переводчики

К голове человечьей конскую шею — представьте —
захотел живописец приделать и пестрым опереньем
одеть составленные вместе части разных тел:
верх как у красавицы, низ как у противной рыбы —
5 приглашенные это увидеть, друзья, сдержали б вы смех?
Такой картине, поймите, Пизоны, подобна книга,
где, как в горячечном бреду, невнятные
рисуются фигуры, ни головой, ни ногой форме единой
не сообразные. «Художникам, как и поэтам,
10 всегда позволялось отваживаться на что угодно!»
Охотно признаём, сами требуем и даем другим это право,
только бы не смешивалось ручное с диким, не сходились
пресмыкающиеся с пернатыми, с агнцами — тигры.
К весьма серьезному зачину, обещающему величественное продолжение,
15 один, затем другой, издали блестящий глянцем,
пристегивается пурпурный лоскут: роща и алтарь Дианы,
и извивы струящихся вод по веселым полям,
или Рейн-река, или радуга после дождя.
Тут, однако, все это было не к месту! Умеешь, согласен,
20 отобразить кипарис; но зачем он рядом с выплывшим на берег горемыкой,
все потерявшим со своими судами, которого пишешь за его деньги?
Амфору начал лепить; почему с оборотами круга выходит горшок?
В общем, пусть будет что угодно, лишь бы оно было целостным и единым.
Нам, вдохновенным пророкам, отец и юноши, достойные отца,
25 мешает мыслимый образец: стараюсь быть кратким —
делаюсь темным; стремящемуся к гладкости недостает напряжения
и силы чувства; кто ставит целью возвышенное, раздувается;
чересчур осторожный, боясь бури, стелется по земле;
желающий невероятно разнообразить один предмет,
30 рисует дельфина в чащобе и кабана в морских волнах.
Стремление избегнуть упрека ведет к огрехам, если нет мастерства.
Возле Эмилиевой школы рядовой мастер и ногти
отчеканит, и вьющиеся волосы отразит в меди,
а всей статуи не сделает, поскольку составить целое
35 не умеет. На него я, коль пожелаю что-нибудь сочинить,
хочу походить не больше, чем жить с кривым носом,
красуясь карими глазами и черной как смоль шевелюрой.
Вы, пишущие, берите материю по силам
и неспешно обдумывайте, что не потянут,
40 а что смогут поднять ваши плечи. Кто избрал посильный предмет,
тому не изменит ни красноречие, ни ясный порядок.
Порядка же свойство и прелесть, если я прав, будет в том,
чтобы одно сказать, другое попридержать,
побольше отложить на потом, а сейчас пропустить.
45 Также сеять слова скупо и осмотрительно должен тот,
кто взялся сочинять, одни — любя, другие — отвергая.
Превосходно речение, в котором известное слово
искусным сопряжением сделаешь новым. Когда ж придется
раскрыть свойство вещи неизбитым обозначением
50 и незнакомое слуху посконноподдетых Цетегов
удастся выдумать, то скромно допущенная дерзость простится.
И новоизобретенные слова примут с доверием,
если произвести их от греческого источника и лишь слегка изменить.
Почему право, данное Цецилию и Плавту, римлянин
55 станет отнимать у Вергилия и Вария? Почему меня, способного
немногое добавить, этим попрекают, если язык Катона и Энния
обогатил отеческую речь, привнеся
названия вещей? Позволительно было и будет
новым чеканом отбитое слово ввести в обиход.
60 Как обновляется в рощах с движением года и
прежняя опадает листва, так и к словам приближается старость,
а недавно рожденные, по свойству юности, расцветают и исполнены сил.
И мы, и творения наши у смерти одолжены. Пусть, окруженный землей,
защищает Нептун флот от ветров — дело, достойное царя;
65 пусть болото, извечно пустое, пригодное только для весел,
кормит соседние города и чувствует на себе тяжесть плуга,
или неудобный посевам бег свой поток обратил,
наученный лучшему пути, — создания смертных преходящи;
тем менее способно устоять признание и живое обаяние речей,
70 но многие из упразднившихся слов воскреснут, и упразднятся те,
что признаны теперь, коль того пожелает обыденное словоупотребление,
которому в речи принадлежат и суд, и право, и эталон.
