© Пинчук А. Л., 1954 — Ученые записки Томского Государственного Университета им. В. В. Куйбышева, вып. 24. Томск, Томский Государственный Университет им. В. В. Куйбышева, 1954. Стр.
Поэтическое наследство Горация, этого блестящего мастера формы, тонкого лирика и сатирика, нашло большой отзвук в русской поэтической литературе. На протяжении двух столетий — с половины XVIII в. и до наших дней — свыше 140 наших поэтов переводили его произведения или подражали ему в отдельных своих стихотворениях. Особый успех выпал на долю лирических произведений, так называемых од и эподов. Нет ни одной оды Горация, которая бы имела меньше четырех русских переводов или подражаний. Знаменитый «Памятник» (Exegi monumentum) переводился 8-ю поэтами; кроме того, 2 поэта: Державин и Пушкин использовали его форму при создании своих произведений.
Независимо от переводов и подражаний, многие поэты использовали творчество Горация, находя в нем форму и средства для выражения своих мыслей, заимствуя отдельные образы, выражения и пр. «Горацианское» в таких случаях органически сливалось с оригинальным созданием поэта и, таким образом, входило в общий фонд его поэтических произведений. Такое творческое использование литературного наследства Горация мы находим не только у второстепенных, но и у крупных поэтов. В этой связи из наиболее известных можно назвать имена Кантемира, Державина, Капниста, Жуковского, Майкова, Пушкина.
При указанном положении вопрос о том, как именно поэтическое наследство Горация было использовано нашими поэтами, особенно крупными, какое значение имело это использование в творчестве того или другого поэта, представляет несомненный интерес. Особенно нужно сказать это о поэтах XVIII в. и начала XIX в., когда русская литература, будучи связана корнями с русской реальной действительностью, в то же время быстро и успешно овладевала накопленным к этому времени богатым мировым художественным опытом, в частности и опытом античной литературы, приемами и средствами художественного мастерства используя и развивая в своих целях то, что уже было достигнуто. Использование Горация Г. Р. Державиным не является, конечно, основной чертой творчества этого крупнейшего русского поэта XVIII в. Творчество Державина самобытно, оригинально; оно отражает русскую действительность, тесно связано с предшествующей русской литературной традицией и с русской устной народной поэзией. И в то же время среди лирических произведений Державина те произведения, в которых поэтом использовано античное наследство, занимают далеко не последнее место. До 80 его стихотворений написаны в духе и в подражание греческой анакреонтической поэзии; кроме того, у него есть переводы из Сапфо, Пиндара, заимствования из греческой антологии. Но из римских поэтов Державину полюбился один только Гораций. Зато использование горацианской лирики у нашего поэта носит самый разнообразный характер: здесь и близкие к тексту стихотворные переводы, и свободные стихотворные переложения, и вставки в оригинальные произведения отдельных выражений из произведений римского поэта, использование горацианских художественных образов, пригодных для воплощения тех или других идей поэта. Не без основания поэтому епископ, впоследствии митрополит, Евгений Болховитинов, в одном из писем поэту сказал, что ему «от всех предоставлено титло российского Горация [1]».
Интерес Державина к Горацию был вызван отчасти, быть может, сходством социального бытия обоих поэтов: Гораций, сын вольноотпущенника, был приближен ко двору Августа; Державин, выходец из мелкопоместного дворянства, также поднялся до самых верхов империи, к подножию трона. Но главным образом Державина привлекала художественная сторона лирики Горация и ее содержание, в котором русский поэт находил иногда отзвук собственных мыслей, чувств и настроений. Несомненно также, что Державину нравилась в Горации и манера письма: соединение серьезного с шутливым, простота и непринужденность построения, соответствующая течению мыслей, т. е. те особенности, которые так характерны для лирических произведений Державина.
Г. Р. Державин высоко ценил Горация. В «Рассуждении о лирической поэзии» высказано мнение, что в Горации «блещут, при сладости жизни, правила любомудрия [2]». В том же произведении несколько далее Державин замечает: «В Риме было мало изящных лириков; Квинтилиан говорит, что Гораций один из них достоин чтения» [3]. Говоря о знаменитом немецком поэте Шиллере, Державин находил, что в нем не достает «приятного нектара Горация, который вместе щекотит и услаждает» [4]. Неудивительно, что в лирике Державина заметна горацианская струя.
Одно из его стихотворений, посвященное Потемкину, под заглавием «Решемыслу» (1783 г.), начинается следующими словами:
Веселонравная, младая,
Нелицемерная, простая,
Подруга Флаккова и дщерь
Природой данного мне смысла!
Приди ко мне, приди теперь,
О муза, славить Решемысла [5].
В стихотворении «На умеренность» (1792 г.) поэт говорит:
Средь муз с Горацием пою [6].
