HORATIUS.RU - carmina iv xiii

Я богов заклинал, Лика, — заклятиям
Вняли боги. Клянусь, ты постарела, да,
А заигрывать рада?
Слыть красавицей? пить? любить?

5 Запоздалую страсть песней подхлестывать,
Под хмельком вереща: «Эрос!» А он приник
К щечкам Хрии цветущим,
Мастерицы под цитру петь!

Прихотлив, не летит к дубу усохшему,
10 Мимо, — мимо тебя, мимо, позорище:
Зубы желты, морщины,
Взбились клочья волос седых.

Нет, забудь, не вернут косские пурпуры
И каменья тебе тех золотых былых
15 Дней, которые в фастах
Отсчитал календарный рок.

Где же чары твои? Где обаянья дар?
Прелесть пляски? Увы! Где же та Лика, где!
Вся — дыхание страсти,
20 Чуть поманит — я сам не свой.

Ей на поприще нег даже с Кинарою
Состязаться не грех. Только Кинаре срок
Краткий Парки судили,
А красавице Лике век,

25 Каркая, коротать старой вороною
На посмешище всем юным искателям
Пылких встреч. Полюбуйтесь-ка:
Факел стал головешкою.

Впервые: «Гораций: Избранные оды», М., 1948, с. 46—47.

Я просил — и боги вняли,
Вняли, Лика, ты — стара.
Не развеешь той печали
Диким пьянством до утра.

5 В скуке Купидон зевает,
Лишь заслыша голос твой;
Он теперь у щек витает
Кифаристки молодой.

Прочь от дерева сухого
10 С отвращением летит;
Зуба желтого, кривого
Ни за что он не простит.

Блеском новых украшений
Эха вспять не воротить
15 Слишком громких похождений,
Не забытых, может быть.

И куда теперь пропала
Красота, которой я
(Страстью вся она дышала)
20 Был похищен у себя?

С Кинарой ты схожа странно —
Мастерицей сладких нег.
Умерла она так рано,
Долог твой унылый век.

25 Ты теперь, вороной старой,
Вызываешь смех и страх.
Остается от пожара
Серый пепел, хладный прах.

Услышали боги мольбы мои, видно,
О, Лика: ты старишься быстро, а все ж
Мечтаешь казаться красивой, безстыдно
Играешь и пьешь,

5 И пеньем дрожащим зовешь ты, хмельная,
К себе Купидона, но медлит шалун:
Таится он, в розовых щечках играя
У Хии — владычицы струн.

Ведь, он презирает засохшие дубы,
10 За то и тебя избегает пострел,
Что видны морщины, желтеют и зубы,
И иней в кудрях забелел.

Ни кoccкия ткани пурпурно-сквозныя,
Ни блеск ожерельев красы не вернет,
15 Раз время крылатое годы былые
В свой верный дневник занесет.

Где прелесть? Где свежесть? Где нега движенья?
О, что ж от красы уцелело былой,
Которая в сердце вселяла томленье,
20 Меня покорила собой,

О, Лика, бледневшая лишь пред Цинарой,
Изящных искусств воплощенье? Но рок
Динару похитил так рано, и старой
Нарочно вот Лику сберег,

25 Подобную древней вороне лотами,
Чтоб пылкие юноши с шуткою злой
Следили, как яркий светильник пред нами
Распался золой.

Впервые: Порфиров П. Ф., «Гораций: Оды в 4-х книгах», СПб., 1902.

Ст. 13. Прозрачныя ткани с острова Коса были в ходу у либертин.

Вняли, Лика, моим боги желаниям.
Вняли, Лика! И вот ты уже старишься,
А чтоб юной казаться,
Пьешь и пляшешь, бесстыдница,

5 Пьешь и хочешь зазвать песнью дрожащею
Ты Эрота, а тот жертву ждет новую
На ланитах цветущей
Хии, цитры владычицы.

Он, порхая, дубов дряхлых сторонится,
10 И. тебя потому он обегает, что
У тебя уж морщины,
Зубы желты и снег в кудрях.

И ни косская ткань в краске пурпуровой,
Ни камней дорогих блеск не вернут тебе
15 Тех времен улетевших,
След которых лишь в записях.