Гомер показал, ритмом каким описать
деяния царственных вождей и мрачные войны.
75 В сменяющиеся стихи неравной длины сперва плач,
затем исполненное моление облеклись,
хотя о том, кем выпущены первые небольшие стихотворения — элегии,
грамматики спорят, и вопрос об их авторе пока не решен.
Ярость вооружила Архилоха его ямбом:
80 эту стопу переняли комедийные сандалии и величественные котурны
как удобную для чередующихся реплик, умеющую усмирить
гул толпы и рожденную для ведения действия.
Муза дала иные темы лире — богов с их сыновьями,
победителя в кулачном бою и первого на скачках коня,
85 заботы юных сердец и зовущее к вольности вино.
Не умея соблюсти данные соответствия и колорит стихов,
не зная их, как могу рекомендоваться поэтом?
Из какого нездорового стыда предпочитаю невежество обучению?
Предмет комедии сопротивляется изложению в трагических стихах,
90 и точно так же недостойно бытовыми, едва ли не для комика
написанными, стихами излагать пир Фиеста.
Пусть каждая тема займет приличествующее ей традиционно место.
Иногда, впрочем, и голос комедии бывает возвышен,
и рассерженный Хремет орет высокопарным слогом,
95 а трагик подчас горюет речью простой,
когда Телеф и Пелей, оба нищие изгнанники,
оставляют дутые, толщиною в полтора фута, слова
если хотят тронуть жалобой сердце зрителя.
Стихам мало быть прекрасными — да будут очаровательны
100 и увлекают душу слушателя куда пожелают!
Смеющиеся лица людские заставляют смеяться, плачущие — плакать.
Если хотите поэтому, чтобы я плакал, сначала нужно погоревать
вам самим: лишь тогда меня заденут ваши несчастья,
о Телеф с Пелеем. Но стоит вам плохо произнести свой текст —
105 я засну или рассмеюсь. Печальные слова
подходят траурному лицу, гневному — полные угроз,
игривому — легкомысленные, суровому — серьезные.
Ибо естество заранее готовит нас к любому
стечению обстоятельств: радует или побуждает к гневу,
110 или тяжкой печалью к земле пригибает и душит.
Лишь после того душевное движение проявляется и в языке.
Случись речи персонажа быть несообразной его положению,
и среди римской публики, всадников и рядовых поднимется хохот.
Большая разница, кто говорит — Дав ли или его господин,
115 поживший старик, или человек, еще цветом юности
горящий, властная матрона или добрая кормилица,
странник-купец иль пахарь богатых нив,
колхидянин, ассириец ли, вскормленный в Фивах, иль Аргоса житель.
Или следуй мнению, писатель, или сочиняй внутренне сообразное.
120 Нужно ли тебе представить достойного Ахилла —
пусть будет резким, гневливым, непреклонным, колким,
пусть говорит, что ему закон не писан, пусть все хочет взять мечом;
Медея пусть будет свирепой, а Ино слезливой,
вероломным Иксион, мятущейся Ио, терзаемым Орест.
125 Если выводишь на сцену дотоле не испробованное и дерзаешь
создать новый персонаж, то следует, чтобы он до конца
оставался таким, каким вышел вначале, и соответствовал себе самому.
Трудно сказать обычное по-своему, и тебе
правильнее разыграть Илиады поэму,
130 чем выводить на подмостки незнаемое и никем не сказанное.
Общедоступный материал станет частным достоянием,
если не будешь постоянно ходить по нахоженному и надоевшему кругу,
пытаясь передавать слово в слово, как добросовестный
толмач, или загнав себя подражанием в теснину,
135 откуда смущение или обязательства шагу ступить не дадут.
Не начинай, как автор одной киклической поэмы:
«Воспою судьбу Приама и прославленную войну».
Что достойного столь широкого размаха даст обещавший?
