КВИНТ ГОРАЦИЙ ФЛАКК • ПЕРЕВОДЫ И МАТЕРИАЛЫ
CARM. ICARM. IICARM. IIICARM. IVCARM. SAEC.EP.SERM. ISERM. IIEPIST. IEPIST. IIA. P.

Оды, I 5: Intemptata nites: к истолкованию оды Горация I, 5

© Боровский Я. М., 1977 — Вестник древней истории, № 1, 1977. Стр. 192195.

Ода, обращенная к очаровательнице Пирре (I, 5),  одно из наиболее прославленных стихотворений Горация. Уже в XVII в. тонкий комментатор и переводчик Горация Дасье  the admirable Dacier, по выражению столь же проникновенного исследователя Горация, недавно скончавшегося Эдуарда Френкеля,  дает ей восторженную оценку, не находя во всем лирическом наследии Горация стихотворения, которое превосходило бы эту оду законченностью художественной формы. Об ее широкой популярности красноречиво свидетельствует вышедшая в Англии в 1959 г. книга [1], где содержится 144 перевода этой оды на двадцать пять языков, что составляет лишь часть собранного автором книги материала, насчитывающего 451 перевод.

Несмотря на существование столь солидной традиции переводов и интерпретаций, мы находим в общепринятом понимании основного смысла этой оды существенный пункт, вызывающий сомнение и оправдывающий новую попытку ее непредвзятого истолкования.

Вот текст рассматриваемого стихотворения и перевод Семенова-Тян-Шанского, цитируемый в предисловии М. Л. Гаспарова [2].

Quis multa gracilis te puer in rosa

Perfusus liquidis urget odoribus

       Grato, Pyrrha, sub antro?

              Cui flavam religas comam,

Simplex munditiis? Heu quotiens fidem

Mutatosque deos flebit et aspera

       Nigris aequora ventis

              Emirabitur insolens,

Qui nunc te fruitur credulus aurea,

Qui semper vacuam, semper amabilem

       Sperat, nescius aurae Fallacis.

              Miseri quibus

Intemptata nites; me tabula sacer

Votiva paries indicat uvida

       Suspendisse potenti

              Vestimenta maris deo.

Кто тот юноша был, Пирра, признайся мне,

Что тебя обнимал в гроте приветливом

       Весь в цветах, в ароматах,

              Для кого завязала ты

Кудри в узел простой? Ах, сколько раз потом

Он измены судьбы будет оплакивать

       И дивиться жестоким

              Бурям моря страстей твоих,

Он, кто полон тобой, кто так надеется

Вечно видеть тебя верной и любящей,

       И не ведает ветра

              Перемен. О несчастные,

Все, пред кем ты блестишь светом обманчивым!

Про меня же гласит надпись обетная,

       Что мной влажные ризы

              Богу моря уж отданы.

В передаче слов miseri quibus intemptata nites  «о несчастные, все, пред кем ты блестишь светом обманчивым»  переводчик следует традиционному пониманию этого места, восходящему к античным школьным комментариям. Вот примечание к рассматриваемым словам, дошедшее до нас под именем грамматика III в. н. э, Помпония Порфириона: «Несчастными Гораций называет тех, кому неизвестно и кем не испытано коварство этой куртизанки (meretricis); о себе же он говорит, что, освободившись от ее любви, он принес благодарственное посвящение божеству, как это делают те, которые спаслись от опасностей мореплавания» [3].

Хотя эта интерпретация явно проникнута плоским школьным морализированием, чуждым горацианской лирике, она была без изменений воспринята позднейшими комментаторами и переводчиками и до настоящего времени не встретила возражений.