Державин не владел латинским языком настолько, чтобы свободно читать Горация в подлиннике. Он пользовался, главным образом, немецкими переводами, а также дословными переводами на русский язык, как с латинского, так и с немецкого языка, которые делали для него друзья. Так, например, перевод стихотворения «К Каллиопе» сделан по буквальному переводу в прозе, писанному неизвестной рукой, который был найден в бумагах поэта [7]; в рукописях поэта сохранился подстрочный перевод, сделанный Капнистом, 2-го эпода Горация [8].
Это стихотворение было использовано поэтом при написании «Похвалы сельской жизни». Кроме того, в то время появлялись у нас в журналах и в отдельных изданиях переводы произведений Горация, которыми также мог пользоваться Державин.
Среди произведений Державина некоторые являются переводами из Горация. Таковы «К Бахусу» [9], «Римскому народу» [10], «К Меркурию» [11], «К Лидии» [12], «К Меценату» [13], и «К Каллиопе» [14]. Содержание этих произведений самое разнообразное. Произведение «К Бахусу» (1810 г.), соответствующее II, 19 Оде Горация, является гимном Вакху. Стихотворение «Римскому народу (1811 г.), представляющее перевод 7-го эпода Горация, выражает чувство отчаяния поэта, вызванное гражданской войной в Риме. Стихотворение «К Меркурию» (1811 г.), соответствующее I, 10 оде Горация, это гимн Меркурию (Гермесу), в котором поэт перечисляет почти все существенные атрибуты этого божества. В стихотворении «К Лидии» (1811 г.), воспроизводящем I, 8 оду Горация, поэт обращается к некоей Лидии с упреком за то, что она губит Сибариса, который, тоскуя от любви к ней, не участвует ни в каких состязаниях и удаляется от общества. Стихотворение «К Меценату» (1811 г.) является переводом I, 20 оды Горация; оно содержит приглашение поэта, посылаемое его высокому покровителю, на свою виллу, c тем, чтобы выпить «сабинского вина простого, немного из больших кувшинов». Стихотворение «К Каллиопе» (1811 г.), представляющее перевод III, 4 оды Горация; обращено к музе Каллиопе, причем личные мотивы переплетаются с мыслью о Цезаре (Октавиане Августе); говоря о покровительстве, которое музы оказывают ему, поэт в то же время говорит и о наслаждении, доставляемом ими цезарю.
Разнообразие содержания указанных произведений, а также отсутствие в них связи с современной Державину действительностью говорит о том, что произведения Горация привлекали русского поэта не только своим содержанием, но и независимо от него, своей художественной формой. Кроме того, из указанных произведений четыре использованы поэтом как иллюстрации к некоторым его положениям в «Рассуждении о лирической поэзии»; «К Бахусу» — как пример дифирамба» [15], «К Меркурию» — как пример единства в содержании» [16], «К Меценату» — как пример «краткости в целом творении и простом слоге» [17], и «К Каллиопе» — как пример разнообразия и неясности в плане [18]».
В переводах не соблюдены стихотворные размеры подлинника. За исключением «К Бахусу» все они написаны ямбами. В одном из них — «Римскому народу» — стихи рифмованные. Переводы близки к оригиналу; лишь при переводе 7-го эпода в стихотворении «Римскому народу» заметно некоторое отклонение от подлинника. Приведем данное место. Это даст возможность представить характер державинских переводов Горация, а также упомянутого отступления от подлинника, имеющегося только в этом переводе.
У Горация:
Quo, quo, scelesti, ruitis? Aut cur dexteris
aptantur enses conditi?
Parumne campis atque Neptuno super
fusum est Latini sanguinis?
Non ut superbas invidae Karthaginis
Romanus arces ureret,
intactus aut Britannus ut descenderet
Sacra catenatus via,
sed ut, secundum vota Parthorum, sua
Urbs haec periret dextera [19]?
(ст.
(Куда, куда стремитесь вы, преступники? Зачем вы хватаетесь руками за мечи, спрятанные в ножнах? Мало ли пролито латинской крови на полях и на море? Не для того, чтобы римлянин сжег гордые твердыни ненавистного Карфагена, не для того, чтобы еще непокоренный британец спустился в цепях по священной дороге, а для того, чтобы Рим погиб от собственной руки в соответствии с желанием парфян?)
У Державина:
Куда, куда еще, мечи, едва вложенны
В ножны, вы, обнажа, стремитесь, вновь ярясь?
Поля ль от вас, моря ль не много обагренны,
И мало ль ваша кровь лилась?
Нет, нет! не Рим ему враждебный и надменный
Низверг и превратил в персть пламем Карфаген,
Ни зольный бритов род, цепями отягченный,
Сквозь врат торжеств веденный в плен.
Так, так — не от парфян, но собственной враждою
Своей, крамолою падет ваш славный град [20].
