приправлены были и в меру и вкусно,
Чтобы слуги прилично и чисто все были одеты, 
70 Случай  и все ни во что! Вдруг, как насмех, обрушится сверху
Твой балдахин, или конюх споткнется  и в дребезги блюдо!
Но угоститель, равно как иной полководец великий,
В счастии был не замечен, а в бедствии вдруг познается!»
«О, да исполнят же боги тебе все желания сердца,
75 Муж добродетельный! добрый товарищ!» Так с чувством воскликнул
Назидиен и, надевши сандалии, тотчас же вышел.
Гости меж тем улыбались и между собою шептали
На ухо; только на ложах и слышен был тайный их шепот.
[Г.] Впрямь никакого бы зрелища так не хотелось мне видеть!
80 Ну, а чему же потом вы еще посмеялись? [Ф.] Вибидий
Грустно служителям сделал вопрос: «Не разбиты ль кувшины,
Потому что бокалы гостей... стоят не налиты?»
Между тем как смеялись, чему помогал и Балатрон,
Снова вступает Назидиен, но с лицом уж веселым,
85 Точно как будто искусством готов победить он Фортуну.
Следом за ним принесли журавля: на блюде глубоком
Рознят он был на куски и посыпан мукою и солью.
Подали потрохи белого гуся с начинкой из свежих
Фиг и плечики зайца; они превосходнее спинки.
90 Вскоре увидели мы и дроздов, подгорелых немножко,
И голубей без задков. Претонкие лакомства вкуса,
Если бы пира хозяин о каждом кушанье порознь
Нам не рассказывал все: и натуру, и дело искусства;
Так что мы их и не ели, как будто, дохнувши на блюда,
95 Ведьма Канидия их заразила змеиным дыханьем!

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 282284.

a. p. i humano capiti cervicem pictor equinam...