Горы в муках, а родится мышь смешная!
140 Насколько вернее тот, кто всегда приступает как надо:
«Скажи, о Муза, мне о муже, который после стен взятой Трои
жизнь и селения многих увидел людей».
Не напустить дыма за вспышкой молнии, но рассеять дым и явить блеск
собирается этот поэт, показывая затем яркие чудеса —
145 Антифата и Сциллу, и Циклопа с Харибдой.
Не будут у него возвращение Диомеда с гибели Мелеагра
и Троянская война начинаться с того, как вылупились близнецы.
Он всегда спешит к действию и окунает в гущу событий,
как бы уже известных, отказываясь
150 от того, что не получается заставить сверкать.
Причем так выдумывает, так смешивает обман с правдой,
что начало не противоречит середине, а середина концу.
Прислушайся к нашим с публикой желаниям,
раз тебе хочется услышать под занавес аплодисменты зрителя,
155 досидевшего до того момента, когда хорист скажет: «А вы хлопайте!»
Важно, чтобы ты сделал узнаваемыми нравы каждого возраста
и подобающе представил натуры и лета в их перемене.
Мальчик, уже научившийся словам и ступающий
твердой ногой, желает играть со сверстниками, и обижается,
160 и веселится без повода, и меняется от часа к часу.
Безусого юнца, избавившегося наконец от дядьки,
веселят лошади и собаки, и трава жаркого поля —
с податливостью воска склоняется он к пороку, сердясь на поучающих,
поздно вспоминает о пользе, расточителен,
165 восторжен и страстен, и скоро бросает то, что любил.
Иными стремлениями движим ум зрелого мужа.
Этот ищет средств и связей, рабствует почету,
опасаясь оплошности, которую придется исправлять.
Старика со всех сторон теснят неудобства:
170 жалкому в своей скаредности, ему боязно брать то, чего хотел и достиг;
все дела ведет опасливо, с прохладцей,
откладывая, надеясь на потом, медля нынче и жадно глядя в будущее;
вздорен, вечно недоволен, хвалитель прошлых дней,
когда сам был подростком, порицатель младших и цензор.
175 Наступая, годы многие блага несут с собою,
но многие и отнимают, уходя. Чтобы случайно роль старца
не досталась юноше и роль мужа мальчику,
мы будем терпеливо наблюдать неизменные черты каждого возраста.
Действие или происходит на сцене, или пересказывается.
180 Воспринимаемое на слух возбуждает душу слабее,
чем то, о чем неложно свидетельствует взгляд, и что
зритель сам себе передает. И все же то, чему лучше свершиться за сценой,
не толкай на подмостки, и скрой от глаз
дела, о которых тотчас расскажет готовое красноречие.
185 Пусть Медея прилюдно не режет детей,
и нечестивец Атрей не варит у всех на виду человечьих потрохов,
и Прокна не обращается птицей, а Кадм змеем.
Сколько ни показывай подобные картины — я не верю и оттого не терплю.
Ни длинней, ни короче, чем в пять актов, не должен быть
190 сюжет пьесы, чтобы ее захотели увидеть и ставили снова.
Не запутывай таких узлов, развязать которые сможет лишь бог,
и не надо вводить четвертого актера: ему трудно будет дать текст.
Хору следует помогать игре персонажа и долгу мужества.
Нельзя между актами исполнять партии,
195 не соответствующие плану и не пригнанные к целому.
Правильный хор благосклонен к добрым, даст им дружеский совет;
гневных усмирит; охотно ободрит испуганных;
хвалит скромный стол, трезвую справедливость,
законы и досуг при открытых дверях.
200 Вверенное хранит и к богам взывает с мольбою,
прося удачу прийти к несчастному, отвернувшись от гордеца.
Раньше флейта не была, как теперь, перехваченная медью,
соперницей трубы, но нежная и простая, с небольшим отверстьем,
годилась, чтобы своим дыханием сопровождать хор
205 и наполнять дуновением тогда еще не слишком забитый театр,
куда, впрочем, народ, хотя и малый, в большом числе
сходился, честный, скромный и неприхотливый.