Помимо переводов шести произведений Горация, мы находим у Державина довольно значительное количество стихотворений, представляющих собою или вольное переложение соответствующих произведений Горация или же самостоятельную разработку той или иной горацианской идеи, созвучной поэту эпохе, с использованием отдельных характерных выражений и образов Горация. Державин часто перерабатывал, изменял, разнообразил отдельные мотивы, образы, мысли и обороты Горация, применяя их к сюжету, взятому из современной жизни, к обстановке русской действительности, и подчинял, таким образом, «чужое» «своему». Он использовал наследство Горация там, где это наследство находило у него отзвук, причем «горацианское» у него обычно органически сливалось с оригинальным.
Это особенно проявляется в тех лирических произведениях Державина, которые развивают тематику, свойственную и горацианской лирике, отражающей эпикурейское воззрение римского поэта.
Известно, что в поэзии Горация часто повторяется мотив неизбежности смерти, ее всесокрушающего могущества:
Pallida Mors aequo pulsat pede pauperum tabernas
regumque turris...
(Carm. I, 4,
(Бледная смерть одинаково посещает и хижины бедняков, и царские чертоги.)
Или:
Divesne prisco natus ab Inacho
nil interest an pauper et infima
de gente sub divo moreris,
victima nil miserantis Orci.
Omnes eodem cogimur, omnium
versatur urna serius ocius
sors exitura et nos in aeternum
exilium inpositura cumbae.
(Carm. II, 3,
(Богач ли будешь, родом от древнего Инаха? или бедняк, низкого происхождения, все равно тебе суждено умереть жертвой беспощадного Орка. Все мы гонимы в одно место. Вертится урна; позже или раньше, но выпадет жребий всех, усадит нас в лодку (Харона) на вечное изгнание.) Или еще:
...Aequa tellus
pauperi recluditur
regumque pueris, nec satelles Orci...
(Carm. II. 18,
(Одинаково земля расступается перед бедняком и перед царскими детьми.)
Тот же мотив смерти мы находим и в ряде произведений Державина, Громовые раскаты французской революции, грозное крестьянское движение в самой России — восстание Пугачева, изменчивые судьбы екатерининских временщиков; наконец, непрерывная смена взлетов и падений в жизни и деятельности самого поэта — все это иногда настраивало поэта на пессимистический лад, в результате чего в его лирике, наряду с картинами роскошной жизни, с изображением «забав и нег», часто повторяется тема всеуничтожающей, всепоглощающей смерти: «стоим мы бездны на краю, в которую стремглав свалимся»; «сегодня бог, а завтра прах». При развитии этой темы Державин в ряде мест пользуется образами и выражениями Горация.
Наиболее ярко гнетущая мысль о неизбежности смерти выражена у Державина в известной оде «На смерть князя Мещерского» (1779 г.) Следующие места оды явно напоминают приведенные выше цитаты из Горация:
И бледна смерть на всех глядит...
Глядит на» всех: и на царей,
Кому в державу тесны миры,
Глядит на пышных богачей,
Что в злате и сребре кумиры,
Глядит на прелесть и красы,
Глядит на разум возвышенный,
Глядит на силы дерзновенны —
И точит лезвее косы...
Монарх и узник — снедь червей [21].
Здесь даже характерный эпитет смерти «бледна смерть» взят у Горация — pallida mors.
Та же мысль о неотвратимости смерти несколько иначе, но опять духе Горация выражена в произведении «Ко второму соседу» (1791 г.):
Надежной гроба дома нет;
Богатым он отверст и бедным,
И царь и раб в него придет [22].
В данном произведении довольно широко использована II, 18 ода Горация. Оно обращено к скупому соседу поэта. Начало его представляет свободное переложение, но с применением к русским понятиям, начало упомянутой оды римского поэта.
У Горация:
Non ebur neque aureum
mea renidet in domo lacunar,
non trabes Hymettiae
premunt columnas ultima recisas
Africa...
(ст.
(Ни слоновая кость, ни золото не блестят на потолке в моем жилище, и не давят колонн, высеченных в далекой Африке.) У Державина:
Не кость резная Колмогор,
Не мрамор Тивды и Рифея,
Не невски зеркала, фарфор,
Не шелк Баки, ни глазумея
Благоуханные пары
Вельможей делают известность [23].
Далее у обоих поэтов в обращении к скупому дается образная характеристика купца. Но разработка этой темы у Державина совершенно самостоятельная: его стихотворение имеет в виду поверенного князя Потемкина, полковника Грановского, выстроившего себе огромный дом рядом с домом поэта, и в произведении имеется ряд намеков на некоторые факты, связанные с этим домом [24]. Однако некоторые отдельные выражения напоминают Горация. Напр.,
У Горация:
...At fides et ingeni
benigna vena est...
(ст.
(Честность и щедрое поэтическое дарование...)
У Державина:
Некий твердый дух и честность,
А паче муз дары [25] (дают вельможам известность).
Или:
у Горация:
Truditur dies die,
novaeque pergunt interire lunae...