Если бы женскую голову к шее коня живописец
Вздумал приставить и, разные члены собрав отовсюду,
Перьями их распестрил, чтоб прекрасная женщина сверху
Кончилась снизу уродливой рыбой,  смотря на такую
5 Выставку, други, могли ли бы вы удержаться от смеха?
Верьте, Пизоны! На эту картину должна быть похожа
Книга, в которой все мысли, как бред у больного горячкой.
Где голова, где нога  без согласия с целым составом!
Знаю: все смеют поэт с живописцем  и все им возможно,
10 Что захотят. Мы и сами не прочь от подобной свободы,
И другому готовы дозволить ее; но с условьем,
Чтобы дикие звери не были вместе с ручными,
Змеи в сообществе птиц, и с ягнятами лютые тигры!
К пышному, много собой обещавшему громко началу
15 Часто блистающий издали ло́скут пришит пурпуровый,
Или описан Дианин алтарь, или резвый источник,
Вьющийся между цветущих лугов, или Рейн величавый,
Или цветистая радуга на небе мутно-дождливом.
Но у места ль она? Ты, быть может, умеешь прекрасно
20 Кипарис написать? Но к чему, где заказан разбитый
Бурей корабль с безнадежным пловцом? Ты работал амфору
И вертел ты, вертел колесо,  а сработалась кружка!
Знай же, художник, что нужны во всем простота и единство.
Большею частью, Пизоны, отец и достойные дети!
25 Мы, стихотворцы, бываем наружным обмануты блеском.
Кратким ли быть я хочу  выражаюсь темно, захочу ли
Нежным быть  слабым кажусь; быть высоким  впадаю в надутость!
Этот робеет и, бури страшась, пресмыкается долу;
Этот, любя чудеса, представляет в лесу нам дельфина,
30 Вепря плывущим в волнах!  И поверьте, не зная искусства,
Избежавши ошибки одной, подвергаешься большей!
Близко от школы Эмилия был же художник, умевший
Ногти и мягкие волосы в бронзе ваять превосходно.
В целом он был неудачен, обнять не умея единства.
35 Ежели я что пишу, не хотел бы ему быть подобным;
Так же как я не хочу с безобразным быть носом, имея
Черные очи или прекрасные черные кудри.
Всякий писатель предмет выбирай, соответственный силе;
Долго рассматривай, пробуй, как ношу, поднимут ли плечи.
40 Если кто выбрал предмет по себе, ни порядок ни ясность
Не оставят его: выражение будет свободно.
Сила и прелесть порядка, я думаю, в том, чтоб писатель
Знал, что́ где именно должно сказать, а все прочее  после,
Где что идет; чтоб поэмы творец знал, что взять, что откинуть,
45 Также чтоб был он не щедр на слова, но и скуп, и разборчив.
Если известное слово, искусным с другим сочетаньем,
Сделаешь новым  прекрасно! Но если и новым реченьем
Нужно, дотоль неизвестное нечто, назвать,  то придется
Слово такое найти, чтоб неслыхано было Цетегам.
50 Эту свободу, когда осторожен ты в выборе будешь,
Можно дозволить себе: выражение новое верно
Принято будет, когда источник его благозвучный 
Греков прекрасный язык. Что римлянин Плавту дозволил,
Или Цецилию,  как запретить вам, Вергилий и Варий?..
55 Что ж упрекают меня, если вновь нахожу выраженья?
Энний с Катоном ведь новых вещей именами богато
Предков язык наделили; всегда дозволялось, и ныне
Тоже дозволили нам, и всегда дозволяемо будет
Новое слово ввести, современным клеймом обозначив.
60 Как листы на ветвях изменяются вместе с годами,
Прежние ж все облетят,  так слова в языке. Те, состарясь,
Гибнут, а новые, вновь народясь, расцветут и окрепнут.
Мы и все наше  дань смерти! Море ли, сжатое в пристань
(Подвиг достойный царя!), корабли охраняет от бури,
65 Или болото бесплодное, некогда годное веслам,
Грады соседние кормит, взрытое тяжкой сохою,
Или река переменит свой бег на удобный и лучший,
Прежде опасный для жатв: все, что смертно, то должно погибнуть!
Что ж, неужели честь слов и приятность их  вечно живущим?
70 Многие падшие вновь возродятся; другие же, ныне
Пользуясь честью, падут, лишь потребует властный обычай,
В воле которого все  и законы и правила речи!
Всем нам Гомер показал, какою описывать мерой
Грозные битвы, деянья царей и вождей знаменитых.
75 Прежде в неравных стихах заключалась лишь жалоба сердца,
После же чувства восторг и свершение сладких желаний!
Кто изобрел род элегий, в том спорят ученые люди,
Но и доныне их тяжба осталась еще нерешенной.
Яростный ямб изобрел Архилох,  и низкие сокки,
80 Вместе с высоким котурном, усвоили новую стопу.
К разговору способна, громка, как будто родилась
К действию жизни она, к одоленью народного шума.
Звонким же лиры струнам даровала бессмертная Муза
Славить богов и сынов их, борцов, увенчанных победой,
85 Бранных коней, и веселье вина, и заботы младые!
Если в поэме я не могу наблюсти все оттенки,
Все ее краски, за что же меня называть и поэтом?
Разве не стыдно незнание? стыдно только учиться?
Комик находит трагический стих неприличным предмету;
90 Ужин Фиеста  равно недостойно рассказывать просто
Разговорным стихом, языком для комедии годным.
Каждой вещи прилично природой ей данное место!
Но иногда и комедия голос свой возвышает.
Так раздраженный Хремет порицает безумного сына
95 Речью, исполненной силы; нередко и трагик печальный
Жалобы стон издает языком и простым и смиренным.
Так и Теле́ф и Пелей в изгнаньи и бедности оба,
Бросивши пышные речи, трогают жалобой сердце!
Нет! не довольно стихам красоты; но чтоб дух услаждали
100 И повсюду, куда ни захочет поэт, увлекали!
Лица людские смеются с смеющимся, с плачущим плачут.
Если ты хочешь, чтоб плакал и я, то сам будь растроган:
Только тогда и Телеф и Пелей, и несчастье их рода
Тронут меня; а иначе или засну я от скуки,
105 Или же стану смеяться. Печальные речи приличны
Лику печальному, грозному  гнев, а веселому  шутки;
Важные речи идут и к наружности важной и строгой:
Ибо так внутренне нас наперед устрояет природа
К переменам судьбы, чтоб мы все на лице выражали 
110 Радует что, иль гневит, иль к земле нас печалию клонит,
Сердце ль щемит, иль душа свой восторг изливает словами!
Если ж с судьбою лица у поэта язык несогласен,
В Риме и всадник и пеший народ осмеют беспощадно!
В этом есть разница: Дав говорит, иль герой знаменитый,
115 Старец, иль муж, или юноша, жизнью цветущей кипящий,
Знатная родом матрона, или кормилица; также
Ассириец, колхидянин, пахарь, или разносчик,
Житель ли греческих Фив, или грек же  питомец Аргоса.
Следуй преданью, поэт, иль выдумывай с истиной сходно!
120 Если герой твой Ахилл, столь прославленный в песнях,  да будет
Пылок, не косен и скор, и во гневе своем непреклонен,