А когда победитель приумножил свои земли,
и раздалось вширь кольцо городских стен, и дневными возлияниями
210 по праздничным дням начали безнаказанно чествовать своего гения,
тогда более вольными сделались ритмы и лады.
Ведь что может понимать необразованный человек, свободный от работ
крестьянин, рядом с городским жителем, низкий рядом с благородным?
Так древнему искусству добавил пышность и движение
215 флейтист и облекся перед выходом в широкое платье;
так разросся и голос суровых струн,
и талант слова сразу внес необычные речи,
мысль же, чуткая к пользе, дивная в прозрении будущего,
стала напоминать гадательные вещанья Дельфов.
220 Тот же, кому дешевой наградой за трагическую песнь давали козла,
вскоре оголил хор, выведя диких сатиров, и, жесткий
в бескомпромиссной дотоле строгости, рискнул шутить; лишь бы
такой приманкой и приятной новизной прельщенный не уходил
зритель, посреди праздничных жертв и нетрезвый, и буйный.
225 Кстати, насмешников и болтунов — сатиров — нужно
представлять таким образом и так сменять серьезное шуточным,
чтобы какого-нибудь нужного автору бога или героя,
недавно выступавшего в царском золоте и пурпуре,
приземистая речь не загнала в темный кабак,
230 и чтобы, боясь упасть на землю, он не ловил пустого тумана.
Не пристало трагической Музе лопотать легковесные вирши:
как матрона, обязанная в праздники плясать,
она в компании озорных сатиров будет немного застенчивой.
Одни лишь серые господствующие имена
235 и глаголы, о Пизоны, я для своих сатиров брать не стану,
но не буду и особо держаться за трагический стиль,
чтобы стерлась разница между речью Дава или дерзкой
Пифиады, которая нажила талант, водя за нос Симона,
и Силена — стража и слуги божественного питомца.
240 Буду ваять свой стих, взяв знакомое: пусть каждый
захочет того же и, рискнув достичь, много пота прольет
в напрасном труде: такова сила очередности и сопряжения,
и столь великая честь воздается повседневному!
Вышедшие из леса фавны поостерегутся, на мой вкус,
245 словно живущие на перекрестках говоруны площадные,
шалить слишком тонким стихом
или трещать непристойными оскорблениями:
обижаются те, у кого есть состояние и родство;
их отнюдь не приводит в такой же восторг то, что хвалит
250 торговец орехами и сушеным горохом, — венка тогда не получишь.
Следование долгого слога за кратким называется ямбом.
Стопа быстрая, почему и велела, чтобы имя триметров приросло
к ямбическим стихам, хотя ударений этот стих повторяет шесть,
от начала до конца похожий на себя. Сравнительно недавно,
255 чтобы неспешней и солиднее доходить до слуха,
он принял спондеи в совладельцы отцовского наследства,
покладистый и уживчивый, но не настолько, чтобы дружески
уступить второе или четвертое место. В знаменитых
триметрах Акция такое еще изредка бывает, и стихи Энния,
260 давящие сцену своим мощным весом, портит этот
стыдный проступок, результат ли поспешности и нерадения
или незнания правил искусства.
Не каждый замечает погрешности в строе стихов,
и потому римские поэты пользовались недостойным их снисхождением.
265 Оттого ли и мне блуждать и писать как попало? Или все ж безопаснее
думать, что каждый заметит мои ошибки, и быть
осторожным, не полагаясь на милость. Избежать вины
не значит еще заслужить похвалу. Советую вам греческие образцы
не выпускать из рук ни днем ни ночью.
270 А ваши прадеды размеры Плавта
и его остроты хвалили, чересчур терпеливо,
если не сказать глупо, тем и другим восхищаясь, — насколько мы с вами
способны отличать неизящную речь от светской
и распознаем точный звук по пальцам и на слух.
275 Неведомый дотоле жанр трагедийной камены,
говорят, выдумал Феспид и возил на телегах актеров,
которые пели и исполняли свои роли, выкрасив лица винным осадком.