(ст.
(День сменяется днем, и новые луны идут вперед, чтобы исчезнуть.)
У Державина:
Примечай, как день,
Увы! ночь темна затмевает,
Луну скрывает облик, тень,
Она растет иль убывает [26].
Мысль о неизбежности смерти выражена и в стихотворении «Время» (1805 г.). Это стихотворение, как и предыдущее, может служить примером свободного использования поэтом римского оригинала в своих целях. Стихотворение, представляющее по форме послание поэта к своему шурину Н. Я. Дьякову, в начале напоминает Горация.
У Горация:
Eheu fugaces, Postume, Postume,
labuntur anni nec pietas moram
rugis et instanti senectae
adferet indomitaeque morti...
(Carm. II XIV,
(Увы, о Постум, Постум, проносятся быстрые годы, и благочестие не отдалит морщин, грозящей старости и неодолимой смерти.)
У Державина:
О Дьяков! Дьяков! как время
Быстро в вечность все несет!..
Ни поклонов счет молебных,
Ни посты, ни тяжкий труд
Старостью напечатленных
Лба морщин уж не сотрут,
Не удержат дней летящих,
Люту смерть не воспятят [27].
Но в дальнейшем развитие мысли у Державина иное. Исходя из идеи о неизбежности смерти, Гораций советует Постуму, вероятно, богачу и скряге, жить для себя, а не для своих наследников; Державин же исходит из той же идеи, но, обращаясь к лицу, занимающему ответственный пост (Дьяков был губернским прокурором в Москве), дает советы другого рода: хотя тело смертно, но «те дела не умрут, производят что добро». Поэтому нужно «запасаться котомою добрых дел»:
Коль с невинных снял железы,
Ускорил коль правый суд,
Коль отер сиротски слезы,
Не брал лихвы, не был плут.
Делал то, что делать должно,
И без чина ты почтен [28].
С мыслью о смерти у Горация всегда соединяется мысль о наслаждении жизнью: если впереди смерть, то жадно пей каждое мгновенье и не порть себе жизни излишними и безмерными желаниями: такова житейская философия римского поэта-эпикурейца. Фундамент ее коренился и в общем состоянии рабовладельческого общества, только что перевившего жестокий кризис, чувствовавшего глухие толчки в самом своем пьедестале — рабских массах, на труде которых оно покоилось, и в жизненном пути самою Горация, потерявшего все при филиппской катастрофе, но нашедшего затем себе достаточный базис при дворе Августа. Указанная сторона мировоззрения Горация нашла наиболее характерное выражение в I, 11 его оде.
И Державину свойственно радостное восприятие жизни, эпикурейское наслаждение ею. Не случайно поэтому, что у него находим вольное переложение указанного стихотворения Горация. Причем Державин исключает все «римское»: у него нет Левконои, Юпитера, Тирренского моря, процеживания вина; но в остальной части мы без труда узнаем Горация. Стихотворение озаглавлено «На ворожбу» (1798 г.). Для сравнения приводим оба произведения.
Гораций:
Tu ne quaesieris – scire nefas – quem mihi, quem tibi
finem di dederint, Leuconoe; nec Babylonios
temptaris numeros. Ut melius quidquid erit pati –
seu pluris hiemes, seu tribuit Iuppiter ultimam,
quae nunc oppositis debilitat pumicibus mare
Tyrrhenum. Sapias, vina liques, et spatio brevi
spem longam reseces. Dum loquimur, fugerit invida
aetas; carpe diem, quam minimum credula postero.
(Carm I 11)
(О Левконоя, не спрашивай (грех узнавать), какой конец мне, какой тебе определили боги, и не занимайся вавилонскими гаданьями. Что бы ни случалось: много ли нам зим судил Юпитер или эту последнюю, которая разбивает волны Тирренского моря о противолежащие скалы, — лучше терпеть. Будь умна: вина цеди и на коротком промежутке времени оставь надежды на далекое будущее. Пока мы говорим, убежит завистливое время. Лови день, меньше всего веря следующему.)
Державин:
Не любопытствуй запрещенным
Халдейским мудрованием знать,
Какая есть судьба рожденным
И сколь нам долго проживать.
Полезнее о том не ведать
И не гадать, что будет впредь,
Ни лиха, ни добра не бегать,
А принимать, что ни придет.
Пусть боги свыше посылают
Жестокий зной иль лютый мраз,
Пусть бури, грозы повторяют,
Иль грянет гром в последний раз:
Что нужды? Будь мудрей, чем прежде,
Впрок вин не запасай драгих,
Обрезывай крыле надежде
По краткости ты дней своих.
Так! Время злое быстротечно
Летит, меж тем как говорим;
Щипли ж веселие сердечно
С тех роз, на кои мы глядим.
Красуйся дня сего благими,
Пей чашу радости теперь,
Не льстись горами золотыми
И будущему дню не верь [29].