Кроме меча своего признавать не хотящий закона.
Гордой и лютой должна быть Медея; Ино  плачевна;
Ио  скиталица; мрачен  Орест; Иксион  вероломен.
125 Если вверяешь ты сцене что новое, если ты смеешь
Творческой силой лицо создавать, неизвестное прежде,
То старайся его до конца поддержать таковым же,
Как ты в начале его показал, с собою согласным.
Трудно, однако ж, дать общему личность, верней в Илиаде
130 Действие вновь отыскать, чем представить предмет незнакомый.
Общее будет по праву твоим, как скоро не будешь
Вместе с бездарной толпой ты в круге обычном кружиться,
Если не будешь, идя по следам, подражателем робким,
Слово за словом вести, избежишь тесноты, из которой
135 Стыд да и самые правила выйти назад запрещают.
Бойся начать как циклический прежних времен стихотворец:
«Участь Приама пою и войну достославную Трои!»
Чем обещанье исполнить, разинувши рот столь широко?
Мучило гору, а что родилось? смешной лишь мышонок!
140 Лучше стократ, кто не хочет начать ничего не по силам:
«Муза! скажи мне о муже, который, разрушивши Трою,
Многих людей города и обычаи в странствиях видел!»
Он не из пламени дыму хотел напустить, но из дыма
Пламень извлечь, чтобы в блеске чудесное взору представить:
145 Антифата и Сциллу, или с Циклопом Харибду!
Он не начнет Диомедов возврат с Мелеагоровой смерти,
Ни Троянской войны с двух яиц, порождения Леды.
Прямо он к делу спешит; повествуя знакомое, быстро
Мимо он тех происшествий внимающих слух увлекает;
150 Что воспевали другие, того украшать не возьмется;
Истину с басней смешает он так, сочетавши искусно,
Что началу средина, средине конец отвечает!
Слушай, чего я хочу и со мною народ наш желает:
Если ты хочешь, чтоб зритель с минуты паденья завесы
155 Слушал с вниманием, молча, до слова: «Бейте в ладоши»,
То старайся всех возрастов нравы представить прилично,
Сходно с натурою, как изменяются люди с годами.
Мальчик, который уж знает значение слов и умеет
Твердо ступать по земле,  он ровесников любит и игры;
160 Вдруг он рассердится, вдруг и утихнет, и все ненадолго.
Юноша, коль от надзора наставника он уж свободен,
Любит коней и собак и зеленое Марсово поле;
Мягче он воска к пороку, не слушает добрых советов,
Медлен в полезном и горд, и сорит расточительно деньги;
165 Пылок в желаньях, но скоро любимую вещь оставляет.
Мужеский возраст с умом, изменившим наклонность с летами,
Ищет богатства, связей; он почестей раб и боится,
Как бы не сделать чего, в чем раскается, может быть, после.
Старец не знает покоя: или, несчастный, в заботах
170 Копит добро, иль боится прожить, что накоплено прежде;
Он хладнокровно и с робостью правит своими делами,
Ждет и надеется долго, не скоро решается, жадно
В будущем ждет исполненья, ничем недоволен, печален,
Хвалит то время, как молод он был, порицая век новый.
175 Годы летят и приносят многие блага, но много
Их и уносят, как жизнь начинает клониться к закату.
Юноше роль не давай старика, а мальчику  мужа.
Каждого возраста нравы  черты означают иные.
Действие или на сцене, или бывает в рассказе.
180 Что к нам доходит чрез слух, то слабее в нас трогает сердце,
Нежели то, что само представляется верному глазу
И чему сам свидетелем зритель. Однако ж на сцене
Ты берегись представлять, что от взора должно быть сокрыто
Или, что скоро в рассказе живом сообщит очевидец.
185 Нет, не должна кровь детей проливать пред народом Медея,
Гнусный Атрей перед всеми варить человеков утробы,
Прокна пред всеми же в птицу, а Кадм в змею превратиться:
Я не поверю тебе, и мне зрелище будет противно.
Если ты хочешь, чтоб драму твою, раз увидевши, зритель
190 Видеть потребовал вновь, то пять актов ей должная мера.
Но чтоб боги в нее не вступались; разве твой узел
Требует высшей их силы! Равно  в говорящих  четвертый
Лишний всегда: без него обойтись в разговоре старайся.
Хор есть замена мужского лица; ничего между действий
195 Петь он не должен, что к цели прямой не ведет и с предметом
Тесно не связано. Пусть ободряет он добрых, советы
Им подает, укрощает пыл гнева и гордость смиряет;
Пусть превозносит умеренный стол, справедливость святую,
Мир и закон, и врата городов безопасно отверсты;
200 Пусть он, поверенный тайн, умоляет богов, чтоб Фортуна
Вновь обратилась к несчастным, от гордых же прочь удалилась.
Флейта была встарину не из многих частей, съединенных
Медью в одно, как теперь, не соперница труб, но простая,
Тихим приятная звуком, ладов имея немного,
205 Вторить лишь хору могла и быть слышной народу, который
Было легко перечесть: на скамьях он еще не теснился,
Ибо умерен был, нравами строг, и не шумен, и скромен.
После, как тот же народ чрез побуды расширил пределы
Мирных полей, как обнес он свой город обширной стеною,
210 В праздники начал вином утишать надменную силу:
Бо́льшая вольность вошла тут и в меру и в такт музыкальный.
Ибо как требовать вкуса от грубости жителей сельских,
Праздных невежд, с горожанами смешанных вместе? Тогда-то
Им в угождение флейтщик с простою старинной игрою
215 Пляску и пышность стал сочетать и ходить по помосту
В длинной одежде; и самая лира умножила звуки.
Выговор скорый тогда превратился в высокий и важный,
Стали вводить в разговор изреченья, потом прорицанья,
Так что поэт наконец говорил, как Дельфийский оракул.
220 Прежде трагический скромный поэт за козла состязался.
Вскоре во всей наготе стал лесных выставлять он Сатиров,
Вскоре попробовал с важностью вместе и резкую шутку,
С тем чтобы новым занять чем-нибудь, чем-нибудь да приятным,
Зрителей, после жертв приношенья всегда подгулявших.
225 Пусть же выводят на сцену насмешливых дерзких Сатиров,
Пусть обращают в смешное предметы и важные даже;
Только совет мой: когда бог какой представляется тут же
Или герой, перед тем появившийся в пурпуре, в злате,
То неприлично, чтоб он говорил, как в харчевне, но также,
230 Чтобы он, уклоняясь земли, в облаках затерялся.
Так! недостоин трагедии стих легкомысленной шутки,
Между Сатиров ей стыдно, как важной матроне, которой
Велено вместе с другими участвовать в праздничной пляске.
Будь я писатель сатир, не одни бы простые реченья,
235 Не одну б я любил безукрашенность речи народной,
Но не хотел бы совсем и трагедии краски оставить:
Так чтоб речь Дава всегда различалась со смелою речью
Питии дерзкой, у Симона хитро талант захватившей,