Затем благородную маску и костюм
ввел Эсхил, и поднял эстраду на невысоких бревнах,
280 и научил героев велеречию, и в котурны обул.
За всем этим последовала комедия, вызвав
бурные похвалы; но свобода вылилась в порок и насилие,
нуждающееся в исправлении законом: закон был принят и хор
постыдно замолк, лишенный права вредить.
285 Наши римские поэты испробовали всё
и заслужили немалую честь, сумев следы греков
оставить и воспеть свое родное, —
и те, кто ставил претексты, и авторы тогат.
Поистине столь же сильным, как доблестью и славой оружия,
290 Лациум стал бы и словом, когда б не претила любому
римскому поэту медленная работа шлифовальщика. Но вы,
Помпилиева кровь, ругайте ту вещь, что не прошла
через многодневное марание и правку,
десять раз подогнанная, чтоб ноготь не вставить.
295 Поскольку решил-де, что гениальность успешнее бедного мастерств,
и прогнал с Геликона здравомыслящих поэтов
Демокрит, большинство теперь не стригут ногтей
и бороды, бегут в уединенные места, а в бани не ходят.
Ведь имени поэта и его наград заслуживает будто бы тот,
300 кто свою больную — хоть три Антикиры влей в нее — голову
никогда не заносит в парикмахерскую Лициния. Как же, оказывается, глупо
я поступаю, очищаясь от желчи весенней диетой:
ведь желчный-то и напишет самые лучшие стихи! Простите, но
мне без разницы: раз так, не буду сам скульптором,
305 но стану точильным камнем, острящим чужой резец.
Буду учить профессии сочинителя, сам ничего не сочиняя:
из чего рождается произведение, что вскармливает и формирует поэта,
что годно, что нет, куда ведет достойное, куда ошибочное.
Начало и источник правильного писания есть знание долга.
310 Суть данного предмета тебе смогут открыть сократические свитки,
слова же без принуждения последуют за предметом.
Кто верно представил, что должно воздать отчизне, а что — друзьям,
какова суть отцовской или братской любви, или гостеприимства,
в чем долг сенатора, судьи, какую роль
315 должен играть на войне полководец,
тот прекрасно научился изображать свойственное каждому типу.
Другой мой совет грамотному подражателю — наблюдать в жизни
образцы нравов и отсюда живые брать голоса.
Бывает ведь и так, что яркими сентенциями и мудрой моралью
320 вещь, лишенная вкуса, глубины и мастерства,
сильнее прельщает народ и завлекает его внимание,
нежели стихи беспредметные, звонкие пустячки.
Грекам дала талант, греков наделила слаженной речью
Муза — их, жадных лишь до похвалы.
325 Римских детей учат долго высчитывать проценты от асса.
Сперва сосчитать сотую часть. Затем так: «Пусть скажет сын Альбина:
если от пяти двенадцатых отнять одну,
что останется? Ну, знаешь?» — «Треть». — «Молодец!
Лишних денег не потратишь. А если прибавить?» —
330 «Половина». И когда такая ржа, такое сребролюбие единожды
запятнало душу, мы еще надеемся, что можем начертать песни,
хранимые под кедровым маслом в кипарисе?
Поэты хотят или приносить пользу, или развлекать,
или говорить вместе и приятное, и полезное в жизни.
335 Хочешь поучать — будь краток: сказанное сжато
люди и выучат скорее, и запомнят вернее,
а из забитой головы все вытекает как ненужное.
Вымышленное ради удовольствия пусть напоминает правду,
ведь рассказ не требует веры всему, чего ни взять;
340 нельзя же живого ребенка достать из чрева насытившейся Ламии.
Те, кто постарше, осудят творения, где нет уроков,
а поучительными пренебрегут гордые Рамны:
всем угодит тот, кто смешает приятное с полезным,
развлекая и вместе с тем наставляя читателя.
345 Такая книга зарабатывает деньги для Сосиев, преодолевает море
и обещает известному писателю славу на века.