Но наслаждение жизнью, по Горацию, должно быть умеренным. Такой взгляд был характерен для эпохи, в которую жил Гораций, эпохи становления принципата, этой новой, а потому колеблющейся формы рабовладельческого государства. В такую эпоху путь умеренности был самым надежным. Вот почему девиз Горация — aurea mediocritas, («золотая средина», собственно «золотая умеренность»), modus in rebus («мера в вещах»). Выражение этого девиза мы находим в его одах.
Аналогичные мысли выражены и в ряде лирических произведений Державина, хотя у него проповедь умеренности, довольства малым и т. п. находит другое объяснение: Державин зачастую умел подняться над своим временем, осознать его ограниченность. Это, как мы видели, выражается в его мыслях о мимолетности, преходящести всего; с другой стороны, его призывами, в связи с чрезмерной роскошью, характеризующей быт господствующего класса его времени, с чудовищными служебными и личными злоупотреблениями — словом, со всем тем, что может привести его к гибели, — призывами к умеренности, простоте, правде.
Уже в упомянутой выше оде «На смерть князя Мещерского», где с такою художественною силой изображено грозное владычество смерти, в конце, как нравоучение, вытекающее из мысли о неизбежности смерти, поэт дает другу такой совет:
Сей день иль завтра умереть,
Перфильев, должно нам, конечно.
Почто ж терзаться и скорбеть,
Что смертный друг твой жил не вечно?
Жизнь есть небес мгновенный дар.
Устрой ее себе к покою
И с чистою твоей душою
Благословляй судеб удар [30].
Ода «На умеренность» (1792 г.) вся посвящена восхвалению умеренности, «золотой середины». Причем некоторые места ее напоминают отдельные выражения Горация. Так, начало оды несколько видоизменяет начало II, 10 оды римского поэта.
У Горация:
Rectius vives, Licini, neque altum
semper urgendo, neque, dum procellas
cautus horrescis, nimium premendo
litus iniquum.
Auream quisquis mediocritatem
diligit, tutus, caret obsoleti
sordibus tecti, caret invidenda
sobrius aula.
(ст.
(Будешь жить верней, Лициний, не устремляясь постоянно в открытое море и не прижимаясь робко из боязни бури к ненадежному берегу. Кто выбирает золотую середину, тот благоразумно избегает и грязи убогой кровли, и вызывающих зависть чертогов.)
У Державина:
Благополучнее мы будем,
Коль не дерзнем в стремленье волн,
Ни в вихрь робея не принудим
Близ берега держать наш челн.
Завиден тот лишь состояньем,
Кто среднею стезей идет,
Ни благ не восхищен мечтаньем,
Ни тьмой ее ужасаем бед;
Умерен в хижине, чертоге.
Равен в покое и тревоге [31].
Но при таком начале в целом ода Державина совершенно самостоятельна и теснейшим образом связана с современной поэту действительностью; она полна намеков на определенных лиц и на определенные события. Достаточно вспомнить хотя бы следующие стихи:
Пускай Язон с Колхиды древней
Златое сбрил себе руно.
Крез завладел чужой деревней,
Марс откуп взял, — мне все равно [32].
По объяснению самого поэта, под Язоном разумеется Потемкин, который показал большую ловкость в приобретении Крыма (в стихах — Колхиды); под Крезом — обер-прокурор А. Н. Зубов, отец фаворита Екатерины II, который присвоил было деревню соседа; под Марсом, взявшим откупа, — князь Долгоруков и граф Салтыков, генерал-аншеф, фельдмаршал [33]. Так Державин и в этой оде «чужое» использовал для «своего», «чужое» у него стало «своим»,
Проповедь умеренности, довольства малым находим у Горация и в II, 16 оде. У Державина имеются два «подражания» этой оде: «Капнисту» (1791 г.) и «На возвращение графа Зубова из Персии» (1797 г.). В том и другом случае произведение римского поэта применено к избранному самим Державиным сюжету, взятому из русской действительности. Ода Горация обращена к Помпею Гросфу. В начале оды поэт говорит о том, что в тяжелых обстоятельствах жизни люди ищут покоя. О том же говорит и Державин в начале оды «Капнисту», но в связи с обращением поэта к лицу, живущему в России, упоминание Горация о Эгейском море, фракийцах, мидянах изменено.
У Горация:
Otium divos rogat in patenti
prensus Aegaeo, simul atra nubes
condidit lunam neque certa fulgent
sidera nautis,
otium bello furiosa Thrace,
otium Medi pharetra decori,
Grosphe, non gemmis neque purpura ve-
nale nec auro.
(ст.
(Просит у богов покоя тот, кого захватила буря в открытом море, когда черная туча закрыла луну и не светят морякам путеводные звезды. Просит покоя буйный фракиец. Просят покоя и мидийцы, носящие колчаны. Но покоя, Гросф, нельзя купить ни за драгоценные камни, ни за пурпуровые ткани, ни за золото.)