Или с речами Силена, слуги и пестуна Вакха.
240 Я бы составил мой слог из знакомых для всех выражений,
Так чтобы каждому легким сначала он мог показаться,
Но чтоб над ним попотел подражатель иной. Так приятность
Много зависит от связи идей, от порядка  их сила!
Если бы я был судьею, то Фавн, убежавший из леса,
245 Остерегся бы в нежных стихах объясняться, как щеголь,
Уличный житель, который едва не на рынке родился,
И не смел бы в стихах повторять непристойные речи,
Ибо сенатор и всадник, все люди с достатком и вкусом,
Верно, в награду венка не присудят за то, что́ похвалит
250 Покупатель орехов лесных иль сухого гороху.
Долгий слог за коротким  в стихах называется ямбом,
Стих ямбический быстр, оттого он и триметром назван,
Даром что в чтении он представляет нам шесть ударений.
Прежде с начала стиха до конца он был весь одинаков;
255 После, чтоб тише для слуха он был и казался важнее,
Ямб терпеливый отечески с важным и тихим спондеем
Право свое разделил; но с условьем таким неизменным,
Чтобы вторая с четвертой стопа  все за ним оставались.
Редко у Энния здесь, как и в триметрах Акция славных,
260 Встретишь спондеи. На сцене стихи, полновесные ими 
Явный поэту укор в небрежности, столь же постыдный,
Что и в поспешности или в незнании правил искусства.
Правда, не всякий в стихе замечает ошибку в паденьи,
В чем уже лишняя вольность дарована римским поэтам!
265 Но неужели поэтому должен я быть своевольным
И писать наудачу? Неужели, видя ошибки,
Думать спокойно о них, в безопасной надежде прощенья?
Даже и их избежав, похвалы я еще не достоин.
О, день и ночь вы, Пизоны, читайте творения греков! 
270 Вот образцы! «Но ведь предки хвалили ж стихи и шутливость
Плавта?»  Хвалили и то и другое!  Дивлюсь их терпенью,
Чуть не сказал я: «Их глупости!»,  ежели только мы с вами
В силах умом отличить остроту от шутливости грубой,
Если и ухом и пальцами верность стиха разбираем!
275 Новый поэзии род, неизвестной трагической музы,
Феспис, как все говорят, изобрел, и возил на телегах
Он лицедеев своих, запачкавших лица дрожжами
И поющих стихи; но личин и одежды приличной
Изобретатель Эсхил, на подмостках театр свой взмостивши,
280 Слову высокому их научил и ходить на котурнах.
Вслед за Эсхилом явилась комедия старая наша;
Ей был немалый в народе успех, но вскоре свобода
Перешла в своевольство, достойное быть укрощенным:
Принят закон  ив ней хор замолчал, и вредить перестала!
285 Наши поэты, испробовав все, честь за то заслужили,
Что, не по греков следам, прославляли родные деянья,
Частию в важной претексте, великим лишь лицам приличной,
Частию в тоге простой, гражданина всегдашней одежде.
Лациум, сильный оружием, был бы не менее славен
290 Также прекрасным своим языком, когда б стихотворцам
Не было скучно и трудно опиливать чище работу.
Вы, о Помпилия кровь! Не хвалите поэмы, покуда.
Десять раз исправляя ее и долгое время,
Автор до самых ногтей не довел ее совершенства!
295 Пусть говорит Демокрит, что гений счастливей искусства,
Пусть здравоумных поэтов сгоняет с высот Геликона!
Многие, веря ему, отростили бороду, ногти,
И убегают людей, не ходят даже и в баню!
Как не достигнуть им славы поэтов, когда не вверяют
300 Никогда своей головы брадобрею Лицину,
Неизличимой ничем  даже трех Антикир чемерицей!
О я несмысленный! Стало, напрасно весенней порою
Я очищаюсь от желчи! Если б не это, всех лучше
Я бы писал, но с условьем таким не хочу быть поэтом!
305 Стану же должность бруска отправлять я: сам он не режет,
Но зато он железо острит.  Сам писать я не буду,
Но открою другим, что творит и питает поэта,
Что прилично, что нет, в чем искусство и в чем заблужденье!
Прежде чем станешь писать, научись же порядочно мыслить!
310 Книги философов могут тебя в том достойно наставить,
А выраженья за мыслью придут уже сами собою.
Ежели знает поэт, чем обязан он родине, дружбе,
В чем родителей, братьев любовь, в чем обязанность к гостю.
В чем долг сенатора, должность судьи и в военное время
315 Власть предводителя войск,  несомненно тот и в поэме
Каждому может лицу дать приличные званию речи!
Нравы советую я изучать наблюдением жизни,
Из нее почерпать и правдивое их выраженье!
Часто комедия, блеском речений и верностью нравов,
320 Хоть и чуждая вкуса и чуждая силы искусства,
Больше народ забавляет и больше его занимает,
Нежели скудная действием, звучно блестя пустяками!
Грекам Муза дала полнозвучное слово и гений,
Им, ни к чему независтливым, кроме величия славы!
325 Дети же римлян учатся долго, с трудом, но чему же?
На сто частей научаются асе разделять без ошибки.
«Сын Альбина! скажи мне: если мы, взявши пять унций,
Вычтем одну, что останется?»  Третья часть асса.  «Прекрасно!»
Ну, ты именье свое не растратишь! А если прибавим
330 К прежним пяти мы одну, что будет всего?»  Половина. 
Если, как ржавчина, в ум заберется корысть, то возможно ль
С нею стихов ожидать, в кипарисе храниться достойных?
Или полезными быть, иль пленять желают поэты,
Или и то, и другое: полезное вместе с приятным.
335 Если ты учишь, старайся быть кратким, чтоб разум послушный
Тотчас понял слова и хранил бы их в памяти верно!
Все, что излишне, хранить понятие наше не может.
Если ты что вымышляешь, будь в вымысле к истине близок:
Требовать веры во всем  невозможно; нельзя же живого
340 Вынуть из чрева ребенка, которого Ламия съела.
Старые люди не любят поэмы, когда бесполезна,
Гордые всадники  все поучения прочь отвергают.
Всех голоса съединит, кто мешает приятное с пользой,
И занимая читателя ум, и тогда ж поучая.
345 Книга такая и Сосиям деньги приносит; и славу,
Долгих лет славу поэту дает, и моря проплывает.
Есть и такие ошибки, в которых поэт невиновен;
И струна не всегда повинуется пальцу и слуху;
Часто звук острый она издает, хотя низкого ждешь ты,
350 Но не всегда ведь из лука стрела долетает до цели!
Если поэма полна красотою обильной и блеском,
То извинительны ей те пятна, которых небрежность
Или бессилье натуры людской не умели избегнуть.
Но как не сто́ит прощенья такой переписчик, который
355 Вечно привык на письме все к одной и все той же ошибке,
Как смешон музыкант, не в ладу все с той же струною, 
Так и небрежный поэт мне покажется тотчас Херилом;
Встретя хорошее в нем, и дивлюсь и смеюсь! Но досадно,
Если и добрый наш старец Гомер иногда засыпает!