Более того, комментаторы пытаются подкрепить ее собственными парафразами и языковыми примечаниями. «Intemptata равнозначно nondum spectata satisque cognita»: комментарий Орелли  Байтера 1850 г. «Intemptata = inexperta» находим мы и в изданиях Кислинга 1890 г. (с добавлением неубедительных параллелей А. Р. 285 и Epist. I, 18, 86, долженствующих подтвердить возможность такого словоупотребления) и Кислинга  Гейнце 1958 г. Итог этому ряду повторяющих друг друга объяснений подводит статья intemptatus в соответствующем выпуске Thesaurus linguae latinae, вышедшем в свет в 1964 г. Здесь среди сорока примеров, иллюстрирующих употребление слова intemptatus в латинской литературе, начиная с эпохи Вергилия и Горация, у которых оно впервые появляется, до VI в. н. э., рассматриваемое нами место выделено в особую рубрику, где для intemptatus принимается значение inexpertus (в страдательном смысле): de puella, quam amatores infidelem nondum experti sunt. Таким образом, возможность этого значения остается не подкрепленной ни единой параллелью.

Но если даже мы допустим эту жестокую катахрезу для нашего текста как hapax legomenon, к чему это приводит нас в понимании стихотворения в целом? Только к той идейной скудости, которая заключена в цитированном толковании Порфириона: Гораций жалеет тех несчастных, кто, как этот стройный юноша, находящийся с Пиррой в уединении среди роз и благовоний, попал в сети коварной прельстительницы. Сам же Гораций счастливо избежал ее козней и приносит по этому поводу благодарственную жертву.

Иным лирико-этическим содержанием наполняется эта ода, если в ее истолковании исходить не из натянутого и по меньшей мере сомнительного равенства intemptatus = inexpertus, а из обычного, прямого значения слова intemptatus, значения, которое представляет некоторую трудность для точной русской передачи, но становится вполне ясным, если учесть, что это слово образовано из отрицательной частицы in- и страдательного причастия от глагола temptare, близкого по значению старорусскому «сягать». Intemptatus можно условно передать как «непосягаемый», но без оттенка долженствования или возможности, т. е. в простом значении страдательного причастия с отрицанием. Как ни представлять себе детали изображенного в оде свидания, которые Гораций намечает лишь глаголом весьма широкого значения urget, собств. «теснит», было бы крайне неуместно охарактеризовать отношения между Пиррой и ее возлюбленным словом intemptata.

Итак, Гораций жалеет не того и не тех, кому предстоит горькое разочарование в постоянстве Пирры,  да и чем хуже их участь участи самого Горация, который уже испытал это любовное огорчение?  а тех, для кого Пирра тщетно блистает, т. е. кто остался равнодушен к ее блеску. Сам же Гораций не был в числе этих miseri  не столько «несчастных», сколько «жалких»  и именно за это, а не за то, что он, по выражению Порфириона, «освободился от ее любви», amore huius liberatus est, он благодарит божество, властвующее над морем, Venus marina.

Предлагаемая интерпретация влечет за собой, по сравнению с традиционной, новое понимание внутренней структуры стихотворения. Оно четко расчленяется на две части. Первая, по преимуществу лирическая, картина радостей и горестей любви  заканчивается словами nescius aurae fallacis в середине 12 стиха. С ними резко контрастируют слова miseri quibus intemptata nites, которые не могут поэтому рассматриваться как заключение этой лирической части: они вводят вторую часть  философское осмысление любовной темы. Отсюда  большая эмфатическая пауза перед этими словами, несущая присоединительно-противительную связь, в которой находятся между собой первая и вторая части: «И все же достойны сожаления те, кто прошел равнодушно мимо твоего блеска».

Здесь надо остановиться на двух моментах  прежде всего на самом наличии такой многозначительной паузы, которая делит гликоней на две части, противостоящие друг другу по смыслу, и далее, на асиндетическом выражении связи между этими частями.

Показательным примером использования двуфразовой структуры логаэдических стихов в качестве художественного приема может послужить следующее место из оды I, 35  молитвенного обращения к Фортуне:

Eheu, cicatricum et sceleris pudet

Fratrumque. Quid nos dura refugimus Aetas?

       Quid intactum nefasti

              Liquimus? Unde manum inventus

Metu deorum continuit? Quibus

Pepercit aris? О utinam nova

       Incude diffingas retusum in

              Massagetas Arabasque ferrum.