У Державина:
Спокойства просит от небес
Застиженный в Каспийском море,
Коль скоро ни луны, ни звезд
За тучами не зрит и вскоре
Ждет корабельщик бед от бурь.
Спокойства просит перс пужливый,
Турк гордый, росс властолюбивый
И в ризе шелковой манжур.
Покою, мой Капнист, покою,
Которого нельзя купить
Казной серебряной, златою
И багряницей заменить [34].
Далее мысли развиваются одинаково у обоих поэтов: власть, богатство сами по себе не дадут покоя; полного счастья нет; нужно довольствоваться малым, тогда легко будет жить. Конец же оды изменен в сравнении с одой Горация, применительно к другим условиям.
У Горация:
...Mihi parva rura et
spiritum Graiae tenuem Camenae
Parca non mendax dedit et malignum
spernere volgus.
(ст.
(А мне нелживая Парка дала небольшие поля и нежный дар греческой музы да презренье к злонравной черни.)
У Державина:
А мне Петрополь населять
Когда велит судьба с Миленой [35],
К отраде дом дала и сад
Сей жизни скучной, развлеченной,
И некую поэта тень,
Да правду возглашу святую:
Умей презреть и ты златую,
Злословну, площадную чернь [36].
В оде «На возвращение графа Зубова из Персии» сохранены лишь общая мысль Горация и некоторые отдельные выражений.
Ода Державина «Об удовольствии» (1798 г.) также учит «довольству малым». Она является как бы переложением III, 1 оды Горация. Течение мыслей то же, что и у римского поэта; отдельные выражения очень близки к оригиналу. Но конец оды Державин переделывает: у него нет упоминания ни о Фригии, ни о Фалерне, ни о Сабинском поместье. И здесь, таким образом, Державин пользуется Горацием постольку, поскольку находит подходящую форму и средства для выражения своей мысли.
Конец оды у Горация:
Quodsi dolentem nec Phrygius lapis
nec purpurarum sidere clarior
delenit usus nec Falerna
vitis Achaemeniumque costum,
cur invidendis postibus et novo
sublime ritu moliar atrium?
Cur valle permutem Sabina
divitias operosiores?
(ст.
(Если меня в моей скорби не могут успокоить ни фригийский мрамор, не пурпуровые — ярче солнца — одежды, ни фалернский виноград, ни благовонная мазь Ахемена, — зачем я буду замышлять высокий — по новому обычаю — зал с дверьми на зависть всем? Зачем Сабинскую долину буду менять на хлопотливое богатство?)
Конец оды у Державина:
Когда ни мраморы прекрасны
Не утоляют скорби мне,
Ни пурпур, что как облак ясный
На светлой блещет вышине;
Ни грозды, соком наполненны,
Ни вина, вкусом драгоценны,
Ни благовонья аромат
Минуты жизни не продлят:
Почто ж великолепьем пышным,
Удобным зависть возрождать,
По новым чертежам отличным
Огромны зданья созидать?
Почто спокойну жизнь, свободну,
Мне всем приятну, всем довольну,
И сельский домик мой — желать
На светлый блеск двора менять [37]?
Использование творчества Горация заметно и в произведении «К Скопихину» (1803 г.), в котором имеется в виду миллионер Собакин, никогда не употреблявший своих богатств на общеполезные мероприятия. II, 2 ода Горация, которой частично подражал Державин, обращена к внучатному племяннику историка Саллюстия, Гаю Саллюстию Криспу, славившемуся своею щедростью. В обоих произведениях выражена мысль о разумном употреблении богатства и об умеренности. Близки к Горацию два места в стихотворении Державина: начало и сравнение алчности к богатству с водяною болезнью. Начало оды:
У Горация:
Nullus argento color est avaris
abdito terris, inimice lamnae
Crispe Sallusti, nisi temperato
splendeat usu.
(ст.
(Крисп Саллюстий, враг денег, если они не блещут от надлежащего употребления. Нет никакого блеска в серебре, зарытом в земле скупками.)
У Державина:
Не блещет серебро, в скупой
Земле лежаще сокровенным,
Скопихин! враг его ты злой.
Употреблением полезным
Пока твоим не оценишь,
Сияющим не учинишь [38].
Сравнение ненасытной алчности к богатству с водяною болезнью, которая, по свойству самого недуга, жаждет новой для себя пищи, выражено следующим образом.
У Горация:
Crescit indulgens sibi dirus hydrops
nec sitim pellit, nisi causa morbi
fugerit venis et aquosus albo
corpore languor.
(ст.
(Растет не стесняющая себя страшная водянка; она не утолят жажды, пока не уйдет из жил причина болезни и не исчезнет слабость в бледном теле.)
У Державина:
Томимый скорбью водяной,
Чем больше пьет, тем больше жаждет;
Вредом вред умножая свой.