360 Впрочем, в столь длинном труде иногда не вздремнуть невозможно!
Так же как живость, нас и поэзия, сходная с нею,
Часто пленяют вблизи, иногда же в одном отдаленьи.
Эта картина прекрасна в тени, а другая, которой
Острое зренье судьи не вредит, превосходна при свете.
365 Эта понравится раз, а другую раз десять посмотрят.
Старший из братьев Пизонов! Хоть верен и вкус твой и разум,
И хоть голос отца для тебя превосходный наставник,
Но не забудь, что тебе я скажу! Есть предметы, в которых
Даже посредственность всеми терпима и может быть сносной.
370 Так юрисконсульт иной, хотя красноречия силой
Не сравнится с Мессалой, ни знаньем с Касцелием Авлом,
Но уважают его. А поэту ни люди, ни боги,
Ни столбы не прощают посредственность: всем нестерпима!
Как за приятным обедом нестройной симфонии звуки,
375 Запах грубых мастик, мак, смешанный с медом сардинским,
Всем досаждают затем, что обед и без них обошелся б:
Так и поэзия, быв рождена к наслаждению духа,
Чуть с совершенства сойдет, упадает на низкую степень!
Кто не искусен в бою,  уклоняется с Марсова поля,
380 Тот, кто ни в обруч, ни в мяч, ни в диск играть не искусен,
Тот не вступает в игру, чтоб не подняли зрители хохот;
Только несведущий вовсе в стихах их писать не стыдится.
Что же ему не писать! Он свободный, хорошего рода,
Всадничий он капитал объявил и во всем без порока.
385 Нет! ты не будь таковым! Не пиши без согласья Минервы!
Ты рассудителен: знаю. Когда что напишешь, то прежде
Мекия верному слуху на суд ты должен представить,
Или отцу, или мне, и лет девять хранить без показу!
Втайне свой труд продержавши, покуда он в свет не явился,
390 Много исправишь, а выпустишь слово, назад не воротишь!
Некогда древний Орфей, жрец богов, провозвестник их воли,
Диких людей отучил от убийств и от гнусной их пищи.
Вот отчего говорят, что и львов укротил он и тигров.
Фивские стены воздвиг Амфион: оттого нам преданье
395 Повествует о нем, что он лирными звуками камни
Двигал с их места, куда ни хотел, сладкогласием лиры.
Древняя мудрость в том вся была, чтоб народное с частным,
Чтоб святыню с мирским различить, дать браку уставы,
Строить грады, на древе вырезывать людям законы.
400 Вот оттого и божественным именем чтили поэтов,
Как и пророчеством звали их песнь! Вслед за ними, позднее,
Славный Гомер и Тиртей вспламеняли своими стихами
Бранные души. Оракулы тоже в стихах возвещались.
Глас Пиэрид и жизни указывал путь, и поэтам
405 Снискивал милость царей, и, работ годовых с окончаньем,
Песнью веселой народ услаждал. Не стыдитесь отныне
Лиры искусной, и голоса муз, и певца Аполлона!
Что совершенству поэмы способствуют больше: природа
Или искусство?  Странный вопрос!  Я не вижу, к чему бы
410 Наше учение было без дара и дар без науки?
Гений природный с наукой должны быть в согласьи взаимном.
Тот, кто стремится достичь на бегу желаемой ме́ты,
В юности много трудов перенес; и потел он и зябнул,
Был он воздержан в любви и в вине. Музыкант, на Пифийских
415 Играх поющий  тоже учился, наставника слушал.
Ныне  довольно сказать: «Я чудесно стихи сочиняю!»
Всякий хочет вперед! Позади оставаться постыдно;
Стыдно признаться, что вовсе не знаешь, чему не учился!
Как публичный крикун скликает толпу на продажу
420 Разных товаров, так и поэт, богатый землями,
Деньги пускающий в рост, собирает льстецов и дарит их.
Но кто большие обеды дает, кто ручается в долге
По бедняге и моте, которому больше не верят,
Или кто плута в суде от хлопот защитит,  сомневаюсь,
425 Чтобы мог различить он прямого от ложного друга.
Если кого ты дарил иль подарок кому обещаешь,
Слушать свои сочиненья его не зови: будь уверен,
Что он в радости сердца всегда закричит: «Бесподобно!»
Вне себя от восторга, он, верно, то слезы роняет,
430 То с восхищения вскочит, то в землю ударит ногою!
Точно наемные плаксы, обряд похорон исполняя,
Больше вопят и рыдают, чем тот, кто и вправду печален, 
Так и насмешник растроган. Не так прямодушный ценитель!
Нам говорят, что цари принуждают пить многие чаши,
435 Полные цельным вином, как скоро хотят откровенно
Вызнать, достоин ли дружбы кто их.  Так и ты берегися,
Если ты пишешь стихи, льстецов под наружностью лисьей!
Если б Квинтилию ты их читал, он сказал бы открыто:
«Это и это поправь!» На ответ твой, что два иль три раза
440 Пробовал их исправлять, но не сладил, он скажет, что лучше
Их уничтожить совсем, и поэму всю снова под молот.
Если ж ты более любишь отстаивать спором ошибки,
Чем исправлять их, то слов понапрасну он тратить не станет;
Он замолчит,  пусть себя и стихи без соперников любишь!
445 Честный и сведующий муж откровенно стих слабый заметит,
Жесткий осудит, небрежный, тростник обмакнувши в чернила,
Черным отметит крестом, украшенья пустые отбросит;
Видя неясность в стихе, выраженью принудит дать ясность;
Встретя двусмысленность, тотчас укажет, что должно исправить.
450 Как прямой Аристарх, он не скажет: «Зачем же мне друга
Этой безделицей так огорчать?» А безделицы эти
После к насмешкам ведут, к неприятностям более важным.
Но, как разумные люди боятся прилипчивой сыпи
Или желтухи, а то и лишенных Дианой рассудка,
455 Бегая дальше от них,  так все прочь от безумца-поэта!
Только мальчишки, гоняясь за ним, неразумные, дразнят.
Между тем как, надувшись, ревет он стихи и глазами
Водит вокруг, как в лесу птицелов, дроздов стерегущий,
Если в то время он в ров упадет иль в колодец, и кличет:
460 «Ай, помогите, граждане!»  никто не спасай стихотворца!
Если ж кто вздумает помощь ему оказать и опустит
Сверху веревку ему, я скажу: «Ты не знаешь: быть может
Он и нарочно упал, и не хочет оттоль!» и прибавлю
Об Эмпедокле рассказ, сицилийской поэте, который,
465 Богом стать вздумал, он спрыгнул спокойно в горящую Этну.
Что нам поэтов свободы лишать  погибать, как угодно!
Против воли поэта спасти  все равно, что убийство!
С ним же ведь это не в первый уж раз! И поверь: человеком
Все он не будет, все мысль не оставит о славной кончине!
470 Трудно постичь: отчего же стихи беспрестанно он пишет?
Прах ли отца осквернив, он наказан таким беснованьем?
Иль обесчестил он место, где гром разразился?  но только
Он сумасшедший! Лишь станет читать, и простяк и ученый, 
Все убегут, как от зверя, свою разломавшего клетку.
475 Но кого он настигнет, беда! зачитает до смерти!
Точно пиявка: пока не напьется полна, не отстанет!