Здесь четыре риторических вопроса образуют градацию, в которой каждый последующий член вносит новые и все более выразительные черты в даваемую Горацием характеристику запятнавшего себя нечестием поколения современников  dira aetas. И экспрессивная весомость этих членов возрастает в силу того, что создаваемый ими интонационный ритм выступает за рамки метрической строфики, уподобляясь как бы, второму голосу в двуголосовой гармонизации строфической мелодии [4].

В интересующем нас случае  в стихе: ...fallacis. Miseri quibus...  пауза несет более сложную смысловую нагрузку, как показывает предложенный перевод, в котором связь между собственно лирической частью и философским заключением оды выражена присоединительно-противительным речением «и все же». Нельзя не признать, что в русском переводе асиндетическое выражение этой связи было бы неестественно и создавало бы неясность. Но латинской языковой норме оно не противоречит, как показывает хотя бы пример из элегии Овидия на смерть Тибулла: vive pius, moriere  «Живи благочестиво, и все же ты умрешь» (Ovid., Am. III, 9, 17).

У самого Горация с тем ἀπροσδόκηττον, которое представляет собой в нашей оде miseri quibus intemptata nites, можно сопоставить такое же соотношение между заключительной строфой и предыдущими двумя в стихотворении III, 26, где также развернута картина благодарственного жертвоприношения.

Заслуживает быть отмеченным, что как по своему месту в сборнике из трех книг од  пятое с начала и пятое с конца,  так и по порядку следования в каждом из них двух контрастирующих мотивов  любовные треволнения и умиротворенное жертвоприношение морской Венере  оба стихотворения зеркально отражают друг друга.

В соответствии со сказанным цитированный выше стихотворный перевод Семенова-Тян-Шанского должен быть исправлен в ст. 1213 примерно так: «Но мне жалок тот, кто и взглядом твоим не был хоть раз согрет».

Несомненно, именно в этой интерпретации более, чем в понимании Порфириона, стихотворение оправдывает ту высокую оценку, которую ему дал Дасье.

Остается ввести философскую установку, заключенную в последней строфе стихотворения, в общую систему горацианской жизненной мудрости. Лучшей параллелью почерпнутой из лирики Горация, представляются следующие строки обращенной к Меценату оды (III, 29, 41 ел.):

...Ille potens sui

Laetusque deget, cui licet in diem

       Dixisse ‘vixi’: eras vel atra

              Nube polum pater occupato

Vel sole puro; non tamen inritum

Quodcumque retro est efficiet neque

       Diffinget infectumque reddet

              Quod fugiens semel hora vexit 

Лишь тот владеет волей свободною

И безмятежен, кто говорит себе:

       Сей день я прожил! Завтра тучей

              Пусть занимает Юпитер небо

Иль ясным солнцем, все же не властен он,

Что раз свершилось, то повернуть назад,

       Что время быстрое умчало,

              То отменить и небывшим сделать.

(Перевод Н. Гинзбурга, с поправками)

Будь благодарен судьбе за посланные ею блага и не сокрушайся чрезмерно их утратой: habere eripitur, habuisse nunquam. Этот завет, почерпнутый Горацием  как, позднее Сенекой (Epist. 98, 11)  в этических учениях греческих мудрецов, получил прекрасное художественное выражение и в оде, обращенной к Пирре.

Примечания

[1] R. Storrs, Ad Pyrrham. A Polyglot Collection of Translations of Horace’s Ode to Pyrrha, Oxf., 1959, XXXVII + 255 стр.

[2] Квинт Гораций Флакк, Оды, эподы, сатиры, послания. Перевод с латинского, М., 1970, стр. 18.

[3] Pomponii Porphyrionis commentarii in Q. Horatium Flaccum. Rec. Gulielmus Meyer, Lipsiae, 1874.

[4] В приблизительной передаче:

       Увы, позорны эти рубцы для нас,

       След братской распри. Где преступлениям

              Предел? Каким нечестьем руки

                     Не запятнали себя? Святыню

       Какую божий страх пощадить велел?

       О, перекуй же, молим, владычица,

              Меча зазубренного жало

                     Против арабов и массагетов.

На сайте используется греческий шрифт.


МАТЕРИАЛЫ • АВТОРЫ • HORATIUS.RU
© Север Г. М., 20082016