Где же прелесть, увы, где же румянец твой,
Где движений краса? Прежняя Лика где,
Что любовью дышала,
20 Что меня у меня брала,

Состязаясь красой с юной Кинарою?
Но Кинаре судьба краткий лишь век дала,
Собираясь, вороне
Старой возрастом равную,

25 Лику долго хранить, чтоб этим зрелищем
Любоваться могли пылкие юноши,
Громким хохотом тешась
Пред обугленным факелом.

Впервые: «Гораций: Избранная лирика», М.—Л., 1936, 131—133.

Ода 13. К Лике. Размер: III Асклепиадова строфа.

Вняли, Лика, моим боги желаниям,
Вняли, Лика! И вот ты уже старишься,
Но все хочешь казаться
Юной, — пляшешь, бесстыдница,

5 Пьешь и хочешь зазвать песнью дрожащею
Ты Эрота, а тот жертву ждет новую
На ланитах цветущей
Хии, цитры владычицы.

Он, порхая, дубов дряхлых сторонится
10 И тебя потому он обегает, что
У тебя уж морщины,
Зубы желты и снег в кудря́х.

И ни косская ткань полупрозрачная,
Ни камней дорогих блеск не вернут тебе
15 Тех времен улетевших,
След которых лишь в записях.

Где же прелесть, увы, где же румянец твой,
Где движений краса? Облик где той-то — той,
Что любовью дышала,
20 Сердце тайно в полон брала,

Состязаясь красой с юной Цинарою?
Но Цинаре судьба краткий лишь век дала,
Собираясь, вороне
Старой возрастом равную,

25 Лику долго хранить, чтобы картиною
Любоваться могли пылкие юноши,
Не без громкого смеха
Пред обугленным факелом.

«Гораций: Собрание сочинений», СПб., 1993, с. 172.

(1) Ода 13. К Лике. См. Оды III, 10. Размер: 3-я Асклепиадова строфа.

(2) Лике [IV, 13]. Эта ода, одна из последних лирических пьес Горация, обращена к той самой Лике, которая вызвала, приблизительно 12 лет раньше, стихотворение Горация, переданное нами выше под заглавием «Серенада» (ода III 10).

(2) Ст. 8. Хия — одна из красавиц времен Горация, искусно игравшая на цитре (кифаре).

Ст. 13. Лучшие легкие ткани, бывшие в употреблении преимущественно у гетер времен Горация, выделывались на острове Косе в Греции.

Слух к молениям имея,
Вняли боги голос мой.
Ты состарилась, Лицея,
И казаться мнишь младой.

5 Ты к игра́м еще стремишься,
Веселяся в пиршества́х,
Ты резвиться не стыдишься,
Забывая о лета́х.

Но любовь — такая птица,
10 Истинны сии слова,
Никогда что не садится
На увялые древа.

Твои выпадшие зубы,
Седины, померклый взгляд
15 Ей наносят страх сугубый
И далёко прочь стремят.

Ни алмазов блеск и сила
Лет твоих не скроют тех,
Кои летопись вместила
20 В книге памяти для всех.

Что, Лицея, что ты стала?
Где румянец делся твой?
Та Лицея, что блистала
Предо всеми красотой, —

25 Та Лицея пременилась!
Где приятные черты?
Где улыбка, нежность скрылась?
О судьба, что строишь ты?

После милыя Цинары,
30 Что сердца́ пленяла всех,
Та жестоки зрит удары,
Зрит конец своих утех.

В юности без обороны
Рок Цинары дни сразил;
35 Он же старостью вороны
Здесь Лицею наградил.

Младости на посмеянье
Ей оставил свет в очах,
Коя, видя все терзанье,
40 Зрит почти истлевший прах.

Тучков С. А., «Сочинения и переводы», М., 1816, ч. 1, с. 250—251.

Лика! Услышали боги меня.
Лика! Услышали! Ты устарела.
Но и старухой, бесстыдница, ты
Пить да играть бы, как прежде, хотела.

5 Выпив, однако ж, Эрота к себе
Песнью дрожащей вотще не зови ты:
К Хие-красавице он отлетел,
Цитру ея полюбя и ланиты.

Ветреник дряхлых не терпит дубов,
10 Он и тебя-то за то покидает,
Что при морщинах и черных зубах
Голову снег у тебя покрывает.