Впервые: «Наука поэзии, или Послание к Пизонам Квинта Горация Флакка», М., 1853, с. 3771.

Послание к Пизонам. Название «Наука поэзии» (De arte poetica) принадлежит не Горацию, а ритору Квинтилиану; это название удержалось за «Посланием к Пизонам», и потому мы и оставляем его в заглавии. Из древних авторов название «Послание» (Epistula) по отношению к этому произведению употребляет один только грамматик IV века н.э. Харизий.


Ст. 20. ...Кипарис написать... По указанию одного схолиаста  комментатора Горация, здесь имеется в виду анекдот о живописце, умевшем писать одни только кипарисы. Когда кто-то, спасшийся от кораблекрушения, заказал этому художнику, для приношения в храм Нептуну, картину с изображением бедствия, от которого он спасся, тот будто бы спросил, не написать ли тут же и кипарис.

Ст. 32. Близко от школы Эмилия... Гладиаторская школа Луция Эмилия Лепида находилась неподалеку от цирка.

Ст. 49. ...Неслыхано было Цетегам. Цетеги, из которых Марка Корнелия Цетега (консула 204 года до н.э.) Цицерон («Брут», XV, 57) считает первым римским оратором, отличались приверженностью к старинным обычаям (ср. 2-е Послание 2-й книги, ст. 117).

Ст. 53. ...Римлянин Плавту позволил или Цецилию... Из древних поэтов Гораций здесь выбирает тех, которых он больше всего презирал, а из современных  которыми больше всего восхищался  Вергилия и Вария. На плохую латынь Цецилия указывает, впрочем, и Цицерон в письмах к Аттику (VII, 3).

Ст. 56. ...Энний с Катоном... О словах, созданных Катоном (234149), от которого до дошло сочинение «О сельском хозяйстве», мы не имеем данных; что же касается Энния (240169), то известно, что он ввел в латинский язык много новых слов, частью чисто латинских, частью взятых из греческого. Он, между прочим, впервые ввел термин «поэт» (poeta).

Ст. 63. Море ли, сжатое в пристань... Гораций имеет в виду «пристань Юлия» (portus Julius), которая была создана соединением Лукринского озера с Авернским и затем с морем. В 1538 году все это огромное сооружение погибло при извержении Monte Nuovo.

Ст. 65. ...болото бесплодное...  Помптинские болота.

Ст. 67. ...Река переменит свой бег..  Тибр, русло которого было расширено и углублено при Августе. Об упоминаемых здесь мелиоративных работах см. у Светония в биографии Августа (русский перевод Кончаловского, ‘Academia’, 1934).

Ст. 75 ...В неравных стихах..., т. е. в «элегическом дистихе»  соединении гексаметра с пентаметром.

Ст. 79. Архилох. См. Послание I, 19, ст. 23, где Гораций указывает, что первый ввел в латинскую поэзию «паросские» (т. е. Архилоховы) ямбы.

Ст. 79. Сокки  особый вид обуви, которую носили актеры в комедиях. Здесь сокки и в следующем стихе котурн (обувь трагических актеров) сказано вместо «комедия» и «трагедия».