Есть, впрочем, недостатки, которых мы просили бы не замечать.
Ибо и струна, случается, не дает звука желанного руке и уму,
весьма часто производя вместо требуемого низкого высокий,
350 и грозный лук не всегда поражает искомую цель.
В песне, где многое блестяще, меня не злят
несколько грязных капель, пусть они пролиты нерадением, или
сама человеческая природа не смогла их остеречься. А что злит?
Когда переписчик продолжает делать ошибки,
355 на которые ему указали, такое не извинительно, и правильно
смеются над кифаредом, вечно фальшивящим той же струной.
Таков, по мне, и славный Херил, неизменно ленивый,
чьими стихами пару раз, смеясь, восхищаюсь. Злюсь, конечно,
и тогда, когда дремлет наш добрый Гомер,
360 но ведь естественно, что при долгом труде, бывает, подкрадывается сон.
Поэзия подобна картине: какие-то вещи вблизи сильнее
тебя изумят, на другие издали нужно смотреть;
что-то требует темноты, а иное просится под яркий свет,
не страшась острого взгляда судьи;
365 одно нравится только с ходу, другое — лишь повторенное десятикратно.
О старший из юношей, хотя и голосом отчим
ты наставляем, и сам имеешь понятие о долге, все же вот тебе
урок на память: в чем-то посредственное и сносное
законно допускается; скажем, средний юрист
370 или адвокат далеко не имеет таланта
красноречивого Мессалы и знаний Касцелия Авла,
однако он также в цене; но посредственного поэта
не примут ни люди, ни боги, ни магазины.
Как за приятным ужином нестройная музыка
375 и жирные притирания, и мак с медом сардинским
раздражают, потому что можно было обойтись и без этого,
так и поэма, открытая и рожденная, чтобы радовать души,
стоит ей чуть-чуть не дойти до вершины, рушится вниз.
Кто никакого спорта не знает, тот и не выходит состязаться,
380 мяч, или диск, или обруч не трогая, сидит себе спокойно
чтобы полный стадион не огласился заслуженным хохотом.
Тогда как не обученный поэзии дерзает ваять стихи. А почему, собственно, нельзя?
Свободен, умен, и, что главнее, имеет по цензу
всадническую сумму денег, и ни в чем ни перед кем не виноват.
385 Ты же не говори и не делай ничего против воли Минервы:
таков твой настрой и таков жизненный план! Но если что-то
напишешь, пусть написанное коснется слуха судей — Меция,
отцовского и нашего — и полежит взаперти девять лет.
Лучше, право, твоим пергаментам это время побыть дома: сможешь стереть то,
390 что не опубликуешь, а отосланное слово уже не возвращается.
Диких людей, лесных обитателей отучил жрец и пророк
Орфей от убийства и мерзкого поедания друг друга.
Оттого и родился рассказ, будто бы он усмирял тигров и свирепых львов.
Говорили и об Амфионе, основателе города Фив,
395 будто он лирным звуком ска&769;лы сдвигал и ласковой просьбой
направлял куда пожелает. Давным-давно мудрость состояла именно в этом —
отличать частное от государственного, священные дела от светских,
запрещать вольное сожительство, устанавливать права супругов,
укреплять города и на досках вырезать законы.
400 Так пришли почет и слава к божественным певцам
и к их песням. После них великолепный Гомер
и Тиртей мужественные души к Марсовым битвам
изострили стихами; в стихах прорицали оракулы,
в стихах указывали жизненный путь и благодарили царей;
405 пиерийские лады сложены и для игрищ,
и для завершения долгих трудов: это — чтоб тебе не показалась стыдной
Муза, искусная лирой, и певец Аполлон.
Спрашивают, делает ли вещь похвальной природное дарование
или искусство. Ни от усердия без божественной жилки,
410 ни от таланта самого по себе толка не будет. Ведь одно всегда
нуждается в помощи другого: так связывает их клятва дружбы.