Сугубой, слабостию страждет,
Доколь причину он беды
Не выгонит из жил воды.
Проповедуя довольство малым, Гораций в ряде стихотворений восхваляет простую деревенскую жизнь и выражает довольство своим единственный Сабинским поместьем (Satis beatus unicis Sabinis — «одним Сабинским счастливый поместьем», — Саrm. 18, 14), мило и непринужденно рисуя свое пребывание в этом скромном уголке, где он воспевает кристальные струи Бандузийского ключа (Carm. III, 13). Весь II эпод посвящен восхвалению тихой трудовой жизни земледельца.
И у Державина мы находим аналогичные мотивы и аналогичные произведения, в которых, в противовес чрезмерной роскоши господствующего класса его времени, слышатся призывы к умеренности и простоте. Им написано стихотворение «Ключ» (1779 г.), в котором воспевается «источник шумный и прозрачный», находившийся в Гребеяеве, подмосковном имении поэта Хераскова [39]. Он подробно описал всю свою жизнь в селе Званке, посвятив это описание своему соседу и другу Евгению Болховитинову (в то время епископу, жившему в Хутынском монастыре, в 60 верстах от Званки). Это произведение озаглавлено «Евгению, жизнь Званская» [40] (1807 г.). По образцу II эпода Горация им напитана «Похвала сельской жизни» (1798 г.). Первая половина произведения очень близка к эподу и может быть названа его переводом, с некоторой русификацией. Это видно из сравнения хотя бы начала произведений.
У Горация:
Beatus ille, qui procul negotiis,
ut prisca gens mortalium,
paterna rura bobus exercet suis
solutus omni faenore,
neque excitatur classico miles truci,
neque horret iratum mare,
forumque vitat et superba civium
potentiorum limina.
(ст.
(Блажен тот, кто вдали от забот, как первобытный род людской, обрабатывает своими волами наследственные поля, чуждый всякой алчности, не пробуждается от страшного звука воинской трубы, не устрашается бурного моря, избегает форума и порогов гордых власть имущих граждан.)
У Державина:
Блажен, кто, удалясь от дел,
Подобно смертным первородным
Орет отеческий удел
Не откупным трудом, — свободным,
На собственных своих волах;
Кого ужасный глас от сна
На брань трубы не возбуждает,
Морская не страшит волна,
В суд ябеда не призывает
И господам не бьет челом [41].
Во второй половине стихотворения римские образы вытесняются чертами русского быта, и произведение становится совершенно самостоятельным. Не даром в рукописи оно носит название «Горация похвала сельской жизни, соображенная с российскими нравами» [42].
Из описаний природы у Державина напоминает Горация изображение наступления весны в стихотворении «Весна» [43] (1804 г.). Некоторые образы и выражения в этом стихотворении взяты из I, 4 и IV, 7 од Горация.
Использование Горация можно отметить еще в нескольких стихотворениях Державина. Стихотворение «Пирре» [44] (1804 г.) является вольным стихотворным переложением I, 5 оды Горация. Начало оды на смерть графини Румянцевой» [45] (1788 г.) напоминает первые стихи I, 9 оды. Начало оды «К Каллиопе» [46] (1792 г.) представляет подражание началу III, 4 оды Горация.
Творчески использован Гораций и в тех двух стихотворениях, в которых Державин выразил мысль о своем высоком поэтическом призвании и бессмертии. Это известный «Памятник» [47]) (1796 г.) и стихотворение «Лебедь» [48] (1804 г.). Построение первого стихотворения, взято из III, 30 оды Горация; мы находим здесь, как и у Горация, последовательно следующие четыре момента: чудесность памятника, его вечность, обоснование славы поэта в потомстве и заключительное обращение к музе. У Горация заимствованы также некоторые выражения, особенно в начале: «Я памятник воздвиг себе» (exegi monumentum), «металлов тверже он и выше пирамид» (aere perennius, pyramidum altius), «времени полет его не сокрушит» (non possit diruere... annorum series et fuga temporum) и т.д. Но вся римская специфика у Державина отсутствует: у него нет упоминания о Капитолии, о весталке, о понтифике, о реке Ауфиде и т.д. Кроме того, по замечанию В. Г. Белинского, в стихотворении «Памятник» Державин «выразил мысль Горация в такой оригинальной форме, так хорошо применил ее к себе, что честь этой мысли принадлежит так же ему, как и Горацию». И действительно, воспользовавшись формой, в которую Гораций облек мысль о своих поэтических заслугах, дающих право на бессмертие, Державин очень удачно вложил в эту форму свое содержание, указав, чем, по его мнению, он заслужил вечную память в потомстве. Интересно сопоставление мыслей Горация и Державина о праве на бессмертие. Гораций ставит себе в заслугу, что в римскую поэзию он перенес греческие образцы эолийской поэзии с ее разнообразными стихотворными размерами-напевами (carmen Aeolium ad Italos deduxisse modos). Державин, говоря о своих поэтических заслугах, указывает на создание нового стиля оды (внесение простоты и искренности в торжественную лирику — «первый я дерзнул в забавном русском слоге о добродетелях Фелицы возгласить, в сердечной простоте беседовать о боге») и на свою независимую позицию по отношению к «царям», на высказывание собственных мыслей и убеждений («истину царям! с улыбкой говорить»). Из этого видно, насколько в данном отношении Державин стоял выше Горация, ценя не только формальную, но и идейную сторону своего творчества.