Ст. 90. Ужин Фиеста. Гораций нарочно выбирает в пример трагедии один из самых кровожадных ее сюжетов. Ср. ниже ст. 186 и Оду I, 16.

Ст. 94. Хремет  один из персонажей комедии Теренция «Самоистязатель». Гораций имеет в виду 4-ю сцену 5-го акта (русский перевод Артюшкова, ‘Academia’, 1934).

Ст. 97. Телеф и Пелей. Судьба Телефа, сына Геркулеса и нимфы Аугэ, раненного под Троей копьем Ахилла, служила обычным примером человеческого несчастья. Пелей  отец Ахилла, изгнанный из родной страны. Мифы о Телефе и Пелее не раз обрабатывались античными драматургами.

Ст. 113. ...Всадник, и пеший народ... Дмитриев делает такое примечание к этому стиху: «На латинском: equites et pedites», «конные и пешие», т. е. всадники и простой народ, два главные разделения римского народа. Этого комического выражения, взятого Горацием у Плавта, нельзя было передать по-русски. Если сказать: и конный и пеший, то пропало бы слово всадник, принятое уже в нашем языке как один из классов римского народа. Чтобы сколько-нибудь сохранить шутку, я решился сказать: «и всадник и пеший народ».

Ст. 120124. Приводятся излюбленные персонажи из мифологии. См. Указатель.

Ст. 136. Циклический. Циклическими поэтами назывались писавшие поэмы на сюжет «круга» (цикла) мифов, связанных с Троянской войной. Кого из «циклических» поэтов цитирует Гораций в следующем стихе  неизвестно. Гораций противопоставляет широковещательным началам поэм скромное начало «Одиссеи» Гомера, ограничившего свою тему.

Ст. 139. Мучило гору...  перевод греческой пословицы, приводимой Лукианом («О способе писать историю», 23).

Ст. 141142. Муза! скажи мне... Гораций двумя стихами переводит три начальных стиха «Одиссеи» Гомера.

Ст. 145. Об Актифате, царе людоедов лестригонов, см. «Одиссея» (X, 100 слд.); о Сцилле и Харибде  там же (XII, 73 слд.); о циклопе Полифеме  там же (IX, 187 слд.).

Ст. 146. Диомедов возврат  название поэмы Антимаха, современника Платона, о возвращении из-под Трои одного из глазных героев Троянской войны. Диомед был племянником Мелеагра, погибшего еще во времена Тезея, когда старейший из участников похода под Трою  Нестор  был еще юношей.

Ст. 147. ...С двух яиц, порождения Леды. Из одного яйца, снесенного Ледой после связи с Юпитером в образе лебедя, родились Кастор и Поллукс, из другого Клитемнестра и Елена, будущие жены Агамемнона и Менелая.

Ст. 155. «Бейте в ладоши!»  обычное обращение к зрителям по окончании пьесы.

Ст. 184. Очевидец, или так называемый «вестник», сообщавший о событиях, которые, согласно требованиям античной эстетики, не могли изображаться на сцене.

Ст. 185. ...Не должна кровь детей проливать пред народом Медея... Это соблюдает в своей «Медее» Еврипид, но не Сенека (см. ст. 975 и сл. в пятом акте его «Медеи», русский перевод С. М. Соловьева, ‘Academia’, 1932). Это объясняется скорее всего тем, что трагедии Сенеки не предназначались для исполнения на сцене.

Ст. 186. Гнусный Атрей. Имеется в виду миф об Атрее, убившем двух сыновей брата своего Фиеста и подавшем ему за столом их мясо. См. выше ст. 90.

Ст. 187. Прокна. Миф о Прокне, жене фракийского царя Терея, рассказан в шестой книге «Метаморфоз» Овидия (ст. 440 слд.). У Софокла была не дошедшая до нас трагедия «Терей». О превращении Кадма в змея см. четвертую книгу «Метаморфоз» Овидия (ст. 563 слд.). На миф о Кадме была написана одна из несохранившихся трагедий Еврипида.

Ст. 190. Пять актов  не греческое, а римское деление драмы. Греки делили трагедию на «пролог», «эпизоды» и «эпилог», причем это деление далеко не всегда совпадает с делением на пять актов.

Ст. 191. ...Чтоб боги в нее не вступались. Такое вмешательство бога  deus ex machina связано с развитием действия в «Филоктете» Софокла, но не оправдано во многих трагедиях Еврипида.

Ст. 192193. ...Четвертый лишний всегда... Греческие трагики тщательно избегали введения в диалог своих драм четвертого «говорящего» актера, допуская его лишь как персонаж «без речей» или же давая ему говорить всего несколько слов, как например в «Хоэфорах» Эсхила, где такому «четвертому»  Пиладу уделено всего три стиха (900902).

Ст. 194. Хор есть замена мужского лица..., т. е. роль хора равносильна роли отдельного актера.

Ст. 202. Флейта  tibia. Этот духовой инструмент скорее соответствовал по своему устройству современному кларнету или флажолету. Во время Горация эти «флейты» делались длинными, и колена их скреплялись металлом, что усиливало звук. Кроме того, древние флейты имели всего три или четыре отверстия (лада).

Ст. 216. ...Лира умножила звуки. На лире было первоначально всего четыре струны, а затем семь и десять.

Ст. 220. ...За козла состязался. Гораций ошибается: козел вовсе не был наградой победителя. Историю возникновения трагедии Гораций излагает ниже (ст. 275 слд.).