Знай же: ни Коса пурпурная ткань,
Ни самоцвет, как бы ни был он светел,
15 Лет тебе тех не воротят, что раз
День мимолетный в таблицах отметил.

Где твоя прелесть? Где свежесть лица?
Где красотой облеченное тело?
Что же от той-то, от той-то в тебе,
20 Негой дышавшей, еще уцелело?

Той, что похитила сердце мое,
Сердце, плененное юной Цинарой?
Только Цинары короток был век.
Ликой же, этой вороною старой,

25 Рок дорожит и ее охранять
На бесконечные годы собрался,
Чтоб молодежь хохотала, глядя,
Как от светильника пепел остался.

Впервые: Фет А. А., «Гораций: Оды в 4-х книгах», СПб., 1856.

Од. XIII. Мы видели (III, од. 10), как Гораций издавался над жестокостью Лики. В настоящей оде, написанной гораздо позже, может быть около 736 г., поэт мстит устаревшей красавице злобной насмешкой.

Ст. 7. Хия — вымышленное имя неизвестной красавицы.

Ст. 13. На острове Косе приготовлялись чрезвычайно легкие и прозрачные ткани, бывшие преимущественно в употреблении у либертин.

Ст. 16. У Римлян каждый день отмечался в нарочно для того заведенных таблицах (fasti).

Ст. 22. Где та красавица Лика, в которую я был влюблен, несмотря на то, что сердце мое занято было Цинарой (см. I, од. 22).

Моею небеса днесь тронулись мольбою!
О Лина! Состарелась ты!
Но ты, бесстыдная, за чашей круговою
Еще желаешь быть примером красоты —
5 Как прежде резвишься, как юная играешь;
Дрожащим голосом, и жалким, и смешным
С отчаяньем любовь бесплодно призываешь!
Невнемлюща летит к красавицам младым,
Сплетенным в хоровод и весело поющим;
10 Она недвижима с их розовых ланит...
Любовь к древам летит цветущим,
К древам засохшим не летит.
Одряхшая! Твои как уголь черны зубы;
В морщинах сжат твой лоб, окостенели губы,
15 И снег — на голове... Забудь, забудь любовь!
Цвет дивный багряниц, убранств изобретенье
Не в силах разогреть уже остывшу кровь...
Где прелести твои? Чувств нежных выраженье?
Где страсть в твоих очах? Где живость, простота?
20 Где Лина прежняя, где та,
Римлян пленявшая собою,
Которую я сам боготворил?
Которой жизнь мою я в жертву приносил?
Где та, которая равнялась красотою
25 С Цинарою самою?..
Но век Цинары краток был —
Ты долго будешь жить, как ворон престарелый!
Жить будешь — юношей посмешище и страх —
Доколь твой стухший огнь, сей светоч обгорелый
30 Не распадется — в прах...

Впервые: «Вестник Европы», М., 1820, ч. 110, № 7, с. 184—185. У Свиясова в «Античной поэзии...» первая строка перевода ошибочно указана как «О Лиция! Хвала богам, хвала богам!..»

<Апреля 1-го, 1820. Москва.> К Лине. (Из Горация Кн. IV, Ода XIII.)

Боги вняли моим, Лика, молениям,
Боги вняли: смотри — стала старухою,
Но казаться красивой
Хочешь — шутишь и пьянствуешь.

5 С хмелю голос дрожит — и безучастного
Купидона зовешь... Тот успокоился
У искусницы в струнах —
Юной Хии на личике.

Он надменно летит мимо засохшего
10 Дуба, мимо тебя; портят желтеющий
Зуб тебя, и морщины,
Портит снег головы твоей.

Пурпур косских одежд и самоцветы все
Не вернут для тебя прошлого времени:
15 В фастах, всеми прочтенных,
День летучий занес его.

Где краса, кожи блеск, где же прекрасные
Жесты? Что же от той, прежней, живет еще,
Что дышала любовью, —
20 Власть терял над собою я! —

За Кинарой была первой красавицей
И в искусстве знаток?.. Но не продолжили
Судьбы века Кинаре,
А назначили долгую

25 Лике жизнь, уравняв с дряхлой вороною,
Чтобы видеть могли юноши пылкие —
Не без громкого смеха —
Факел, в пепел распавшийся.