В стихотворении «Лебедь», как и в соответствующей II, 20 оде Горация, мысль поэта о бессмертии в потомстве символизируется в образе лебедя, в которого поэт превратится после смерти; поэт представляет, как этот лебедь будет пролетать над необозримыми российскими просторами, и на него
Покажут перстом и рекут:
Вот тот летит, что, строя лиру,
Языком сердца говорил
И, проповедуя мир миру,
Себя всех счастьем веселил.
Произведение это совершенно самостоятельное. Из Горация взяты лишь образ поэта-лебедя и мысль о бессмертии: близко к оде начало стихотворения.
Подводя итог сказанному, можно сделать следующие выводы.
Произведения, в которых Державин так или иначе использовал поэтическое наследство Горация, составляют довольно значительную группу: 6 произведений являются близкими к подлиннику стихотворными переводами из Горация, 2 — свободными стихотворными переложениями, в 18 произведениях из Горация в широких размерах заимствованы некоторые части стихотворений римского поэта, художественные образцы и отдельные выражения.
В Горации Державина привлекала художественная сторона его произведений (он — «изящный лирик», его поэзия — «приятный нектар») и общий характер их («муза веселонравная, нелицемерная, простая»), и самое их содержание.
В лирике Горация Державин часто находил выражение собственных мыслей, чувств и настроений, хотя они вызывались другими причинами и носили другой оттенок. Это преимущественно мысли о бренности земного, о наслаждении жизнью, об умеренности, о довольстве малым, а также любовь к сельской природе и жизни.
Заимствуя у Горация близкие ему мотивы, поэтические образы и отдельные выражения, Державин обычно перерабатывал их, применяя их к определенным лицам, событиям, предметам окружающей поэта действительности, заменяя римскую специфику чертами русского быта. Таким образом, «чужое» у него, как правило, делалось «своим» заимствованное органически сливалось с оригинальным и становилось неотделимым от него. Державин использует Горация, как правило постольку, поскольку находит у него подходящую форму для выражения собственных мыслей.
Литература
1. Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота, 2-е академическое издание (без рисунков). СПб.
2. Там же, т. VII, стр. 579.
3. Там же, стр. 593.
4. Там же, т. III, стр. 388.
5. Там же, т. I, стр. 118.
6. Там же, стр. 350.
7. Там же, т. III, стр. 76.
8. Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота, 2-е академическое издание (без рисунков). СПб.
9. Там же, т. III, стр. 36.
10. Там же, стр. 63.
11. Там же, стр. 62.
12. Там же, стр. 70.
13. Там же, стр. 76.
14. Там же, стр. 74.
15. Там же, т. VII, стр. 590.
16. Там же, стр. 553.
17. Там же, стр. 557.
18. Там же, стр. 555.
19. Текст стихотворения Горация по изданию «Q. Horatii Carmina recensuit g. Vollmer, 1908. Переводы, близкие к подлиннику, даны мною. — А. П.
20. Указ. соч. Державина, т. III, стр. 63.
21. Указ. соч. Державина, т. I, стр. 55.
22. Указ. соч. Державина, т. I, стр. 311.
23. Там же, стр. 310.
24. Там же, стр.
25. Там же, стр. 310.
26. Указ. соч. Державина, т. I, стр. 310.
27. Там же, т. II, стр. 334.
28. Там же, стр. 330.
29. Указ. соч. Державина, т. II, стр.
30. Указ. соч. Державина, т. I, стр. 56.
31. Указ. соч. Державина, т. I, стр. 393.
32. Там же, стр. 350.
33. Там же, стр. 353.
34. Указ. соч. Державина, т. II, стр.
35. Так называет Державин свою вторую жену — см. там же, т. I, стр. 408.
36. Там же, т. II, стр. 69.
37. Указ. соч. Державина, т. II, стр.
38. Указ. соч. Державина, т. II, стр.
39. Там же, т. I, стр.
40. Там же, т. II, стр.
41. Указ. соч. Державина, т. II, стр.
42. Там же, стр. 105.
43. Там же, стр. 301.
44. Там же, стр.
45. Там же, т. I, стр. 150.
46. Там же, стр. 358.
47. Там же, стр. 534.
48. Там же, т. II, стр.
На сайте используется греческий шрифт.