Ст. 221. Сатиры. В ст. 221250 Гораций говорит о «сатировской драме», образцом которой для нас является «Циклоп» Еврипида и новонайденная драма Софокла «Следопыты», переведенная Ф. Ф. Зелинским в его полном издании Софокла. Римские сатирические драмы, в которых греческие «сатиры» заменялись италийскими «фавнами», известны нам лишь по заглавиям.

Ст. 232. Матрона. На некоторых празднествах, как например на празднествах в честь Великой Матери и Дианы, в священной пляске должны были участвовать и замужние женщины. Ср. Оды, II, 12, ст. 1720 и III, 14, ст. 5.

Ст. 234. Будь я писатель сатир..., т. е. сатирических драм. «Сатиры» Горация по-латыни называются sermones  «речи», «беседы».

Ст. 237238. Речь Дева. См. выше ст. 114. Пития  имя служанки в одной комедии Цецилия; Пития вытягивает деньги у своего хозяина Симона.

Ст. 250. ...Покупатель орехов лесных иль сухого гороху, т. е. бедный народ.

Ст. 251253. Шестистопный ямб называется триметром, потому что стопы его соединяются попарно, образуя диподию; латинское же название его «шестеричный»  senarius.

Ст. 275288. Изложение истории драмы у Горация очень скомкано и основано на недостоверном источнике.

Ст. 276277. Феспис в шестом веке до н.э. ввел первого актера, или «ответчика» хору, а не изобрел трагедию. Говоря, что Феспис «...возил на телегах... лицедеев своих, запачкавших лица дрожжами», Гораций опять впадает в ошибку, смешивая возникновение трагедии с возникновением комедии.

Ст. 279. Эсхил. Гораций называет Эсхила изобретателем «личин» (масок), но некоторые приписывают это изобретение уже Феспису.

Ст. 284. ...В ней хор замолчал, и вредить перестала... В «новой» комедии, представителем которой был Менандр и которой подражали в Риме Плавт и Теренций, хор исчезает. Эта комедия не была злободневной, как комедия Аристофана, где на сцену выводились действительные и живые лица и которая служила орудием общественно-политической борьбы (см. статьи А. Пиотровского в его переводе Аристофана, ‘Academia’, 1934). Закон, на который ссылается Гораций, был издан впервые в 440 году до н.э. и возобновлен в 417 г. Он запрещал выводить на сцене реальных лиц.

Ст. 287288. Гораций говорит о трагедиях на римские сюжеты  претекстах и национальных комедиях  тогатах, противополагавшихся паллиатам, написанным в подражание греческим, в которых актеры были одеты в греческую одежду  паллий. От этих римских претекст и тогат дошли до нас лишь скудные отрывки.

Ст. 290. Языком, т. е. литературой.

Ст. 292. Помпилия кровь. Пизоны вели свой род от римского царя Нумы Помпилия.

Ст. 295. «Демокрит утверждал, что никто не может быть великим поэтом без некоторого неистовства или умоисступления: Neminem sine furore quemquam poelam magnum esse posse. Так приводит его мысль Цицерон (De divinat. L. I, с. 37)...» (M. Дмитриев).

Ст. 326. Асс  монетная единица, делившаяся на 12 унций. Помимо этого обычного деления Гораций говорит и о делении асса на сто частей, т. е. о самом мелочном и запутанном.

Ст. 332. ...В кипарисе храниться достойных. «В подлиннике: linenda cedro et levi servanda cupresso, «натертые кедровым маслом и сохраненные в полированном кипарисе».  Древние натирали книги кедровым маслом и хранили их в кипарисных ковчегах для того, что эти дерева не подвержены скорой гнилости» (М. Дмитриев).

Ст. 357. Херилом, т. е. никуда негодным поэтом. Гораций здесь имеет в виду Херила, прославлявшего подвиги Александра Македонского, говорившего, однако, что лучше быть Терситом Гомера, чем Ахиллом Херила.

Ст. 373. Столбы  колонны, на которых вывешивались объявления книготорговцев. Ср. Сат. I, 4, ст. 71.

Ст. 375. ...С медом сардинским... Этот мед отличался горьким привкусом. Ср. Вергилий, «Буколики», эклога 7-я, ст. 4 (русский перевод С. В. Шервинского, ‘Academia’, 1933).

Ст. 384. Всадничий капитал  в 400 000 сестерций (около 22 000 рублей).

Ст. 387. ...Мекия верному слуху... Спурий Мекий Тарпа был одним из четырех членов цензурного комитета, учрежденного Августом для рассмотрения драматических произведений.

Ст. 394. Амфион. Ср. «Одиссея», XI, 262 сл. 4

Ст. 402. Тиртей  элегический поэт VII века до н.э., по преданию воодушевлял спартанцев во время войны их с мессенцами. Из военных элегий Тиртея до нас дошли три.

Ст. 414415. ...На пифийских играх... Пифийские игры  одно из греческих празднеств, справлявшихся около Дельф в честь Аполлона.

Ст. 454. ...Лишенных Дианой рассудка... «Это те помешанные, которых римляне называли lunatici, потому что припадки их сумасшествия усиливались и уменьшались с прибавлением или ущербом луны» (Дмитриев). Диана считалась богиней луны.

Ст. 464. ...Об Эмпедокле рассказ... Этот рассказ о сицилийском философе и поэте V века до н.э. Эмпедокле  несомненный вымысел.

Ст. 472. ...Место, где гром разразился! Место, куда ударила молния, считалось священным и окружалось оградою.


На сайте используется греческий шрифт.


МАТЕРИАЛЫ • АВТОРЫ • HORATIUS.RU
© Север Г. М., 20082016