Юноша, стремящийся достичь в конном беге желанной мечты,
много вынес и сделал для этого: мерз и потел,
воздерживался от Венеры и вина; на Пифийских
415 выступающий играх флейтист сперва долго учился и боялся учителя.
У наших же достаточно сказать: «Я кую дивные стихи;
и кто последний — тьфу на него, а мне сзади оставаться стыдно,
и в незнании того, чего не учил, нипочем не сознаю&769;.
Как зазывала, гонящий толпу на рынок за товаром,
420 велит поклонникам за наживой идти к себе в гости поэт,
богатый полями и деньгами, положенными под проценты.
Правду сказать, если тот, кто имеет возможность, как надо, угостить,
да еще и поклясться за бедняка, чьей клятве веры мало, и вытащить
запутавшегося из грозящей мрачными последствиями тяжбы — если он
425 сумеет притворного друга отличить от истинного, я буду очень удивлен.
Не верь подаркам и, собираясь одарить,
не зови оценивать сочиненные тобой стихи полного
всяких предвкушений: ведь он возопит: «Прекрасно! Ловко! Верно!»,
будет бледнеть, да потом еще из дружеских глаз
430 капнет роса, а он подпрыгнет и оземь стукнет ногой.
Как нанятые плакать на похоронах говорят
и делают больше, чем те, кто горюет искренне, так и у этого
громче будет невидимый смех, чем видимая похвала.
Цари, говорят, гнетут многими чашами
435 и мучают вином того, о ком хотят узнать,
достоин ли тот дружбы. Тебя же, коль станешь создавать стихи,
не обманет ничья лисья личина.
Квинтилию прочтешь, так он скажет: «Исправь, будь любезен,
это и это». Ты возразишь, что лучше не можешь
440 и два или три раза уже пробовал, а он велит тогда вымарать
эти стихи и, раз обточены плохо, пустить в перековку.
Станешь защищать ошибку вместо того, чтобы поменять,
и не будет попусту тратить на тебя слова и силы —
люби, пожалуй, себя самого и свои создания один, без соперников.
445 Порядочный и умный человек упрекнет вялые стихи,
обвинит жесткие, неопрятные оборотом тростинки,
пометит черной меткой, посбивает тщеславные
украшения, темные заставит осветить,
раскритикует двусмысленную фразу, покажет, какие слова заменить,
450 будет тебе Аристархом и не заявит: «Зачем мне друга
по пустякам беспокоить?» Эти пустяки приводят к серьезным
неприятностям — раз высмеют и примут враждебно.
Как заедаемого чесоткой дурною или царской болезнью больного,
гневной Дианой рассудка лишенного и одержимого,
455 так избегают, боясь прикоснуться, безумного поэта
люди благомыслящие, а дети дразнят и неосторожно следом идут.
Он же, когда, воспарив, изрыгая стихи и бредя&769; без дороги,
сверзится, как птицелов, следящий за дроздами,
в колодец или овраг, может оттуда часами кричать: «Помогите!
460 Эй, люди!» — никто не позаботится его вытащить.
Если ж найдется такой, кто решится помочь и спустить веревку, спрошу:
«А откуда ты знаешь — может, он нарочно туда бросился
и не хочет, чтобы его спасли?» — и приведу рассказ о смерти
сицилийского поэта. «Желая слыть бессмертным богом,
465 Эмпедокл хладнокровно в горящую Этну
спрыгнул. Потому да будет право и возможность погибнуть поэтам,
а кто спасает против желания, тот поступает не иначе чем убийца.
Не первый раз он это делает, и, если будет извлечен оттуда,
не станет снова человеком и не оставит жажды славной смерти.
470 И вообще непонятно, с чего это он стал говорить стихами: может,
помочился на отцовскую могилу или, не боясь проклятия, ступил
на печальное место, где молния пала. Ясно одно: он не в себе
и, как медведь, который с ревом тщится сломать прутья клетки,
страшными своими декламациями пугает народ и простой, и ученый,
475 а уж кого схватит, не выпустит и насмерть задавит чтением:
не отцепится от шкуры пиявка, пока не насосется крови».